Когда, добравшись до кромки горной гряды, с вершины которой был виден форт, Ястреб повернулся, его лицо было наполовину затенено, но она видела в его глазах осторожность, в тех темно-голубых глазах, которые могли искриться от смеха или тлеть так, что ее пульс увеличивался, а ее сердце сжималось. Легкий ветерок отодвинул волосы от его лица. Из-за широкого кожаного ремня, поддерживавшего его волосы, свисало перо, мягко поглаживая щеку. Перо ястреба.
Она инстинктивно дотронулась до него, ее пальцы легко скользнули по его скуле. Он быстро перехватил ее руку и взглянул на нее:
— Keta.
— Теперь ты можешь говорить по-английски. Они не услышат.
Ястреб долго смотрел на нее, потом тяжело вздохнул и — отпустил ее руку.
— Я хочу тебе кое-что подарить.
Дебора ждала, охваченная отчаянием, ветер играл с ее волосами. Вдали завыл койот.
Когда Ястреб подошел поближе, она уловила знакомый запах табака и сыромятной кожи. Комок подступил к горлу, когда он тихонько дотронулся до ее лица и тут же отдернул руку.
Ловким движением он снял что-то с шеи и протянул ей:
— Я хочу, чтобы ты это носила.
— Что это?
— Ahpu-a tsomo korohko.
Она мотнула головой:
— Я не понимаю.
— Это принадлежало моему отцу. Он оставил это моей матери на случай, если она когда-нибудь захочет отыскать его. Когда я вырос, то с помощью этого нашел своего отца. Ты тоже сможешь найти меня, если захочешь.
Мгновение она не могла произнести ни звука. Она узнала амулет. Он был на Ястребе, когда она впервые его увидела. На тонкую косточку была намотана полоска кожи, а к ней привязаны перья.
— Ястреб, я не знаю… я не знаю, что сказать.
— Ничего не говори. Просто возьми это и храни. Он сунул амулет ей в руку, перья защекотали ладонь.
— Это перья ястреба? — тихонько спросила она. Он покачал головой и слегка улыбнулся:
— Нет. Это перья орла. Для команчей они священны. Моего отца зовут Белый Орел. Ни один индеец тебя не тронет, если увидит их.
— Отец не расстроится, узнав, что ты отдал его подарок?
— Нет.
— Тогда спасибо.
Он указал на небо, где ярко светила луна. Казалось, она совсем близко. Стоит протянуть руку — и достанешь ее. При лунном сиянии волосы Ястреба цвета черного дерева казались серебристыми, а кожа — позолоченной. На мгновение он показался Деборе греческим богом, сошедшим с Олимпа.
— Когда увидишь полную луну, вспомни обо мне, — мягко произнес Ястреб. — Некоторые называют ее луной команчи.
— Почему?
Он широко улыбнулся:
— Потому что ночное солнце дает нашим воинам достаточно света во время набегов. Дебора содрогнулась, вспомнив, что когда праздновали их свадьбу с Мигелем, тоже ярко светила луна. Именно тогда и пришли команчи, чтобы грабить и уводить в плен.
Сегодня луна тоже была полной и ярко светила.
Дебору била дрожь. Амулет лежал у нее на ладони. Пожив некоторое время в деревне команчей, Дебора изменила о них свое мнение. А теперь Ястреб, будто нарочно напомнил ей ту страшную ночь, когда Мигеля убили, а ее увезли.
— Ты участвуешь в набегах? — вырвалось у нее. — Да.
— Как ты можешь?
— Ты бы не поверила, если бы узнала, чем я занимаюсь.
Его зловещий тон заставил ее закрыть глаза.
— Ты решила, что я могу быть ласковым и нежным только потому, что наполовину бледнолицый?
Она покачала головой:
— Нет. Конечно, нет.
— Правда, в набеге, совершенном на асиенду, где захватили тебя, я не участвовал. Кстати, в мире бледнолицых, я занимаюсь примерно тем же.
— Не могу себе этого представить, — порывисто ответила Дебора.
Амулет покачнулся, когда она указала рукой на форт, находившийся под ними.
— По крайней мере, здесь никто никого не порабощает ради забавы или собственного удовольствия.
