— В чем, Боже? В победе? Ни капельки!
— Я думаю, в победе мы все можем не сомневаться, — согласился я. — Форканцы шали перед собой саранчу, так что должны уже голодать. И отступать они могут только на запад, а даже это означает победу Занадона. Нет, я имел в виду совсем другое.
— Тогда что же, Боже?
— Пожалуйста, не зовите меня так! Вы знаете, что Балор на самом деле ваш брат, а я всего только меняла историй.
— Я знаю, что ты меняла историй, Боже, но мне кажется, ты больше, чем просто меняла историй.
— Я — это я, и всегда только я, — сердито фыркнул я. — Джаксиан… ну, Джаксиан кажется двумя разными людьми.
— Он всегда был двумя разными людьми.
То павлином, то каплуном, подумал я, но вслух не сказал. Она тоже молчала.
— Конечно, — предположил я, — можно ожидать некоторой нервозности от человека, влюбившегося в собственную сестру.
— Это не я! — резко сказала она. — Это все отец. Джакс был совсем мальчиком, когда уехал отсюда. И всю его взрослую жизнь отец был для него чем-то вроде далекого бога, посылающего приказы… И когда он вернулся, он снова оказался мальчиком. Нет, Боже, в этом нет моей вины! Ты, должно быть, заметил, как он заикается? Это отец со своими придирками и упреками тому причиной.
Я собрался было поспорить, но потом понял, что она права. Одно упоминание об отце заставляло Джаксиана блеять как овца, но в трактире, когда мы говорили только о Шалиаль и их любви, голос его звучал ровно.
— Теперь он уже целых три человека, — сказал я. — Или два человека и бог. Но что из этого? Я видел, как он творил странные вещи и открывал странное знание… но как могу я быть уверенным? Я пришел сюда, чтобы увидеть бога. Я ожидал огней и блеска. Я ведь до сих пор сомневаюсь, Шалиаль. Может, я просто наблюдаю за спектаклем великолепного актера?
Мой вопрос был дерзким, чтобы не сказать еретическим, и единственный ответ, который она могла мне дать, — это счастливая улыбка.
— Вчера я раз или два видел самого Джаксиана, — не успокаивался я. — Наверное, и вы тоже? — Я допытывался изо всех сил, ибо у бога тоже есть свои обязанности.
Она одарила меня еще одной терпеливой, загадочной улыбкой.
— Я не слышала, чтобы он заикался, Боже! Но да… Иногда он действительно был Джаксианом. — Тут она покраснела; краска набежала на ее лицо, как тень от тучи на равнину. Но она твердо встретила мой взгляд, и я первый отвернулся и стал смотреть на удаляющееся войско. Я не осмеливался спросить, что такого делал вчера Джаксиан, когда возвращался.
Значит, Балор приходит и уходит? Возможно, ему надо принимать участие и в других войнах.
Земля еще недостаточно просохла после дождя, и пыли не было, но форканцев можно было разглядеть как темное пятно, расползающееся от горизонта. Занадонцы строились в боевой порядок.
— А потом? — решился я. — На сколько Балор задержится здесь?
— Почему бы тебе не спросить об этом его самого, Боже?
— Почему ты не отвечаешь богу?
Она слабо улыбнулась, не сводя глаз с медленно движущихся колонн на равнине.
— Неплохо сказано! Я не спрашивала его, но могу поделиться с тобой моими предположениями.
— Спасибо на этом.
— Мне кажется, Балор покинет нас вскоре после битвы. Мне кажется, Джаксиан уедет через несколько дней.
— А мне кажется, — сказал я, когда она замолчала, — что многие не устояли бы перед соблазном остаться и править. Но Джаксиан не из таких, и мне кажется, что жрецы тоже не будут долго терпеть подмену. — Свидетельством тому служили кости в подвале, но я не был уверен в том, что она про них знает.
— А что с Рошем, Боже? Насколько он задержится у нас?
— Ровно настолько, сколько надо, чтобы найти хоть какую-нибудь одежду!
