Я к тебе каждый день ходить буду.
– Договорились, – просто ответил ему Толик.
Он долго смотрел, как они уходили, огибая груды битого кирпича…
В конце улицы мальчишка обернулся и поглядел назад, в сторону Толика, по-крестьянски приставив ладонь ко лбу от света.
И это понравилось Толику больше всего!..
Поздним вечером совсем по-другому выглядит площадка возле Толиковой, торговли.
Угли в жаровне накрыты картонкой. На картонку для тяжести возложен кирпич. По земле ветер носит бумажки – обрывки бумажных салфеток. В грязь втоптаны белые луковые кольца, отливающие перламутром… Одна металлическая палочка от шашлыка упала и, воткнувшись в землю, покачивается, как стрела. Рванул ветер, и вот она мелко задрожала, наводя на сейсмические мысли…
За мангалом виден голый забор. На заборе крупно написан уже давно забытый присоветский лозунг: «Слава людям труда!».
Прямо под лозунгом стоит железная заржавленная кровать, которую днем не было видно. В ногах кровати валиком положен матрац.
Толик ходит по «своей» площадке, немного прибирает мусор, потом идет к кровати. Вот он развернул матрац, и внутри оказалась постель.
Диковато смотрелись здесь простыня, подушка и цветное ватное одеяло, так беззащитно разложенные под открытым небом, на ржавом железе солдатской кровати…
Приготовив постель, Толик идет к самовару.
Старый царь-самовар, браво развернув свои прямые медные плечи, весь в потеках и вмятинах. А вокруг него и под ним, между гнутых медно-тусклых его ножек, похожих на тронные, – понасыпались мокрые угли и зола.
Отчего самоварное подножие отдает пепелищем…
Толик нагибается и молча начинает готовить лучину для завтрашних чаепитий. На одном могутном плече самовара стоит японский приемник – «чистая «Соня!», как сказал тогда его гостиничный Сосед. Прямо из ничего, непосредственно из окружающего воздуха приемник создает веселую музыку в настроении марша. Эта транзисторная маршевая бодрость, интеллигентный японский дизайн приемника и сверкающая шпага антенны делают всю картину Толикиного быта еще более грустной.
Сидя на корточках, Толик большим ножом колет сухое полено. Неожиданно он громко спрашивает:
– Ты чего сегодня домой не идешь?
С краю, у самого мангала-жаровни, стоит давешний мальчик и внимательно смотрит на работу Толика.
– Куда? – не сразу отвечает он.
– Ну, в интернат.
Мальчик долго молчал, потом негромко произнес:
– А мама не так колола.
– А как? – сразу так и кинулся к нему Толик – кинулся голосом, вопросом, глазами, оставаясь в то же время на месте, на корточках.
И снова мальчик ничего не ответил.
– А у тебя потому всегда весело, что приемник? – спросил он через некоторое время.
– Тебе нравится? – снова быстро повернулся к нему Толик.
Мальчик вытащил из земли шашлычную железную стрелку, обтер ее конец о свои штаны, положил на мангал.
– Я вчера целый день думал, – сказал он неожиданно. – Решил: у тебя буду жить.
– Так ведь негде, – огорчился Толик. Потом добавил: – У меня тут дом был. На этом самом месте.
Он показал на кровать и жаровню.
– Я вчера тебе гвозди собирал целый день, – сказал мальчишка и вытащил из кармана горсть ржавых гвоздей.
…Ночь была прохладная, и Толик несколько раз вставал с земли, где устроил себе постель, накрывал мальчишку по имени Дамир, спавшего на его кровати…
С утра было солнечно.
Толик вел мальчика Дамира по Алтынабаду. В одной руке он держал его маленькую ладошку, в другой нес приемник. Оставлять приемник было негде, да и не хотел Толик с ним разлучаться.
Они шли мимо строящихся домов, мимо бульдозеров, мимо какого-то учреждения, которое работало на своих столах прямо во дворе.
А двор этот насквозь просматривался с улицы, через обвалившийся местами забор…
Несмотря на странную обстановку, все служащие этой конторы под открытым небом – спокойны, деловито ходят от стола к столу, совещаются…
Поглядев на них сквозь заборные проломы, Толик и Дамир движутся дальше.
