И стишок дядям и тетям наизусть, даже на двух иностранных языках, прочитать, и восемнадцать на четыре в уме помножить может, это еще не говоря о таблице умножения, которую для своего дошкольного возраста знает удивительно хорошо. Он такое им может сказать своим трогательным голоском, что дяди и тети в один голос закричат, что надо этого изумительного вундеркинда, не медля ни одной минуты, отправить в школу для особо одаренных де-тей.. Настроение у ребенка не подходящее для данной ситуации. "от ведь в чем дело. А дядям и тетям он как-нибудь в следую-щий раз понравится. Не за стишки. И без помощи своего папочки. И на это у ребенка свои основания веские есть.
-- Рассказывать нечего, -- я постарался улыбнуться как можно естественней, -- для неспециалиста это такая скука _ разговоры об эксперименте. Работа химика становится интерес-ной только тогда, когда заканчивается. И то, если получается в результате что-нибудь путное.
Великий Человек смотрит на меня, не переставая благожела-тельно улыбаться. Хотя что-то новое в выражении глаз появи-лось. Теперь это был взгляд водителя, выехавшего круто из-за поворота и заметившего на светофоре желтый свет, но не знаю-щего еще -- предвещает он красный или зеленый, и опытный шофер почти неощутимо надавил на тормоз.
-- А как вам понравился новый порт?
-- Очень понравился. По-моему, давно его надо было по-строить.
-- Очень рад, что наши мнения абсолютно сошлись, -- мож-но было подумать, что он этим совпадением чрезвычайно поль-щен. -- А теперь пойдем в соседний зал, посмотрим концерт. -- Он взял нас, меня и папочку, под руки и повел к входу. -- Обещали, что будет интересно.
Мы сидели в первом ряду импровизированного партера и слушали концерт, даваемый мастерами искусств в честь созда-телей нового порта. Назывались имена лучших рабочих, брига-диров и инженеров, и известные артисты пели и играли в их честь, для услады их глаз и слуха. А потом и до тебя дошла очередь, папочка, и весь зал приветствовал тебя аплодисмента-ми... Ты встал, и раскланялся, и снова сел рядом, между мною и Великим Человеком. И я аплодировал тебе, папочка, потому что я ведь против тебя ничего плохого в душе не. имею, уважаю тебя и даже восхищаюсь, но уж прости ты меня за то, что люблю во много раз меньше, чем полагалось бы хорошему сыну. Я тебе, папочка, не судья, и судить тебя не за что. Сказал же ты как-то раз, хоть в сердцах, но справедливо, в одну из наших считанных встреч: "Я не с тобой развелся, а с твоей матерью, и никто не дал тебе права вмешиваться в наши отношения". Я и не вмеши-ваюсь. Но вспоминаю, и тут уже ничего с собой сделать не могу. Каждый раз, как с тобой встречаюсь, вспоминаю, что в нашем доме, после того как мама во второй раз вышла замуж, появи-лось Животное и село на то место за столом, где всегда сидел ты. Животное, сопящее, хрюкающее, и чавкающее, и высказывающее свое не подлежащее обсуждению мнение в течение долгих лет. А потом Животное подняло руку на человека. Я как раз в этот момент вошел в комнату и увидел лицо мамы. Я, папочка, ко-нечно, преувеличиваю, утверждая, что все помню. Конечно, не все -- помню только, как закричала мама, оттаскивая меня от него. И еще я никак не могу вспомнить -- выступал ли ты в тот день в телевизионной передаче "В мире прекрасного", в которой ты выступал часто, говорил убедительно о вещах возвышенных и полностью названию передачи соответствующих. Потом они уехали -- не пожелавшая с ним расстаться мама и отчим -- переехали в Кировабад, где ему предложили новое, более удобное стойло и больше средств на ежемесячный прокорм, а я перевелся в московский институт... Ты писал мне...
Что это? Почему все встали? А... Окончился концерт. Все расходятся. Великий Человек сказал мне на прощание, что ждет меня в гости вместе с отцом. А потом мы остались одни. Мы стояли перед огромным, ярко подсвеченным зданием на безлюд-ной площади.
Вечером оно еще красивей, -- сказал я.
-- Поздравляю.