Она рассмеялась. Мне нравилось, когда она смеялась, ибо смех ее снимал с моих плеч бремя божественности. От него становилось светлее.
— История и приливы не ждут.
Другие важные дела ожидают меня.
Она не стала спрашивать, что это за дела, хотя я думал, что она спросит. Минуту мы постояли молча, и я заметил на ее глазах маленькие звездочки-слезинки.
— Джаксиан вернется в Ургалон? — спросил я.
— Он был очень счастлив там.
— А верховная жрица Саньяла? — безжалостно спросил я. — Она должна остаться в Занадоне и служить городу?
Насколько это возможно для одного человека, она будет править им. Ее отец должен очень гордиться тем, чего добился. Она никогда не сможет уехать, а Джаксиан никогда не сможет вернуться.
Что за сложные создания эти смертные! Джаксиан Тарпит просто крайний случай. При всей своей подлости его отец не лишен был чувства юмора и мог даже искренне верить в то, что печется о нуждах города, когда замышлял посадить свою дочь на трон верховной жрицы. Фотий — гнусный убийца — был одновременно и великолепным бойцом сверхчеловеческой храбрости. Ториан, закаленный в боях герой, оставался все же человеком и в силу этого проявлял слабость: дважды отказывался он умереть за честь. И я — я, Омар, неутомимый искатель правды — поднял искусство обмана на недосягаемую, святотатственную высоту.
И только Шалиаль Тарпит была пряма и чиста. Я не сомневался, что она останется верна обетам, принесенным Майане…
Тут я увидел, что Шалиаль Тарпит смотрит на меня со странной улыбкой.
— Но, Боже! Верховная жрица должна подавать пример своим младшим сестрам и послушницам. Останься я здесь, только представь себе, что за скандал выйдет!
— Какой еще скандал? — удивился я. Ее улыбка сделалась шире, и я вспомнил, что бывает, когда бот любят смертных. Конечно же, Шалиаль не сможет оставаться верховной жрицей — она вообще не сможет жить в Занадоне.
— О! Но он ведь будет наделен дарами, правда?
— Она! — твердо заявила Шалиаль. — Балор говорит, что его сыновья такие большие, что их почти невозможно выносить. Ужасно хлопотно, говорит он.
Тут мы оба начали смеяться, и женщины с детьми, стоящие на стенах, удивленно смотрели на нас, слыша, как верховная жрица и святой Рош заходятся от веселого смеха.
Нет, самым тяжелым из того, что я перенес, будучи богом, было то, что я не мог обнять ее и прижать к себе, как мне этого ни хотелось. Будь на мне хоть набедренная повязка, я бы рискнул.
История этой битвы хорошо известна, так что я не буду утомлять вас подробностями. Я видел почти все сражение, но с большого расстояния, так что кровь, вонь и ужас войны не коснулись меня. На расстоянии это казалось скорее медленным танцем или величественным приливом. Форканцы попали под жернова Кразата и были перемолоты. Кто может биться против бога войны?
Вооруженные длинными мечами, верхом на крепких и выносливых лошадях, форканцы не встречали еще в Пряных Землях никого, кто мог бы устоять перед их натиском. Не встречали до тех пор, пока не наткнулись на бронзовую стену Занадонского войска. Они накатили темной волной и разбились брызгами о скалу. Поворачивая, чтобы перестроиться, они обнаружили, что путь им преграждает вспухшая от дождей Иолипи.
И тут с обеих сторон на них обрушились беженцы. Воины Занадона встали неодолимой стеной с одной стороны, река стискивала их с другой, и форканцы оказались в западне, без надежды на пощаду. Кразат считает, что воевать надо решительно.
Форканские воины всегда отличались беспощадностью; не ожидали они пощады и от врагов. Форканские женщины слишком уродливы, чтобы кто-то пожелал их даже в качестве рабынь. К закату воды Иолипи сделались красными, последний форканский ребенок был убит, и орда навсегда ушла в прошлое.
Молодая луна только-только взошла на западе, когда Балор под бурю восторженных возгласов проехал по Большому Проспекту.