– Главное, что мне не все равно.
С Ногустой во главе они спустились в долину и разбили лагерь у ручья. Зубр набрал хворосту для костра, Кебра распаковал котелки и миски.
Ногуста расседлал коня, дал ему поваляться, а потом вычистил. Вороной был огромен, почти восемнадцати ладоней в холке, с красиво выгнутой шеей, мощной спиной и белой звездочкой на лбу.
– Отдыхай теперь, дружище, – сказал Ногуста. – Тут хорошая трава.
Усталый конь побрел на луг и стал пастись.
– Славное место, – сказал Кебра. – Земля тучная. Будь я на двадцать лет моложе, построил бы здесь дом.
Начинало темнеть, и в траве шмыгали кролики. Кебра подстрелил двоих на ужин, ободрал и выпотрошил.
Ногуста завернулся в плащ и сел спиной к дереву. Отсюда открывался величественный вид на снежные вершины, на холмы и долины под ними. На востоке в туманной дымке виднелся лес, на западе в лучах заката мерцало красное озеро. Кебра прав – хорошее место для дома. Ногуста представил себе широкое, низкое строение с окнами, выходящими на горы. Здесь славно жилось бы скотине и лошадям. Что такое труды человека по сравнению с этими гигантскими творениями природы? – думал Ногуста, любовно глядя на горы. Любое человеческое зло кажется здесь мелким и незначительным. Горам нет дела до прихотей королей и принцев. Они стояли здесь до появления человека и будут стоять, пока солнце не погаснет и вечная тьма не опустится на планету.
Кебра принес ему миску с похлебкой, и они поели в не стесняющем никого молчании. Зубр, быстро покончив с ужином, взял старательский лоток и ушел вверх по ручью.
– Напрасный труд – тут нет золота, – сказал Кебра.
– Пусть его – все занятие.
– Ты все-таки думаешь, что за нами будет погоня?
– Дa. Маликада так просто не сдается. Он пошлет за нами своих людей, я убью их – а чего ради? Ради чьей-то гордыни.
– Может, нам еще удастся уйти.
– Может быть. У меня не было новых видений, которые утверждали бы обратное. Но смерть где-то близко, Кебра, – я чую ее.
Кебра промолчал, зная, что Ногуста редко ошибается в подобных делах.
К ним подошел Звездный, дышавший по-прежнему хрипло и с трудом. Ногуста погладил его, а Кебра сказал:
– Зубр-то прав, пожалуй. Пытаться уйти от погони, когда у тебя конь болен, не слишком разумно.
– За ним плохо ухаживали. Мой отец всегда следил за чистотой в конюшне, а он знал в этом толк. Дa и застоялся он порядком.
– Я не то имел в виду.
– Знаю, дружище, – усмехнулся Ногуста. – Согласен: это неразумно, но если б мне сейчас дали выбирать, я сделал бы то же самое.
Ульменета смотрела из сада на крыше, как армия покидает город. Четыре тысячи дренайских пехотинцев шагали по трое в ряд, три тысячи вентрийских конников ехали попарно. Следом тянулись обозы и разобранные осадные машины. В Юсе стало известно, что кадийцы тоже выступили в поход, и Сканда поспешил двинуться им навстречу.
Король не позаботился зайти к Аксиане и простился с ней через Калижкана. Ульменета, избегавшая чародея, сидела у себя, пока он не ушел. Теперь она, стоя высоко над ликующими толпами, смотрела, как выезжает на войну Сканда. Люди бросали розовые лепестки под копыта его коня, а он махал народу рукой и улыбался.
Удивительно: каких-нибудь несколько лет назад он был чужеземным захватчиком, и все испытывали страх перед ним. Теперь, несмотря на гибель старой империи, он для них герой и бог.
Дело, возможно, обстояло бы иначе, будь он дурен собой. Вряд ли человек безобразный сумел бы завоевать в народе такую же любовь, как высокий золотоволосый красавец Сканда со своим обаянием и улыбкой, побеждающей сердца.
Какими глупцами порой бывают люди, думала Ульменета. В прошлом году король пожертвовал десять тысяч рагов на городской сиротский приют – сотую долю того, что он тратит на войну, но его полюбили за это еще больше. Весь город только об этом и говорил. В том же месяце одного почитаемого всеми священника обвинили в попытке соблазнить молодую монахиню и с позором изгнали из Юсы. В городе говорили и об этом. Две противоположности, думала Ульменета. Благочестивый муж всей своей предшествующей жизнью не смог искупить один грех, а величайший в истории убийца внушил к себе любовь, пожертвовав толику денег из присвоенной им городской казны.
