Сейчас Дамирчика заберем, и я вам, Палпалыч, покажу дорогу на склады СМУ-четырнадцать.
Но показать ему хотелось только Дамирчика. И Палпалыч это прекрасно понял.
– Нуты даешь, Толик!.. Ну, Толик!!! – радостно прокричал Палпалыч и прибавил газу…
– Дамир! – крикнул Толик, входя во двор интерната.
Следом за ним шла Галя.
А у ворот разминал затекшие ноги Палпалыч.
– Дамир!.. – снова крикнул Толик.
Толик и Галя остановились и подождали. Дамир не откликался.
– Дамирчик!!! – еще раз крикнул Толик.
В окнах показались ребята и разом закричали:
– А он уехал!
– Его нету!
– Его взяли!..
– Куда уехал? Кто взял?!. – Толик вбежал в интернат, хлопнув дверью.
Галя пошла следом… Палпалыч остался у ворот.
На лестнице Толик почти налетел на Веру Александровну…
…которая спускалась ему навстречу.
– Где он? – задыхаясь, спросил Толик.
Вера Александровна сразу все поняла.
– Ну что я могла поделать? – сказала она мягко. – Нашлась родственница, из Москвы. Родная тетя. Я не могла его держать.
– Какая тетя? Зачем еще тетя!.. – повторял Толик, как глупый.
Наверху стали собираться дети. Молча поглядывали вниз на Толика и Веру Александровну.
– Успокойтесь, Толик, – сказала Вера Александровна. – Давайте поговорим с вами…
И тогда Толик вдруг начал понимать, что это не просто недоразумение, которое выяснится, что случилось серьезное, может быть, непоправимое…
– Вы же велели достать справки, – сказал он, наступая на Веру Александровну.
Она попятилась на две ступеньки.
– Велели? – спросил Толик. – Я взял! Вот характеристика с места работы!.. Вот…
Он рванул обеими руками карманы, вывернул их наружу. Из карманов посыпались на лестничные ступеньки – перочинный нож, фотография Дамира, какие-то пуговицы, зажигалка, мятые сигареты.
Галя сделала шаг вперед, но по лестнице подниматься не стала.
Вера Александровна нагнулась поднимать, Толик тоже опустился на корточки, но ничего брать не стал.
Так они и продолжали разговаривать.
Сверху, через перила, выглядывали дети, глядя на них с любопытством и страхом. Кое-кто спустился пониже, но не слишком близко.
– Ну что мне с вами делать? – говорила Вера Александровна. Было видно, что она тоже сильно расстроилась. – Я говорила ей. Но ведь – тетя! Родная сестра его погибшей матери…
– Кто важнее человеку – отец или тетя?! – почти крикнул Толик, совершенно уверенный в эту минуту, что он именно и есть родной отец Дамира.
Дети испуганно отступили наверх…
– Ах, Толик, разве же вы отец? – Вера Александровна даже укоризненно прокачала головой.
– Я?.. А кто я?
Толик опустился на несколько ступеней. Спросил снизу, глядя на Веру Александровну:
– А кто отец?..
– Вы же знаете, Толик, – еще мягче сказала директорша интерната. – Я понимаю, вы привыкли думать про него как про сына…
И тогда Толик закричал на всю лестницу:
– Я привык?!. Наплевать на меня! Он привык!!! У меня теперь и жена есть!.. Вы же сами говорили – надо жену… жену!..
На Толика было невыносимо смотреть.
– Что же делать? Что делать?.. – повторяла Вера Александровна, держа в руках дурацкую мелочь Толика, которую она насобирала на ступеньках. – Возьмите другого, ведь не клином же свет… Вот хотя бы Никифоров… У него никого нету. Иди сюда, Никифоров…
И она поманила маленького белобрысого мальчика с верхней площадки лестницы. Но тот даже не шелохнулся. Нахмурившись, смотрел вниз, мимо Толика.
– Мне мой нужен! – сердито сказал Толик. – У меня чернявенький мальчик… У меня и жена чернявенькая…
Он махнул рукой на Галю, и она дернулась показаться, стать заметной, чтобы помочь Толику.
