Не так-то просто кричать во всю глотку, лежа лицом в пыли, но горожанам Занадона это удавалось блестяще. И так поступали и богатей, и сановники, и даже жрецы.
Не задерживаясь, прошел он прямо в покои верховной жрицы, где мы с Шалиаль ждали его.
Тут он рухнул…
Мы стащили с него все эти невероятные доспехи, оставив Джаксиана Тарпита лежать на ковре в окружении груды бронзы и насквозь пропотевшего нижнего платья. Его борода и волосы свисали мокрыми прядями, во многих местах кожа стерлась до крови, а лицо было серым от усталости.
Шалиаль опустилась на колени и вытерла ему лицо.
— Боже? — испуганно прошептала она. — Что тебе нужно, Боже?
— Вина, — пробормотал он. — И жратвы. Целый день не ел. И помыться тоже не помешало бы.
Мы принесли ему все это, ибо давно приготовились к его приходу. Он хлебнул вина и чуть приободрился. Шалиаль омывала его, а я совал ему в рот еду — жуткое количество еды. Он ел, как оголодавший конь. Он ел даже лежа на животе, пока она протирала ему спину и делала массаж.
Потом он отодвинул остатки еды, а Шалиаль окончила массаж. Он все еще сидел на полу — великан, усталый от тяжелой битвы. Его веки слипались.
Он озадаченно смотрел на меня с минуту, как бы раздумывая о чем-то. Потом вспомнил.
— Он жив. Показал себя хорошо. Он неплохо начал.
— Спасибо, — сказал я. — Что начал?
Джаксиан устало покачал головой:
— Понятия не имею. О ком это мы? Это все, что я знаю.
— Ты можешь дойти до кровати, Боже? — тревожно спросила Шалиаль, опускаясь на колени. Я подумал, сможем ли мы с ней поднять его вдвоем, и решил, что, возможно, и сможем, но пробовать мне не хочется.
— Думаю, что смогу, — пробормотал он. Он уперся рукой в пол, чтобы подняться, но снова осел.
Шалиаль покосилась на меня.
— Бог ушел? — спросила она, прикусив губу.
— Он сделал свое дело, любовь моя.
Она кивнула. Джаксиан призывно надул губы. Она наклонилась и подарила ему невинный поцелуй.
Он обиженно тряхнул головой.
— Нет, это слишком похоже на обычную сестру.
Она попробовала еще.
— Ага! — вскричал он, вскакивая на ноги и увлекая ее за собой. Он крепко обнял ее, и они страстно поцеловались.
Я пошел к двери. Проходя мимо них, я похлопал его по плечу.
— Что-нибудь еще нужно? — спросил я. — Может, немного тамариска?
— Вон! — страшным голосом взрычал Балор.
Я выскочил как испуганный заяц. Когда я закрывал за собою дверь, я услышал смех и скрип кровати.
По дороге из покоев я задержался обернуть вокруг бедер полотенце. Так я почувствовал себя гораздо лучше. Нет, я, право же, начал понемногу возвращаться к реальности, словно в первый раз за два дня проснулся или протрезвел. Мир сделался отчетливее. Я видел древние камни храмовых стен и пляшущие язычки свечей. Я чувствовал запахи старого мыла, и прокисшего супа, и кожи, и еще — чуть-чуть — слабый запах тамариска. Я слышал далекое пение — храм продолжал жить своей повседневной жизнью, как жил тысячи лет, с тех пор как на этом месте не было ничего, кроме тамарисковой рощи.
Я мог представить себе эту рощу так отчетливо, словно видел ее своими глазами.
Выйдя в прихожую, я столкнулся лицом к лицу с мерзким верховным жрецом. Он казался встревоженным и усталым, и его необъятная алая хламида покрылась пятнами пота. Он опустился на колени, но сделал это скорее на случай, если кто-нибудь еще войдет в помещение. Он смотрел на меня взглядом, который истинно верующий счел бы по меньшей мере недостаточно уважительным.
Возможно, он и боялся Балора, но моя улыбка никогда не была достаточно загадочной, чтобы убедить Нагьяка. Он понимал, что я — простой смертный, самозванец, и я не надеялся, что он будет долго терпеть меня.