Он улыбнулся:
Спасибо. Честно говоря, мне оно и самому нравится. Ну пойдем? Машину я отпустил, думал, приятно будет прогуляться пешком Тебе не холодно, с моря прохладой потянуло?
--Нет.
Пойдем ко мне, посидим, чаю попьем. А хочешь вина? Мне прислали несколько бутылок настоящего сагианского. Еще же не очень поздно.
Не пойду я к тебе, папочка, пить чай или вино по той ува-жительной причине, что не хочется мне.
"Собрался братец Кролик в гости, проведать тетушку Мидоус и ее дочек".
-- К сожалению, я должен быть дома. Ко мне будут звонить. Он пригладил хорошо знакомым мне жестом волосы на голо-ве, даже в полумраке площади было видно, как они поседели. "Оседлал братец Кролик свою лошадь и поскакал..."
-- Я рассчитывал, что нам удается посидеть сегодня вместе, жаль, что не получилось. -- Он поежился, видно, ветер с моря и впрямь был прохладным.
"И невдомек было братцу Кролику, что у тетушки Мидоус с дочерьми в это время сидел и курил свою трубку братец Лис..."
-- Ну что ж. Спасибо, что пришел на открытие. Всего добро-го. Звони. -Он повернулся и пошел.
С кухни доносится запах ванили, мама что-то готовит нам вкусное на ужин. Хорошо сидеть на отцовском колене, чувство-вать на плече его руку и слушать, как он читает своим неторопли-вым добрым голосом сказки дядюшки Римуса. И комната ка-жется такой уютной в теплом свете зеленого абажура.
Откуда ты, чудное душистое видение, вызывающее сладкую щемящую грусть по давно безвозвратно минувшим счастливым дням? Из каких неведомых складов, кладовых памяти появилось ты и когда в следующий раз ждать твоего прихода?
Он шел неторопливо, не оборачиваясь, думая о чем-то своем.
--Папа!-- я услышал свой голос и подумал, что крикнул слишком громко.
Давно я его так не называл, даже и вспомнить нельзя, когда в последний раз я сказал ему "папа".
Он остановился и медленно повернулся ко мне.
-- Хочешь, я к тебе завтра зайду? Вечером.
Кажется, он хотел что-то сказать, потом раздумал и молча кивнул.
Я вдруг обратил внимание, что набираю цифры ее телефона необычайно медленно и плавно, не сразу отпуская диск в обрат-ный, невыносимый в этой тишине своим скрипом путь, словно от меня зависело, чтобы звонки на другом конце провода прозвуча-ли бы без пугающей громкости, как можно тише и мягче, дели-катным стуком ночного гостя в дверь друга, который тщетно прождал его весь вечер с семьей к ужину и перестал ждать к по-луночи, а он, задержавшись на ненужной и утомительной вече-ринке в кругу случайно встретившихся подвыпивших однокаш-ников, все же пришел, несмотря на поздний час, при этом нещадно ругая себя только для того, чтобы попрощаться перед бесконечно долгой разлукой.
Она взяла трубку сразу, и голос ее не был сонным.
-- Пожалуйста, извини, '-- сказал я. -- Видишь ли, я очу-тился в ситуации...
-- Вижу, -- сказала она и засмеялась. -- Я уже думала, что ты не позвонишь.
Я сказал, что очень обидно, что пропал последний вечер пе-ред отъездом и что мне удастся ее теперь увидеть только на вокзале. Она засмеялась .
-- Почему ты смеешься?
-- Ужасно смешно, что ты говоришь шепотом, как будто боишься кого-нибудь разбудить. Мне тоже очень жаль. Ну да бог с ним, что прошло, то прошло. А ты меня все-таки хочешь видеть?
Это был вопрос, требующий только одного ответа, и я не-медленно сказал:
-- Очень.
--Подними правую руку и торжественно скажи: "Находясь в здравом уме и твердой памяти, хочу тебя видеть. Очень, очень, очень!" Скажи. Это меня утешит.
-- ...Очень; очень, очень!
-- Ну вот, -- огорченно сказала она, -- так я и знала, что руку ты не поднимешь... Не поднял ведь?
-- Ну не поднял, -- испытывая досаду из-за того, что не могу найтись и в шутливом тоне соврать, сказал я.