– Успокойтесь, мы что-нибудь придумаем, – сказала Вера Александровна, снова спускаясь на несколько ступенек к Толику.
– Где он… Этот?..
– вдруг вскинулся Толик, словно вспомнил что-то очень важное.
– Уехал он, уехал, – опять, как тяжелобольному, терпеливо повторила Вера Александровна.
– Да нет же! Не Дамир… Такой, в кепке! Сосед мой по рыночной гостинице в России! Как его звать-то? – вскричал Толик в отчаянии. – Когда он нужен… Где он?!. Он все может!
– О ком вы говорите? Кто?
– Такой человек… он сделает… он умеет!..
Толик повернулся и прыжками кинулся с лестницы вниз.
Он бежал, а сверху молча спускались дети. Встали вокруг Веры Александровны, словно для поддержки, и глядели Толику вслед.
Добежав до Гали, Толик остановился и дальше не пошел. Постоял там немного и медленно поднялся на половину лестничного марша.
– Почему же он ко мне не зашел? – негромко спросил он с трудом.
Видно, эта мысль явилась к нему только что и доставила новое мучение.
– Это наша вина, – развела руками Вера Александровна. – Вернее, моя…
– Там же холодно, в Москве, – тихо сказал Толик. – А у него пальто нету.
– Не беспокойтесь – все в порядке, – сказала Вера Александровна.
– Но он… Когда увозили… Он вспомнил? – еще тише спросил Толик.
И тут дети наперебой закричали:
– Вспомнил! Вспомнил!
– Про вас говорил!
Когда они замолчали, Вера Александровна сказала:
– Говорил, письмо ему напишу. То есть – вам, Толик.
А белобрысенький мальчик Никифоров с угасающей надеждой все смотрел и смотрел на Толика, и глаза у него блестели непролитыми слезами…
Алтынабадский аэропорт – временный. Сохранились, по существу, только взлетно-посадочная полоса да еще какие-то небольшие ремонтные строения…
Но уже, в стороне от бывших разрушений, строится новый аэропорт. А пока – навесы разные от дождя и солнца, загородки: туда – нельзя, сюда – тоже нельзя…
Висит от руки написанная табличка:
МОСКВА. Рейс 2110
Понемногу стекаются пассажиры. Их пускают за ограду, но не в поле, упаси Боже, а только под легкую крышу навеса – в загон. Это как бы первый звонок, это – сбор.
Галя провожает Толика.
В руках у него билет с посадочным талоном и, конечно, приемник. А больше ничего. Это все его имущество, а значит, и багаж.
На всей фигуре Толика и на его лице уже отрешенность от земного пребывания – нетерпение, спешка, полет. Еще не совершилось отправление, а внутри, в голове, он уже летит, летит!..
Но вот пассажирскую толпу провели в загородку, рассадили в медленном открытом автопоезде, а тот, вытянувшись дугой, отвез их к самому дальнему самолету.
Галя видела, как, потоптавшись у трапа, мелкие издалека, в смешной суете перетасовки, уплотнения и стремления скорей всосаться внутрь машины, они оказались наконец-то проглоченными, отрезанными от земли укатившимся трапом и готовыми вмиг перенестись сквозь просторы бывшей большой страны…
Самолет тонко завизжал турбинами, постепенно наращивая гул.
Галя у временной загородки замахала руками и…
…вот уже самолет летит…
Вот уже Толик у окошка, он уже обнадежен насчет авиации, но все еще неспокоен, – а кто его знает, возьмет опять на землю сядет…
По салону прошла стюардесса, играя ногами.
Что-то там проверяла, что-то говорила, наклонялась, будто с нежностью, будто с доверием – и не ко всем, а только к избранным пассажирам. Что она говорила, Толик не слышал.
Потом подошла и уселась вдруг рядом с Толиком на свободное место у прохода.
Летели они насквозь через толстые облака, вспученные своей одеяльной простеганностью…
…и Толик уже сам что-то говорил стюардессе, и та ловко делала вид, что ей все это ужас как интересно! А потом извинялась и с облегчением уходила к кому-нибудь на помощь.
Потом снова приветливо садилась рядом с Толиком – других свободных мест не было.