«Приходится захватывать один узел обороны за другим – нам не удается их выкурить оттуда даже с помощью огнеметов. Мы вынуждены вначале разбивать более крупные соединения русских на более мелкие, затем еще на более мелкие, но даже в одиночку они продолжают драться».
Нескольким танковым дивизиям вермахта пришлось столкнуться с новым необычным русским «оружием». Танкисты заметили, как к их машинам бегут собаки со странными седлами на спинах, а из пакетов, уложенных туда, торчат коротенькие палочки. Сначала танкисты посчитали, что это собаки-санитары, но очень скоро выяснилось, что на спинах у собак закреплены противотанковые мины. Животные, которых дрессировали по методам русского физиолога Павлова, были приучены бежать к крупным машинам, под которыми получали корм. А провода вызывали детонацию взрывчатки. Конечно, большинство собак расстреливали еще до того, как они успевали добраться до «корма», но применение такой тактики чрезвычайно нервировало немцев.
Однако самой большой помехой в этом сражении стремительно становилась погода. Распутица началась уже в первой половине октября, и вскоре германские грузовики не могли продвигаться по дорогам, а единственным средством передвижения стали крестьянские телеги с запряженными в них лошадьми. Их реквизировали для нужд армии в деревнях, и они перевозили грузы часто на расстояния в несколько сот километров. В некоторых местностях, там, где не было больших лесных массивов, временные дороги настилались из трупов погибших красноармейцев, которых использовали вместо бревен. Пехота вермахта теряла обувь в грязи, доходившей солдатам до колен. Мотоциклисты могли продвигаться вперед, только если тащили свои машины, что называется, «на себе». А командующие немецкими соединениями, автомобили которых выносили из грязи «на руках» подчиненные, сокрушались и недоумевали, как можно воевать в подобных условиях. Но все они еще больше страшились грядущих морозов. Все понимали, что на счету у них каждый день.
Тем не менее наступающая немецкая армия сражалась так хорошо, как только могла. 14 октября на центральном направлении 10-я танковая дивизия и дивизия СС «Дас Рейх» вышли на Бородинское поле, место исторической битвы Наполеона и Кутузова. Отсюда до западной окраины Москвы оставалось чуть больше ста километров. В тот же день 1-я танковая дивизия захватила город Калинин в 160 километрах к северо-западу от столицы, мосты через Волгу и нацелилась на железнодорожную дорогу Москва – Ленинград. А тем временем на южном фланге германского наступления танки Гудериана подошли к Туле.
Успешное наступление немцев на Москву с трех направлений повергло советское руководство в состояние паники. Ночью 15 октября зарубежным дипломатам было сказано о том, что все иностранные представительства эвакуируются в Куйбышев на Волге. Берия тоже начал эвакуацию своего аппарата. Следователи НКВД бежали от нашествия, увозя с собой наиболее важных заключенных, среди которых находилось много репрессированных старших офицеров, так необходимых сейчас фронту, и которых продолжали бесчеловечно пытать, выбивая нужные следствию признания. Три сотни других заключенных были казнены в подвалах Лубянки. Однако в конце октября Сталин приказал главе НКВД приостановить работу этой «мясорубки». Скорее всего, советский диктатор охотно продолжил бы расстрелы «пораженцев и трусов» (и это происходило), но на тот момент ему, видимо, надоели постоянные заявления Берии о «раскрытых заговорах», которые он назвал вздором.
Сталин постоянно требовал точных докладов о положении на фронте, однако любой, кто осмеливался сказать ему правду, тут же обвинялся в паникерстве. Оказалось, что «мудрый вождь» сам не может скрыть своего беспокойства.
Он опасался, что Ленинград падет, и первой его мыслью было, как вывести уцелевшие войска с тем, чтобы перебросить их на оборону Москвы. О муках голодающего населения «колыбели трех революций» он волновался не больше, чем Гитлер.
В эти тяжелые дни поступило только одно ободряющее известие. Началась переброска под Москву сибирских дивизий Красной Армии, до того стоявших на маньчжурской границе. Два первых стрелковых полка уже вступили в бой с дивизией СС «Дас Рейх» на Бородинском поле, но, для того чтобы перебросить основную массу войск по единственной Транссибирской магистрали, все же требовалось еще несколько недель. Советский разведчик в Токио, Рихард Зорге, выяснил, что Япония планирует нанести удар не по советскому Дальнему Востоку, как ожидалось, а в районе Тихого океана против американцев. И хотя Сталин никогда не доверял Зорге, его информация подтверждалась и другими источниками.
16 октября в Москве Алексей Косыгин, заместитель председателя Совнаркома, пришел утром на свое рабочее место и обнаружил покинутое здание. По кабинетам разлетались от сквозняка бумаги, двери были распахнуты настежь, и оглушительно трезвонили телефоны. Косыгин, предположив, что это пытаются выяснить, не покинуло ли руководство страны столицу, начал бегать от аппарата к аппарату и пытался отвечать. Впрочем, отвечать было некому. Даже когда он успевал вовремя снять трубку, на другом конце провода молчали. И лишь один какой-то важный чиновник отважился назвать себя и напрямик спросил, сдадут ли Москву.
17 октября в Кремле состоялось очередное чрезвычайное совещание, на котором кроме Сталина присутствовали Молотов, Маленков, Берия и Александр Щербаков – новый начальник Главного Политуправления Красной Армии. Обсуждались планы минирования заводов, мостов, железных и автомобильных дорог и даже сталинской гордости – Московского метро. О том, что оставшиеся министерства также эвакуируются в Куйбышев, не было никакого официального сообщения, однако слухи об этом распространились по городу с поразительной скоростью, несмотря на угрозу наказания за «пораженческие разговоры». Говорили о том, что в Кремле произошел переворот и Сталин арестован, что немецкие парашютисты высадились на Красной площади, а немцы уже проникли в город в форме красноармейцев. Страх, что столица вот-вот будет оставлена врагу, заставлял многие тысячи москвичей искать спасения, и они отчаянно осаждали поезда, уходившие на восток. Мародерство, грабежи продовольственных магазинов, пьянство – все это напоминало многим хаос 1812 года, закончившийся, как известно, пожаром Москвы.
Сталин тоже собирался покинуть Москву, но потом передумал. Об этом решении руководителя партии и государства заявил по московскому радио Александр Щербаков, человек с невозмутимым лицом Будды, с толстыми очками в роговой оправе, сидевшими на маленькой вздернутой кнопочке носа, всегда одетый в простой костюм цвета хаки с единственным украшением – орденом Ленина.
19 октября было объявлено о введении в Москве осадного положения. Несколько полков НКВД по приказу Берии вошли в город, чтобы восстановить порядок. Распространителей «панических слухов», мародеров и даже просто пьяных расстреливали на месте. Но в широких массах только одно событие могло бы со всей очевидностью ответить на вопрос, будет или нет спасена Москва? Общественное мнение интересовало, состоится ли 7 ноября – в очередную годовщину Октябрьской революции – военный парад на Красной Площади? Похоже, москвичи решили этот вопрос для себя не дожидаясь, пока выступят руководители государства.