Кому под силу это понять?
Войско вышло из города, и Ульменета спустилась на дворцовую кухню. Повара сидели сложа руки, и она сама взяла себе на завтрак сыр, яйца и хлеб с густым клубничным вареньем.
За едой она прислушивалась к разговорам. На кухне толковали о молодом дренайском офицере, который в припадке безумия заколол вентрийского чиновника и адъютанта самого Антикаса Кариоса. Теперь его разыскивают по всему городу. На юг тоже послали людей, чтобы проверить, не ушел ли он с Белым Волком.
Поев, Ульменета зашла к Аксиане. Королева сидела у себя на балконе, надев широкополую шляпу для защиты от весеннего солнца.
– Как ты чувствуешь себя сегодня? – спросила Ульменета.
– Хорошо. Калижкан хочет, чтобы я перебралась к нему в дом. Хочет быть рядом, когда мальчик родится.
Ульменета похолодела.
– Что ты ему ответила?
– Сказала, что подумаю. Ты слышала, что говорят о Дагориане?
– О Дагориане?
– Это тот красивый молодой офицер, что всегда смотрел на меня. Я тебе рассказывала.
– Да, помню. Что же с ним случилось?
– Говорят, он обезумел и убил кого-то. Мне трудно в это поверить – у него такие добрые глаза.
– Внешность бывает обманчива.
– Дa, наверное. Мне приходилось бывать у Калижкана – там уютно, и сад чудесный. С ним я не буду скучать. Тебе ведь он тоже нравится, правда?
– Его общество я всегда находила приятным, – призналась Ульменета, – но думаю, что тебе лучше остаться здесь.
– Вот как? Почему?
Ульменета не знала, что на это ответить. Не рассказывать же королеве о том, что открылось ей в кровельном саду.
– В доме у него полно шумной ребятни, – сказала она наконец, – а прислуга почти вся мужская. Здесь тебе будет удобнее. – Ульменета заметила, как отвердело лицо Аксианы, и добавила: – Впрочем, решение за тобой, моя госпожа.
Аксиана, успокоившись, сказала с улыбкой:
– Ты, пожалуй, права. Я приму твой совет во внимание. Сделаешь то, о чем я тебя попрошу?
– Ну конечно.
– Узнай тогда, что произошло с Дагорианом.
– Это скорее всего мрачная история.
– Все равно.
– Хорошо, пойду разузнаю.
Антикас Кариос покинул город вместе с армией, и Ульменета прошла пешком две мили до казарм стражи, которая и занималась розыском провинившегося офицера. Сидящий в присутствии чиновник рассказал ей о смерти Зани, и она спросила, каким расследованием занимались эти двое. Услышав, что дело касалось целого ряда убийств, она стала расспрашивать о подробностях.
– Зачем вам это нужно, сударыня? – подозрительно осведомился чиновник.
– Я повитуха королевы, и она просила меня узнать все досконально. Этот молодой офицер ей знаком.
– Вот как! – Чиновник подобострастно заулыбался. – Не желаете ли присесть?
– Нет, спасибо. Расскажите лучше о расследовании.
Чиновник наклонился к ней через свою широкую стойку.
– Все бумаги по этому делу Антикас Кариос забрал себе, – сообщил он вполголоса. – Могу только сказать, что речь шла об убийствах мистиков и прорицателей. Я говорил с Зани, и он был убежден, что за этими случаями скрывается нечто большее, чем кажется на первый взгляд.
– Понимаю. Где находится таверна, в которой убили Зани?
Чиновник назвал ей место, и Ульменета направилась туда. Когда она дошла, был уже полдень. Пробившись сквозь толпу посетителей, она спросила о хозяине, но ей сказали, что он пошел навестить родных в западной части города. Убедившись, что при таком шуме и толчее узнать что-либо еще будет трудно, Ульменета заняла место в тихом уголке и заказала себе жареного цыпленка и фруктовый пирог со сливками. Так она просидела около двух часов, а когда народу поубавилось, подозвала к себе служанку.
– Ты была здесь, когда случилось убийство?