На углу рабочие обновляют и подкрашивают уличную конструкцию – из тех, что ставились силами находящегося рядом завода или какой-нибудь фабрики. А на железном щите с завитушками по краям – фотографии передовых людей этой фабрики…
– Гляди, Дамирчик, – говорит Толик.
Дамир разглядывает выцветшие фотографии на железном сварном стенде и спрашивает у Толика:
– Это кто?
– Самые лучшие люди района, – улыбаясь, отвечает Толик.
Ему очень нравится что-то объяснять Дамиру.
– А почему тебя здесь нет? – строго спрашивает Дамир.
– А я в другом районе живу… – смущается Толик, и они идут дальше…
…Потом они стоят у автоматов с газировкой. Дамир пьет воду, спрятав в стакан пол-лица.
Рядом в пыльном скверике, развесив простыни в виде ширм и навесов, работает парикмахерская. Дом, где она была раньше, развалился. В остальном же, кроме стен и потолка, парикмахерская выглядит вполне нормально – с уцелевшими механическими креслами вроде зубоврачебных.
Из одного кресла вышел мальчик не старше Дамира, свежеостриженный, с голым затылком и новеньким чубчиком, как будто приклеенным на четверть головы. Он остановился рядом с Дамиром, ждет, когда Дамир освободит стакан для газировки. Стоит и подбрасывает на ладони монетку в пять рублей.
Дамир пьет, а глазами следит за монетой.
Глядя сверху на мальчиковые головы – заросшую, черную Дамира и оголенную, белесую, другого, – Толик даже расстроился:
– Ну что же это?.. Ребенка-то зачем так уродовать? Молодая девушка-парикмахер выглянула из-за занавески:
– Следующий!
Толике Дамиром прошли в «парикмахерскую». В соседнем кресле старик-парикмахер брил какого-то взрослого.
Дамир взгромоздился в кресло. Толик обеспокоенно встал рядом.
– Выйдите, папаша. Мешаете, – сказала девушка.
– Моему такой чубчик не надо, – сказал Толик. – И затылок не брейте.
– У нас для детей – один фасон: бокс или полубокс.
– Просто подровнять можешь?
– Я вам что сказала? У нас для детей…
И в то же мгновение из соседнего кресла вскочил быстрый мужчина – это был стремительный гостиничный Сосед Толика.
– Что значит «для детей», женщина?!. – закричал он. – Ребенок – не человек, да?!! Ребенок красивым должен быть! Дети – это все, женщина!
– Я вам не «женщина», – оскорбилась девушка.
– Мне не женщина, другому – женщина! Думать надо!..
Говоря так, он сорвал с себя салфетку, он уже выхватил у девушки ножницы, алюминиевую ее расческу и набросился на Дамирову голову.
Девушка-парикмахер не ожидала ничего подобного и стояла, не сопротивляясь. Застыл и потрясенный Толик. И старик, который брил Соседа…
Ловко орудуя парикмахерскими приспособлениями, Сосед обрушился на девушку, словно вихрь:
– Бокс! – кричал он. – Ты видела, кто сейчас ходит с боксом?! Покажи мне такого человека! Ребенка знаешь как стричь надо?!! Лучше всех надо стричь! Равнодушный ты человек!
– У нас альбом фасонов… – попыталась вставить девушка.
– Покажи этот альбом знаешь кому?! – вскричал Сосед еще сильнее. – Не могу, понимаешь, при ребенке сказать! У тебя голова круглая? А у него, например, огурцом!.. Что, одинаково стричь будешь? Думать надо. Кто будет думать? Считаешь, только Дума Государственная думать будет?!.
Девушка уже не знала куда деваться. Меж тем Сосед быстро и на редкость ловко подстриг Дамира и отступил, любуясь.
– Полька! – воскликнул он, уже остывая. – Бокс… Уметь надо!!!
– Сколько платить? – спросил Толик, приходя в себя.
– Ему и платите, – сказала девушка с обидой и даже убрала свой расчетный листок.