Подняв бокал, Дженни залпом выпила вино и слегка вздрогнула, когда официант, словно материализовавшись из воздуха, снова наполнил бокалы. Едва официант исчез, Дженни нагнулась вперед, намеренно показывая Таю грудь, чтобы понаблюдать за его реакцией.
— Музыканты и официант могут услышать, о |чем мы говорим?
Тай посмотрел на ее груди, и Дженни усмехнулась, заметив испарину у него на лбу.
— Нет.
— Хорошо, ковбой, — резко проговорила Дженни. — Я здесь для того, чтобы удовлетворить сильное влечение, которое довело меня почти до сумасшествия, особенно в последние несколько дней. Единственное обязательство, которое я возлагаю на тебя, — это чтобы у меня не было ребенка. Твои свобода и независимость останутся при тебе. Я хочу от тебя только эту ночь. — Она подождала, пока он переведет взгляд с ее груди на ее глаза. — Как только придет к концу наше путешествие, мы расстанемся — и никакой связи в дальнейшем. Ты удовлетворен?
Внезапно ее словно толкнула мысль о будущем, и прелесть этого вечера с его музыкой и запахом цветов померкла.
Итак, им предстоит расстаться. Дженни смотрела на Тая, и вызывающее выражение мало-помалу исчезало из ее глаз. Примерно через две недели они должны найти слова прощания и произнести их. Она уйдет из его жизни так же молниеносно, как ворвалась в нее, и должна будет приспосабливаться к прежнему существованию.
— Я рад, что мы нашли общий язык, — проговорил он, глядя ей в глаза и перебирая ее пальцы.
— Но помни — никаких последствий, слышишь? — Дженни облизнула губы. — Мне не нужен ребенок, который поломает мне жизнь.
Он рассмеялся — негромко и доверительно.
— Ты так хороша сегодня вечером. Ты выглядишь точно так, как я и представлял. Великолепно.
— Ладно, — сказала она, чувствуя жар растущего напряжения, — если все улажено, давай спустимся и займемся этим.
Она убрала салфетку с колен и начала подниматься с кресла, но остановилась, увидев его улыбку.
— Что такое? — нахмурившись, спросила она.
— Ох, Дженни, таких, как ты, больше нет на свете. Сядь, пожалуйста.
Она снова опустилась в кресло, а он снял с ее руки одну перчатку и покрыл поцелуями ладонь.
— Я обещаю тебе, что мы займемся любовью. И обещаю, что тебе будет хорошо. Но сначала мы должны поужинать. Потом посидим за кофе и сигарами при свечах. Я уже давно сказал себе, что ничего между нами не произойдет, пока ты не попросишь об этом. Теперь настало время. И все произойдет.
Да, подумала Дженни, произойдет. Ее сотрясала внутренняя дрожь.
— Попроси официанта поскорее подать еду, — прошептала она.
За едой они разговаривали о детстве, о книгах, которые читали, о местах, в которых бывали. О музыке, которую оба не знали и не понимали по-настоящему, о жизни на ранчо, которая была им хорошо знакома, — и ни он, ни она не могли бы вспомнить, о чем говорили минуту назад.
Пальцы ласкали ножки хрустальных бокалов, дразнящие губы целовали серебряные вилки. Колени соприкасались под столом. Еда появилась, потом исчезла, но они не могли бы сказать, ели что-то или же официант так и унес полные тарелки.
К тому времени, как подали чашки с ароматным кофе, обоих лихорадило, оба были одержимы неистовым желанием. Дженни откликалась на каждое прикосновение, на каждый пронизывающий взгляд.
— Я умоляю, Тай, — произнесла она хриплым шепотом, опуская трепещущие веки. — Я умоляю, возьми меня, пока я не умерла от страсти к тебе.
— Повтори это, — попросил он изменившимся голосом.
— Пожалуйста. Прошу тебя, прошу тебя, прошу…
Именно эти слова он хотел услышать. Он встал так быстро и решительно, что кресло опрокинулось, поднял Дженни на ноги, взвалил себе на плечо и, обхватив, понес вниз по лестнице, не обращая внимания на ее беспомощный смех.