Девушка отрицательно покачала головой и спросила:
– Подать вам еще что-нибудь?
– Да, еще пирога. А кто-нибудь из других девушек был?
– Дилиана была.
– Она сейчас здесь?
– Нет, ушла вместе с Павиком.
– Павик – это кто?
– Наш хозяин. – Девушка ушла, а взамен нее к Ульменете явилась полная женщина лет пятидесяти.
– Вы что это к моим девушкам пристаете? – осведомилась она воинственно, сложив руки под пышной грудью. – И почему расспрашиваете о моем муже?
– Я занимаюсь расследованием, – заявила Ульменета, но женщина только засмеялась.
– Вот оно как! Раз армия ушла, в сыщики, выходит, баб стали брать? Ты это хочешь сказать, корова?
– А ты, может, в тюрьме отвечать хочешь? – со сладкой улыбкой парировала Ульменета. – Еще одно бранное слово, и я за тобой стражу пошлю. – Она говорила уверенно, и толстуха, дрогнув, спросила:
– Да ты кто будешь-то?
– Сядь, – приказала Ульменета, и хозяйка плюхнулась напротив нее. – Меня прислала некая важная персона, которая может сильно тебе навредить. Теперь рассказывай все, что тебе известно и происшедшем.
– Меня тут не было, зато муж все видел.
– Что он тебе рассказал?
– Так не годится, – заныла женщина. – Мы с Павиком уже сказали, что нам было велено. Нечего нас в государственные дела запутывать.
– Кто научил вас, что нужно говорить?
– Одна важная особа, которая может сильно нам навредить, – осмелев, съязвила хозяйка.
– Я понимаю твои опасения, – кивнула Ульменета. – И ты совершенно правильно поступаешь, не желая путаться в дела знатных господ. Однако ты и без того много мне рассказала.
– Ничего я тебе не рассказывала.
Ульменета заглянула в ее испуганные глаза.
– Ты сказала, что твой муж дал ложные показания. Отсюда я должна заключить, что дренайскии офицер, Дагориан, никого не убивал. Выходит, вы с мужем обвинили невиновного, а за это полагается смертная казнь.
– Нет! Павик сначала сказал правду – чистую правду. Потом пришел другой человек и велел ему говорить по-другому, а еще велел уехать из города на несколько дней.
– У этого человека было какое-то имя?
– Да ты кто?
– Я живу во дворце. Назови мне его имя.
– Антикас Кариос, – прошептала женщина.
– Что произошло здесь ночью на самом деле?
– Сыщика, Зани, убили при выходе из таверны, а после трое человек хотели убить дреная. Но он сам убил одного, другого ранил, и те двое убежали. Вот и все, что я знаю. Сжалься же и не говори никому, что это я тебе сказала. Скажи, что слышала от кого-то в таверне. Ты скажешь, да?
– Скажу, – пообещала Ульменета. – Ты говоришь, твой муж и служанка уехали из города – не знаешь, куда именно?
– Нет. Антикас Кариос прислал за ними карету.
– Ну что ж, спасибо за помощь. – Ульменета встала, и хозяйка ухватила ее за руку.
– Ты меня не выдашь, нет?
– Нет, я ведь обещала.
Выйдя из таверны, Ульменета еще раз увидела в окне испуганное лицо толстухи и подумала: больше тебе мужа не видать.
Покинув таверну ночью, Дагориан бегом помчался в новые казармы, сбросил с себя доспехи, переоделся, забрал все свои сбережения и ушел.
Смерть Зани потрясла его, но весть о том, что убийц послал Антикас Кариос, явилась еще более сильным потрясением. Дагориан понимал, что находится в гораздо большей опасности, чем подозревал сначала. Антикасу Кариосу незачем его убивать – значит, приказ исходит от самого Маликады. А с таким врагом, как верно заметил Банелион, он, младший офицер, бороться не в силах.
Хуже того: все это, без сомнения, как-то связано с убийствами мистиков и с кишащими над Юсой демонами. Поэтому весьма вероятно, что его атакуют с двух сторон – как мечами, так и колдовством.
Никогда еще Дагориан не испытывал такого страха. Весь его план состоял в том, чтобы укрыться в трущобах, среди нищих, воров и уличных девок. Тот квартал населен гуще всех в городе, и улицы там узкие, извилистые и темные.
