Но сейчас у него каникулы.
– А где у вас дом?
В глазах Фрэнка мелькнула растерянность, словно он не совсем понял, о чем его спрашивают.
– Штат Мэн, городок Кеннебанкпорт, – ответил он неуверенно.
– Насколько я припоминаю, вроде и похороны проходили в Мэне. Оттуда ты и дал деру? – полушутя спросил Том и был поражен испугом, мелькнувшим в глазах Фрэнка.
– Да, это время года мы всегда проводим в Кеннебанкпорте. Там и хоронили. После кремации.
Том хотел спросить, считает ли Фрэнк, что его отец действительно покончил с собой, но вовремя спохватился: вопрос прозвучал бы бестактно, ведь им двигало простое любопытство.
– А как мама? – вместо этого спросил он таким тоном, как будто справляется о самочувствии хорошо знакомого человека.
– Ну... она очень хорошенькая, хотя ей уже сорок с чем‑то. Светловолосая.
– Ты с ней ладишь?
– Вполне. Она веселая – совсем не такая... не такая, каким был мой отец. Любит общество, политикой интересуется.
– Да? А за кого она голосует?
– За республиканцев, – отозвался мальчик и улыбнулся Тому.
– У твоего отца, кажется, она – вторая жена?
– Верно, вторая.
– Ты дал знать матери, где находишься?
– Н‑нет... Оставил, правда, записку, что уехал в Новый Орлеан, потому что они знают, как мне нравится этот город. Я несколько раз ездил туда один и жил в отеле «Монтелеоне». Мне пришлось идти до автобусной остановки пешком. Если бы я попросил Юджина – это наш шофер – отвезти меня на станцию, то они бы скоро выяснили, что я уехал не в Новый Орлеан, так что я дошел до остановки, добрался до Бангора на автобусе, оттуда – в Нью‑Йорк, и на самолет. Можно я закурю? – спросил Фрэнк и взял сигарету из серебряной чащи. – Наверняка родные позвонили в отель, обнаружили, что меня там нет, ну и... подняли шум. Я знаю из «Трибьюн», я здесь иногда покупаю эту газету.
– И через сколько дней после похорон ты уехал?
– Кажется, через неделю или чуть больше, – неуверенно ответил Фрэнк.
– Отчего бы тебе не послать матери телеграмму, чтобы она знала, где ты? По‑моему, все время прятаться довольно скучно, разве я не прав?
«Может, и не прав, – подумал Том. – Может, ему такая игра интересней».
– В настоящий момент у меня нет... нет желания общаться с родными. Хочу пожить сам по себе. Быть свободным, – произнес Фрэнк.
Том задумчиво кивнул:
– По крайней мере, теперь мне понятно, почему у тебя волосы топорщатся – ты привык делать пробор слева, а теперь причесываешься, как Джонни.
– Ну да.
Прошла мадам Аннет с подносом – кофе был сервирован в соседней комнате. Мужчины встали. Том взглянул на часы, еще не было десяти... «С чего это Фрэнк Пирсон решил, будто Том Рипли отнесется к нему с пониманием? – подумал Том. – Не потому ли, что парнишка вычитал в старых газетах, что у мистера Рипли довольно сомнительная репутация? Может быть, на совести Фрэнка тоже какой‑то неприглядный поступок? Может, это он убил своего отца? Столкнул его кресло со скалы, например?»
Том неловко прокашлялся и направился к кофейному столику. Неприятная мысль, что и говорить. Если честно, то, пожалуй, она уже приходила ему в голову. В любом случае не следует ничего вытягивать из паренька, пускай сам расскажет – если захочет и когда захочет.
– Ну, давай пить кофе, – бодро сказал он вслух.
– Может, вы считаете, что мне пора уходить? – спросил Фрэнк – он, видимо, заметил, как Том посмотрел на часы.
