Давайте зайдем и поглядим. — И он шагнул к двери.
Молли схватила его за рукав:
— Погодите-ка. Где ключи от вашего грузовика?
— В кабине оставил. А что? Городок тихий.
— Ничего, просто спросила. — И Молли ослепила его еще одной улыбкой. — Ну, входите же. А я сейчас — только гудрон с рук смою.
— Ну еще бы, дамочка. — И Лес засеменил к двери, точно ему не терпелось в уборную.
Молли попятилась к грузовичку. Когда продавец положил руку на дверную ручку, Молли позвала:
— Стив! Обед!
— Меня не Стивом зовут, — ответил Лес.
— Я знаю, — сказала Молли. — Вы — другой.
— Кто? Лес, в смысле?
— Нет. Обед. — И Молли одарила его последней улыбкой.
Стив узнал звук своего имени и ощутил мысль, обволакивающую слово «обед».
Лес почувствовал, как что-то влажное обхватило его ноги и едва открыл рот, чтобы закричать, как кончик змеиного языка обернулся вокруг его головы и перекрыл кислород. Напоследок он увидел обнаженную грудь падшей королевы киноэкрана Молли Мичон — та задрала фуфайку, наградив его последним в жизни зрелищем перед тем, как, нетерпеливо чавкнув, сомкнулась огромная пасть Морского Ящера.
Молли услышала хруст костей и поежилась. Господи, приятно иногда быть чокнутой, подумала она. Здравый человек наверняка бы расстроился.
Одно из окон в переднем торце трейлера-дракона медленно закрылось и вновь открылось — рефлекс Морского Ящера, проталкивающего еду по пищеводу. Но Молли решила, что он ей подмигнул.
Эстелль
Кабинет доктора Вэл всегда представлялся Эстелль островком здравомыслия, изощренного статус-кво — ни единой соринки, спокойно, все на своем месте, хорошо оборудован. Подобно многим художникам, Эстелль жила в атмосфере хаотической паники, что посторонними принималось за богемный шарм, однако на деле было не чем иным, как цивилизованным способом справиться с относительной нищетой и неуверенностью от мысли, что за деньги приходится пожирать собственное воображение. Если же нужно излить кому-нибудь душу, то неплохо делать это в таком месте, которое не заляпано краской и не заставлено незавершенкой. Кабинет доктора Вэл и был такой отдушиной, паузой, утешением. Но только не сегодня.
Не успела Эстелль присесть в кожаное кресло для посетителей, как ее вызвали.
— А вы знаете, что ваша секретарша носит кухонные рукавицы?
Вэлери Риордан — на этот раз несколько волосков выбились из безукоризненной прически — перевела взгляд на пресс-папье:
— Знаю. У нее раздражение кожи.
— Но они примотаны к рукам строительной липкой лентой.
— У нее очень серьезная экзема. Как вы себя чувствуете сегодня?
Эстелль оглянулась на дверь:
— Бедняжка. Когда я вошла, она, кажется, никак не могла отдышаться. А к врачу она обращалась?
— С Хлоей все будет в порядке, Эстелль. Ее навыки машинописи могут даже улучшиться.
Эстелль почувствовала, что у доктора Вэл сегодня не лучший день, и секретаршу в кухонных варежках разумнее оставить в покое.
— Спасибо, что согласились принять меня без записи. Я знаю, что у нас с вами уже давно не было сеансов, но сейчас мне просто необходимо с кем-нибудь поговорить. В последнее время жизнь у меня приняла немножко странный оборот.
— Сейчас это повсюду. — Доктор Вэл рисовала в блокноте каракули. — Что у вас?
— Я встретила человека.
Доктор Вэл впервые посмотрела ей в глаза.
— Неужели?
— Он музыкант. Блюзмен. Играет в «Пене». Там я с ним и познакомилась. Мы с ним… ну, в общем, последние пару дней он живет у меня.
Мы с ним… ну, в общем, последние пару дней он живет у меня.
— И как вы к этому относитесь?
— Мне нравится. Мне он нравится. Я не была ни с кем с тех пор, как умер мой муж. Я думала, что… ну, что я как бы предам его. Но сейчас я так не думаю. Все чудесно. Он веселый, и у него есть такое чувство… ну, мудрости, что ли, не знаю. Точно он все в жизни повидал, но не стал циником. Жизненные трудности его как бы забавляют. У большинства других людей такого нет.
— А вы сами?
— Мне кажется, я его люблю.
— А он вас любит?
— Наверное. Но он говорит, что должен уехать. Это меня как раз и беспокоит. Я только-только научилась жить одна, а теперь нашла кого-то, и он меня хочет оставить, потому что боится морского чудища.
Вэлери Риордан выронила карандаш и резко осела в кресле — очень непрофессиональное движение, подумала Эстелль.
— Прошу прощения? — спросила Вэл.
— Морского чудища. Мы как-то ночью пошли на берег, и там что-то вылезло из воды. Что-то огромное. Мы побежали к машине, а позже Сомик рассказал мне, что однажды в Дельте за ним гналось морское чудовище. А теперь оно вернулось. За ним. А он не хочет, чтобы другие люди пострадали, но, мне кажется, сам его боится. Он думает, это чудовище станет возвращаться снова и снова, пока будет чуять его неподалеку. Он надеется получить контракт в Айове — как можно дальше от берега. Как вы думаете — он просто боится постоянных отношений, да? Я о таком много читала в женских журналах.
— Морское чудовище? Это что — какая-то метафора? Какой-то блюзовый термин, значения которого я не понимаю?
— Нет, мне кажется, это рептилия. По крайней мере, так он его описывал. Сама я не очень хорошо его разглядела. В юности чудовище съело его лучшего друга. И мне кажется, он до сих пор бежит от чувства вины. Как вы считаете?
— Эстелль, морских чудовищ не существует.
— Вот и Сомик говорил, что мне никто не поверит.
— Сомик?
— Его так зовут. Моего блюзмена. Он очень милый. Очень галантный, сейчас такие редко встречаются. Не думаю, что это напускное — он для таких игр слишком старый. Я уж и не думала, что мне такое доведется пережить снова. У меня все чувства — девочки, не женщины. Я хочу всю оставшуюся жизнь с ним провести. Хочу родить ему внуков.
— Внуков?
— Конечно, он отдал свое веселым денькам с бутылкой и шлюхами, но мне кажется, сейчас уже готов остепениться.
— С бутылкой и шлюхами?
Казалось, доктор Вэл впала в какую-то амнезию, включив автопилот обалделого психиатра: она могла лишь как попугай повторять слова Эстелль, только в форме вопроса. Эстелль же требовалось большее участие.
— Как вы считаете — мне рассказать об этом властям?
— О бутылке и шлюхах?
— О морском чудовище. И у Плоцников мальчишка пропал, знаете?
Доктор Вэл с демонстративным видом тщательно оправила блузку и приняла позу степенного, уравновешенного и знающего профессионала.
— Эстелль, мне кажется, нам не помешает немножко подкорректировать ваш курс медикаментозного лечения.
— А я ничего и не принимала. Но я себя отлично чувствую. Сомик говорит, что если бы «прозак» изобрели сто лет назад, никакого блюза не было бы и в помине. Одна куча счастливых идиотов без всякой души. И я готова с ним согласиться. Антидепрессанты мне помогли, когда Джо умер, но теперь они больше не нужны. Я даже чувствую, что мне удастся кое-какие работы закончить — то есть, если останется время после секса.
Доктор Вэл содрогнулась.
— Я думала кое о чем помимо антидепрессантов, Эстелль. Очевидно, что вы в настоящее время переживаете серьезные перемены.