.. рассказ начать с
середины предложения.)
-- В Менильмонтане, -- ответила Адриенна.
-- Подай-ка мне карандаш и бумагу -- вон оттуда, со стола, -- попросил я.
-- Менильмонтан... Менильмонтан... -- повторял я машинально, набрасывая ключевые
слова: "резиновые колесики", "деревянные галоши", "пробковые протезы" и тому
подобное.
-- Что ты делаешь? -- зашипела Адриенна, резко дергая меня за руку. -- Что на
тебя нашло?
-- Il est fou*, -- воскликнула она, приподнявшись и в отчаянии всплескивая
руками.
-- Оu est l' autre**? -- растерянно спросила она, озираясь по сторонам в поисках
Карла. --Моп Dieu, -- послышался ее голос откуда-то изда-
_______________
* Он с ума сошел (фр.)
** А другой где? (фр.).
359
ли, -- il dort*. -- Затем, после ничего доброго не предвещавшей паузы: -- Ну,
это уж ни в какие ворота не лезет. Пошли отсюда, девочки! Один нахлестался и
отключился, другой мелет чушь какую-то. Зря время теряем. Вот каковы эти
иностранцы -- вечно у них на уме что-то другое. Они не хотят заниматься любовью,
им надо только, чтобы их хорошенько пощекотали...
"Пощекотали"; это я тоже занес в свой кондуит. Не помню точно, какое французское
слово она употребила, но, как бы то ни было, оно отозвалось в моем сознании
благодарной болью. Пощекотали. Глагол, которым я не пользовался целую вечность.
И в памяти тут же всплыло еще одно слово, которым я пользовался крайне редко:
"заблудившийся". Я даже не вполне отдавал себе отчет в том, что оно в точности
означает. Ну и что, спрашивается? Так ли, сяк ли найду, куда его вставить. Да
разве мало слов выпало из моего лексикона за те годы, что я прожил за границей?
Откинувшись на спинку кровати, я молча смотрел, как они собирают вещи, готовясь
выкатиться наружу. Так, скрывшись в ложе от посторонних взглядов, следишь за
разыгрывающейся на сцене пьесой. Я вообразил себя паралитиком, смакующим
бесплатное зрелище не в силах вылезти из собственного кресла-коляски. Приди в
голову одной из них схватить графин с водой и опрокинуть его мне на голову, мне
не под силу будет даже сдвинуться в сторону. Останется лишь отряхнуться и
улыбнуться, как улыбаются шкодливым ангелочкам (интересно, есть такие в
природе?). Все, чего я жаждал, -- это чтобы они поскорее убрались восвояси,
позволив мне вернуться в царство моих грез. Будь у меня хоть сколько-нибудь
денег, я не задумываясь расстался бы с ними в их пользу.
Спустя целый геологический период наши гостьи удалились. На прощание Адриенна
одарила меня воздушным поцелуем -- жест столь нежданный, что я поймал себя на
том, что с любопытством вглядываюсь в изгиб ее руки. Вот она плывет от меня
вдаль по коридору, в конце которого ее всосет темная воронка дымохода; рука еще
видна, еще согнута в приветствии, но уже так тонка, так мала, так преображена
расстоянием, что превратилась в соломинку
____________
* Господи, да он спит (фр.)
360
-- Salaud!* -- прокричала в заключение одна из девиц. Дверь с шумом
захлопнулась, а я, невольно включившись в игру, в подобающем томе отреагировал
на ее реплику: -- Oui, c'est juste. Un salaud. Et vous, des salopes. II n'y a
que ca. Salaud, salope. La saloperie, quoi. C'est assoupissant**.
Co словами: -- Куда это, черт побери, меня понесло? -- я соскочил с рельс этого
монолога.
Колесики, ноги, скатывающаяся со стола голова... Все к лучшему. Завтра будет
таким же, как сегодня, только лучше, свежее, богаче оттенками. Человечек на
низенькой платформе бултыхнется в воду с причала. И всплывет на поверхность с
селедкой в зубах. Да не с какой-нибудь, а с маасской.
И всплывет на поверхность с
селедкой в зубах. Да не с какой-нибудь, а с маасской.