– Вовсе нет, я думал об Элоизе. Она обещала вернуться к полуночи, но до полуночи еще далеко. Присаживайся.
Том достал из бара бутылку бренди: чем больше у Фрэнка развяжется язык, тем лучше, а обратно его можно будет отвезти на машине.
– Я уйду до прихода вашей жены, – сказал Фрэнк.
Том про себя подумал, что это будет правильно, ведь не исключено, что Элоиза тоже сможет догадаться о том, кто такой этот мальчик!
– Как это ни печально, Фрэнк, но зону поисков обязательно расширят. Может быть, им уже известно, что ты во Франции? – спросил он вслух.
– Откуда мне знать?!
– Сиди спокойно. Наверняка так оно и есть. Возможно, как только обшарят Париж, доберутся и до Море.
– На мне же рабочая одежда, да и имя другое.
«Похищение! – подумал Том. – Точно: не сегодня‑завтра кто‑нибудь может его схватить и потребовать у семьи выкуп!» Том не собирался напоминать Фрэнку о похищении сына миллионера Гетти – и о поисках, которые, несмотря на интенсивную работу всех спецслужб, до сих пор не дали никаких результатов. Чтобы доказать, что мальчик действительно в их руках, похитители прислали мочку его уха, и им уже заплатили три миллиона. Фрэнк Пирсон был для таких, как они, не менее лакомым кусочком. Если бандиты его опознают первыми – а они наверняка будут искать его с большим рвением, чем кто‑либо, – то непременно его схватят. Они прекрасно знают, что смогут получить за него гораздо большую сумму, чем вознаграждение от семьи, на которое можно рассчитывать в случае передачи его в руки полиции.
– Зачем ты взял паспорт брата? – спросил Том. – У тебя разве нет своего?
– Есть. Только что получил. Не знаю зачем. Может, оттого, что Джонни старше и мне так спокойнее. Мы с ним похожи. Только у него волосы светлее, – ответил Фрэнк и, словно стыдясь содеянного, скривил рот.
– Вы с братом дружны? Он тебе нравится?
– Ну да, а как же иначе?
Фрэнк поднял глаза, и Том понял, что паренек говорит правду.
– Ну а с отцом? Какие у тебя были отношения с ним?
– Мне трудно сейчас говорить об этом – после... после того, как... – проговорил Фрэнк, отворачиваясь.
Том выжидательно молчал.
– Сначала отец хотел заинтересовать делами своей компании Джонни, а потом... потом взялся и за меня. В школу бизнеса при Гарварде Джонни не прошел, наверное, потому, что не хотел. Знаете, чем он по‑настоящему интересуется? Фотографией!
Последнее слово Фрэнк произнес округлив глаза, будто это занятие было чем‑то из ряда вон выходящим.
– Тогда отец принялся за меня. Это началось больше года тому назад. Я все время отнекивался, говорил, что не уверен в себе, что это слишком ответственное дело... Ну вот скажите, зачем мне это? Ради чего я должен отдавать этому всю жизнь?! – Карие глаза Фрэнка гневно блеснули. Том продолжал молчать.
– Так что... откровенно говоря, не ладили мы с ним.
Фрэнк взял чашку с кофе. Он не стал для храбрости пить бренди, первые минуты робости прошли, и он говорил почти не запинаясь.
Однако время шло, а Фрэнк все молчал. Том догадывался, что для мальчика этот разговор мучителен, и из жалости к нему решил переменить тему:
– Я заметил, что ты смотрел на Дерватта, – проговорил он, кивая в сторону картины «Мужчина в кресле». – Нравится? Это мое любимое полотно.
– Оно мне незнакомо. А вот ту я видел – в каталоге, – сказал Фрэнк, смотря через плечо на другую картину – «Красные стулья». Ее действительно писал Дерватт, и Том тотчас догадался, какой именно каталог имеет в виду Фрэнк – последнее издание, выпущенное Бакмастерской галереей.