Близилась полночь, когда он прилег отдохнуть у дверей какого-то ветхого дома. Он смертельно устал и был близок к отчаянию.
Из мрака возникла темная фигура, и Дагориан схватился за нож, но рассмотрел при лунном свете, что это не убийца, а одетый в лохмотья нищий. Он приближался осторожно – болезненно тощий, со старыми язвами на лице.
– Подайте медяшку несчастной жертве войны, добрый господин.
Дагориан, успокоившись, полез было в кошелек, но нищий вдруг метнулся вперед с заржавелым ножом в руке. Дагориан отскочил, локтем отвел удар и двинул грабителя в челюсть. Тот рухнул, стукнувшись головой о дверь. Дагориан отнял у него нож и отшвырнул в сторону.
– Раздевайся, – бросил он нищему, снимая собственный плащ и рубашку. Нищий недоумевающе хлопал глазами. – Отдай мне свою одежду, а взамен получишь мою.
Нищий опасливо снял с себя рваную куртку и грязную рубаху.
– Башмаки тоже снимай, но штаны оставь, – сказал Дагориан. – Я скорее повешусь, чем надену их. – Тело нищего по-рыбьи белело при луне, на спине виднелись рубцы от кнута.
Дагориан переоделся и натянул сапоги – дешевые, с тонкими, как бумага, подметками.
– Ты тот, кого ищут, – сказал вдруг нищий. – Дренай-убийца.
– Что ищут – правда, что я убийца – нет.
– За нищего ты все равно не сойдешь, больно уж чистенький. Затаись на пару дней, чтоб голова засалилась и под ногтями грязь завелась.
– Приятно, нечего сказать. – Дагориан понимал, впрочем, что нищий прав. Тот не спешил одеваться, несмотря на ночной холод. Ждет, что я его убью, сообразил Дагориан – возможно, так мне и следует поступить. – Одевайся и уходи с глаз долой, – сказал он вслух.
– У тебя, видать, с головой не все ладно. – Нищий, натянув на себя тонкую шерстяную рубашку, ощерил в улыбке щербатый рот.
– Предпочитаешь, чтобы я глотку тебе перерезал?
– Тут дело не в предпочтении, парень, а в выживании. – Нищий встал и накинул черный плащ Дагориана. – Но все равно спасибо. Подумай, где тебе спрятаться. Если продержишься пару деньков, они подумают, что ты ушел из города – тогда и вылезти можно будет.
– Я города не знаю совсем, – признался Дагориан.
– В таком разе удачи тебе. – Нищий взял сапоги, подобрал свой нож и растаял во мраке.
Дагориан тоже нырнул в какой-то темный переулок. Этот человек прав, надо найти убежище – но можно ли укрыться от колдовства?
Он подавил поднявшуюся в нем панику. Самое ценное, чему научил его Белый Волк, – это сохранять холодную голову в час опасности. «Думай быстро, если это необходимо – но думай!» Дагориан сделал глубокий вдох и прислонился к стене. Думай! Куда колдовству нет доступа? В священное место. Можно отправиться в одну из многочисленных церквей, но там ему придется просить убежища. Придется отдать свою жизнь в руки монахов, чтобы оказаться в священных стенах. Если они его даже не выдадут, он поставит под угрозу их самих. Нет, это не годится. Что же тогда? Пойти к какому-нибудь чародею, который оградит его своими заклятиями? Но он не знает ни одного, кроме Калижкана.
Внезапно Дагориану вспомнилась женщина, убитая собственным сыном, – она начертала руны на всех дверях своей комнаты.
Она жила где-то на севере. Дагориан взглянул на небо, но не увидел звезд из-за туч и пошел в нужную сторону почти наугад. Дважды ему встречались солдаты городской стражи, и он прятался от них в темноте.
Дойдя наконец до дома убитой женщины, он перелез через ограду и вошел. В задней комнате окон не было, и Дагориан зажег лампу. На стенах осталась кровь, на столе валялись гадальные камни. Обе двери защищал знак треугольника со змеей в середине.
Надеясь, что руны все еще действуют, Дагориан задул лампу, лег на узкую кровать и тут же уснул.
В пещере горел костер. Дагориану было жарко, и он ничего не понимал.
– Успокойся, дитя, – сказал знакомый голос. Дагориан попытался определить, кому он принадлежит, и вспомнил сияющую фигуру с мечом, спасшую его в доме мага.