Опять чувство голода. Я поднялся посмотреть, не завалялся ли где-нибудь
недоеденный сэндвич. Стол оказался девственно пуст. Рассеянно двинулся в ванную,
намереваясь заодно отлить. На полу нашли себе пристанище два ломтика хлеба,
кусочки раскрошившегося сыра да несколько подпорченных оливок. Судя по всему,
выброшенных за непригодностью.
Я поднял один ломтик, желая удостовериться в его съедобности. Похоже, кто-то по
нему прошелся всей ступней. На хлебе темнело пятнышко горчицы. Вот только
горчицы ли? Лучше отдать предпочтение другому. Я подобрал второй ломтик --
совсем чистый, слегка разбухший от лежания на мокром полу, и увенчал его
бренными останками сыра. На дне стакана, забытого рядом с биде, обнаружил глоток
вина. Найдя ему соответствующее применение, бодро надкусил сэндвич. Совсем
неплохо. Даже напротив, весьма аппетитно. Микробы не вселяются ни в голодных, ни
в одержимых. Ох уж весь этот треп, вся эта возня с целлофановыми обертками, все
эти толки о том, кто к чему прикоснулся рукой. Чтобы продемонстрировать
полнейшую их никчемность, я провел сэндвичем по собственному заду. Разумеется,
быстро и без нажима. А затем разжевал и проглотил его. Вот вам, пожолше! Где,
спрашивается, предмет для споров? Огляделся по сторонам в поисках
_________
* Подонок! (фр.)
** Да, совершенно верно Мерзавец. А. вы -- мерзавки Толь ко и всего Мерзавец,
мерзавка Мерзость, и ничего больше вокруг Это убаюкивает (фр.)
361
сигареты. Увы, остались только бычки. Выбрал самый длинный и чиркнул спичкой.
Какой восхитительный аромат! Не то что эти надушенные опилки из Штатов!
Настоящий, крепкий табак. Это синий "голуаз", который так любит Карл,
сомневаться не приходится.
Итак, о чем я раздумывал?
Усевшись за кухонный стол, я с комфортом водрузил на него ноги... О чем, в самом
деле?
Сколько ни старался, не мог ни вспомнить, ни сосредоточиться. Слишком уж хорошо
мне было.
В конце концов, с какой стати вообще о чем-то думать?
Да, позади долгий день. Несколько дней, если быть совсем точным. Итак, несколько
дней назад мы сидели тут с Карлом, размышляя, в какую бы сторону направиться.
Впечатление такое, будто это было вчера. Или в прошлом году. Какая разница?
Человек то вытягивается во весь рост, то собирается в клубок. То же и со
временем. И со шлюхами. Все на свете уплотняется, сгущается, стягивается в
лимфатические узлы. В узлы пораженной триппером ткани.
На подоконнике чирикнула ранняя пташка. В сладком дремотном тумане мне
припомнилось, что много лет назад я вот так же встречал рассвет в Бруклине.
Встречал в какой-то другой жизни. Отнюдь не исключено, что мне больше никогда не
доведется побывать в Бруклине. Ни в Бруклине, ни на Канарских островах, ни на
Шелтер-Айленде, ни на мысе Монток, ни в Секакусе, ни на озере Покотопаг, ни
спуститься по Неверсинк-ривер; не доведется отведать ни моллюсков с беконом, ни
копченой трески, ни устриц с прибрежий горных рек. Странно: можно копошиться на
дне помойной ямы и воображать, будто ты -- дома. Пока кто-нибудь не прогогочет
над ухом: "Миннегага" -- или: "Уолла-Уолла". Дом. Дом -- это то, где ты
обитаешь. Другими словами, гвоздь, на который вешаешь шляпу. Далеко, сказала
она, подразумевая: в Менильмонтане. Разве это далеко? Вот Китай -- он
действительно далеко. Или Мозамбик. Малютка, а как насчет того, чтобы всю жизнь
перемещаться в пространстве? Париж вреден для здоровья. Может, в том, что она
сказала, и впрямь есть доля истины. Почему бы тебе для разнообразия не пожить в
Люксембурге, крошка? Какого черта, на земле -- тысячи обитаемых мест.