— Какие-нибудь проблемы, святой отец? — весело спросил я.
Он задумчиво пожевал губу и решил поиграть в маскарад еще по меньшей мере несколько минут.
— Нет, Боже. Что, Балору Бессмертному нужно еще что-нибудь от нас? Или там всего достаточно? — Он едва не лопался от невысказанных вопросов и опасного негодования. И возможно, от страха — но не слишком.
— Мы считаем, что он не желает, чтобы его тревожили сегодня ночью. Впрочем, у нас самих есть несколько просьб.
Его пухлое лицо подозрительно нахмурилось; наголо выбритый череп блестел в свете свечей.
— Все, что пожелает Ваша Божественность, — приказ для нас, — ответил он с прямо-таки трогательным отсутствием искренности в голосе.
— Что, городские ворота заперты?
Ага! Он расплылся в хитрой улыбке.
— Полагаю, что так, Боже.
— Но, надеюсь, у вас найдется моток крепкого каната и парень покрепче, чтобы втянуть его потом обратно? А еще повязка попристойнее и пара сандалий? Горсть мелочи и мешок снеди — не слишком большая плата за оказанные услуги. Видишь ли, мы намерены лично осмотреть поле сражения, чтобы сохранить это для истории.
— Полагаю, это можно будет устроить. — Мерзко улыбаясь, он поднялся на ноги. — Вы нас покидаете?
— Именно так. Я даже заключу с тобой сделку.
Жрецы обожают сделки так же, как купцы — золото, а воины — кровь. Он довольно потер руки.
— Да, Боже?
— Ты пойдешь со мной вместе и поклянешься мне самой торжественной своей клятвой в том, что не перережешь веревку раньше, чем я благополучно спущусь со стены, — а я, так уж и быть, расскажу, как мы это сделали.
Нагьяк зажмурился и визгливо рассмеялся.
30. РАЗБОЙНАЯ ДОРОГА
Я вышел к широкой реке у брода, и место это показалось мне знакомым. Вода стояла низкая, и из серебристых струй тут и там проглядывали отмели золотистого песка. Несколько темных черточек в потоке, вполне возможно, были вынесенными на мель трупами, но вода снова стала серебряного цвета, а не красного — если только она действительно окрашивалась в красный цвет. Ниже по течению виднелись далекие пестрые паруса рыбачьих лодок, колыхавшиеся в жарком полуденном мареве.
Почернелое пожарище обозначало место, где стоял домик паромщика, но меж обугленных бревен пробивалась зелень, а это означало, что переправы здесь нет уже много лет. Рядом с пожарищем виднелись остатки сада — шесть тополей и пламенеющее алым цветом тюльпановое дерево. Это тюльпановое дерево запомнилось мне особенно хорошо.
В тени тополей расположились на отдых десятка два или около того молодых людей. Они разлеглись на зеленом травяном ковре, перекусывая, отгоняя назойливых мух и не забывая при этом приглядывать за парой пасущихся рядом долговязых форканских лошадок.
Это была разношерстная компания, но большинство носили драные кожаные штаны полрейнского покроя. Некоторые были босиком, некоторые — в сапогах. У каждого под рукой лежал щит и меч, но все остальное их оружие скорее всего было увязано во вьючные тюки. У них было либо мало снаряжения, либо мало провианта. Почти все были совсем еще молоды, некоторые — в повязках, некоторые — оправляющиеся от ран. Несмотря на свою юность и неухоженный вид, они производили впечатление закаленных воинов, привыкших смотреть смерти в лицо.
Когда я подошел к ним, тот, кто был ко мне ближе всех, собрался вставать, и я замедлил шаг в ожидании оклика.
— Пусть подойдет! — рявкнул знакомый голос.
Я прошел меж ними к человеку, который был мне нужен. Он сидел чуть поодаль, привалясь спиной к тюльпановому дереву. Он был немного старше большинства остальных. На голове его все еще белела повязка, да и шрамов на теле прибавилось. Это был очень рослый, волосатый мужчина, и он смотрел на меня, нахмурившись как демон царицы Гупль.
Я сел и сделал большой глоток из бутыли с водой.