В спальне он поставил ее возле кровати. Когда она увидела огонь, пылающий в его глазах, и твердую, решительную линию рта, смех замер у нее на устах. Покачнувшись, она положила руку ему на грудь, чтобы сохранить равновесие, и ладонью ощутила сжигающий его огонь, опаливший в ту же секунду и ее сердце.
— О Боже, — задыхаясь, шеятала она, — я так дрожу, что…
— Не двигайся, — приказал он. — Дай мне раздеть тебя.
— Ты поцелуешь меня всю, как ты… говорил… раньше?
Ловкие пальцы расстегивали ей платье, а горячие губы прижимались к шее.
— Все твое тело, — хрипло пообещал он. Голова Тая приникла к груди Дженни, язык коснулся ложбинки между грудями.
Дженни повалилась на край кровати, как подстреленная. Лава бурлила у нее внутри, ей казалось, что она сейчас задохнется. Оглушенная страстью, она смотрела вверх на Тая, смутно видела, что у кровати горят свечи, и не могла понять, не могла вспомнить, кто и когда их зажег.
— Я тоже расцелую тебя всего, — пообещала она: справедливость есть справедливость.
Мысль о столь удивительном поступке кружила ей голову, а может, голова кружилась оттого, что Тай трогал ее соски и жарко целовал при этом плечи, спуская с них короткие рукава.
Дженни решила, что с нее довольно этих дразнящих ласк, этой огненной пытки. Хватит до конца дней. Всю неделю они ласкали и разжигали друг друга. Больше она не выдержит ни минуты. Выскользнув из объятий Тая, она сбросила с себя платье, отшвырнула в сторону чертов абрикосовый шелк. «Скорее, скорее», — бормотала она, стягивая с себя белье.
Когда она подняла глаза, ругаясь от злости на то, что крючки корсета не поддавались непослушным пальцам, Тай стоял перед ней совершенно нагой.
— О Боже! — вырвалось у нее вместе со вздохом, и она прижала пальцы к щекам.
Дженни в жизни не думала, что придет когда-нибудь в восторг при виде голого мужчины. Но он был так красив! Просто великолепен. Такой стройный и сильный, такой мускулистый, такой белокожий под темными зарослями волос от груди до отвердевшего напряженного члена.
— О Тай! — вырвалось у нее из глубины сердца, словно вздох или мольба. — Тай!
Она обняла его за шею и прильнула губами к его губам долгим, горячим и страстным поцелуем, а он обхватил ее за талию властным, требовательным жестом, и Дженни едва не разрыдалась оттого, что со всей силой осознала: сегодня она не уйдет на свою постель, не познав Тая до конца. На этот раз они не должны быть сдержанными и осторожными.
И они не были. Повалились на кровать, тесно прижавшись друг к другу, катались и трепыхались, не обращая внимания ни на кряхтенье матраса, ни на собственные выкрики и стоны. Пальцы у Тая были более проворными, чем у Дженни, он мигом избавил ее от корсета. А потом, о Боже, он целовал ее груди, он касался их кончиком языка, доводя Дженни до исступления. Они соединились во всепокоряющем, могучем порыве страсти, и Дженни выкрикнула его имя, когда он вошел в нее, а она подалась к нему, встречая первый удар.
Она ждала всего нескольких ударов, после которых все будет кончено, однако это оказалось вовсе не так. Дженни в изумлении широко раскрыла глаза, ее пальцы впились во влажные плечи Тая, когда он снова и снова целовал ее, а их тела двигались во все более бурном ритме. Ничего подобного Дженни не знала. Никакой боли и ни единой мысли ни о чем, кроме Тая и тех восхитительных ощущений, которые он вызывал в ней.
Когда наступил блаженный финал, Дженни, обессилев, упала рядом с Таем, смутно сознавая, что он ушел из нее до того, как его плечи конвульсивно содрогнулись и он прижал ее к своей груди со стоном:
— Дженни… Дженни…
Они долго лежали неподвижно, но держали друг друга в объятиях, ожидая, пока утихнет бурное биение сердец. И это тоже было новым для Дженни.