— Разве? — В его глазах появился опасный блеск. — Ты ошибаешься.
— Не ошибаюсь. Да ты и сам это знаешь.
Если ты наполовину бледнолицый, тебе следует примириться с самим собой. Ты не можешь отрицать своего происхождения. А цивилизованные люди не грабят и не убивают.
— Может быть, там, откуда ты приехала, — нет, но здесь мужчины всех цветов убивают друг друга по любому поводу. И даже без повода.
— Как ты можешь отказываться от собственного происхождения? — спросила она. — Ты же наполовину бледнолицый.
Ястреб подставил лицо ветру и помолчал. А когда заговорил, в голосе его уже не было злости, только усталость.
— Я — полукровка. Если буду жить, как команчи, ты меня возненавидишь. Если, как бледнолицый, возненавижу сам себя. Можно уйти от женщины, но нельзя уйти от самого себя.
— Вот почему ты здесь? Ты решил забыть о своем происхождении и вести образ жизни команчей?
Он слегка улыбнулся:
— Нет, не совсем. Это был неосознанный выбор. Я просто выбежал из дома и побежал, куда глаза глядят.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Как бледнолицый, я должен был принять кое-какие решения, но не все они были встречены с одобрением. Дела мои осложнились. Мне нужно было где-то укрыться, и я подумал, что смогу затеряться в лагере команчей. Или найти свое место в мире бледнолицых. — Он пожал плечами. — Мне не удалось ни то ни другое.
— Что же все-таки заставило тебя участвовать в набегах команчей?
Его лицо приняло жестокое выражение, тон стал грубым.
— Вряд ли тебе понравится то, что я скажу. Бледнолицые хуже команчей. Думаешь, индейцы — дикари? Ничего подобного. Я встречал, знаю бледнолицых, которые по воскресеньям ходят в церковь, а по понедельникам нанимают людей для убийства проповедников. Не пытайся утверждать обратное, я точно это знаю.
Мгновение она смотрела, на его пылающее напряженное лицо. Что произошло в его жизни? Почему он так ожесточился? Раздвоение личности заставляло его страдать. Он превратился в бездомного парию. Дебора впервые взглянула на него под этим углом зрения, и многое в его поведении стало ей ясным. У него даже голос менялся: надрывный и резкий, он становился вдруг протяжным и мягким.
Деборе было жаль его до боли. Но она знала, что Ястреб не примет ее сочувствия.
— Как ты будешь теперь жить? Сражаться на стороне команчей, пока тебя не убьют солдаты?
— Нет, я не стану подвергать их риску. Я помогу им переехать на зимовку, а потом уеду.
— Куда уедешь? Что будешь делать?
Он улыбнулся:
— Все необходимое, чтобы выжить, как и любой человек. Я приспособлюсь. Через пару месяцев ты забудешь обо мне. У женщин короткая память, как я успел заметить.
Он взглянул на Джудит, потом снова на Дебору. Ястреб снова замкнулся в себе, как и подобает воину команчей.
По ее щекам текли слезы ярости. Она хотела сказать, что не все женщины одинаковы, но гордость не позволила. Она и без того чувствовала себя достаточно уязвленной, чтобы произнести слова любви. И сказала спокойно:
— Спасибо, что сдержал слово. Буду рада вернуться домой.
— Это Форт-Ричардсон. Ты недалеко от дома, но я не хочу рисковать моими людьми. Тебя, возможно, ищут солдаты.
Он поднял голову и посмотрел на тихий форт:
— Тебе пора. Их часовые могут спать не так крепко, как обычно.
В его словах был сарказм — она улыбнулась, несмотря на боль.
Дебора постояла еще немного, но он даже не прикоснулся к ней.
Не сказал прощальных слов, не поцеловал ее.
Ястреб повернулся, и она молча пошла за ним.
Он подсадил Дебору на лошадь. Взял у нее амулет и надел ей на шею. С трудом, сдерживая слезы, Дебора посмотрела Ястребу в глаза. Он улыбнулся, погладил ее по щеке большим пальцем и отвернулся, знаком велев кузену привести лошадь Джудит. Желтый Медведь передал ему поводья, после чего Ястреб отогнал своего жеребца.