Раздражение снова кольнуло его. Когда Сканду унесли без чувств с поля битвы, Калижкан не позволил ему, Маликаде, присутствовать при жертвоприношении – а он так хотел видеть, как из груди короля вырвут еще живое сердце. Как замечательно было бы смотреть королю в глаза, наслаждаться его агонией, чувствовать его бессильную ненависть. Маликада трепетал от наслаждения при одной мысли об этом.
Но Калижкан очень скрытен. Он и старого императора принес в жертву без Маликады.
Тела уже сбрасывали в ров, поливали маслом и забрасывали хворостом. Вскоре оттуда повалил черный дым, и Маликада отвернулся. Теперь почти полдень – надо повидать Калижкана. Это сражение – только начало. Вдоль побережья еще остались дренайские гарнизоны, и вопрос с Белым Волком тоже не решен.
Нужно также поговорить и о его, принца, коронации. Император Маликада! Звучит совсем недурно. Он прикажет Калижкану устроить в небе над Юсой еще более грандиозное представление, чтобы чудеса на празднике Сканды померкли перед ним.
Он шел через вентрийский лагерь к утесам, и красная пыль оседала на его блестящих сапогах. У входа в пещеру было темно, но внутри горел свет. Войдя, Маликада ощутил мимолетный страх. Калижкан в последнее время держится как-то отчужденно и относится к нему без прежнего уважения. Маликада мирился с таким поведением только потому, что нуждался в чародее.
Нуждался, но теперь уже больше не нуждается, понял внезапно принц.
«Мне никто не нужен теперь, – думал Маликада, – но его я сохраню. Его мастерство будет очень полезно, когда придет время вторгнуться в Дренан. Кроме того, есть еще Аксиана. Дождусь, когда она родит, – думал Маликада, – младенца велю удушить, а потом женюсь на ней сам. Пусть попробуют тогда оспорить мое право на корону!»
Его настроение исправилось, и он весело зашагал дальше.
Тело Сканды со вскрытой грудью лежало на каменном алтаре. Лицо короля закрыли полотном. Калижкан в голубых, запятнанных кровью одеждах сидел у маленького костра.
– Он кричал перед смертью? – спросил Маликада.
Калижкан встал.
– Нет, не кричал. Он проклинал тебя.
– Жаль, что я этого не слышал. – В пещере скверно пахло, и Маликада приложил к носу надушенный платок. – Чем это пахнет?
– Моей скорлупой. Она отслужила свое и теперь гниет. А я не хочу тратить чары на то, чтобы продлевать ее жизнь.
– Скорлупой? О чем ты толкуешь?
– О теле Калижкана. Оно уже умирало, когда я вселился в него. Он затем и призвал меня, чтобы излечиться от рака, вместо этого я занял его тело. У него достало наглости полагать, что он может управлять Анхаратом, повелителем ночи.
– Ты несешь чепуху, колдун.
– Напротив, Маликада. Мои слова вполне осмысленны – смотря для кого, конечно. Я слышал, что ты говорил своему воину об измене и о дренаях, и ты совершенно прав: все зависит от точки зрения. Сканда считал, что ты его предал, но мы-то с тобой понимаем, что ты просто хранил верность своему делу – реставрации вентрийского трона. Ты, разумеется, предполагал сесть на него сам, но мне, с другой стороны, трон не нужен. Я, как и ты, верен своему делу – возвращению моего народа в мир, который некогда принадлежал нам и по праву, и как более сильным.
Маликада вдруг испугался и попятился бы прочь, однако ноги больше ему не повиновались. Он выронил платок, и его руки бессильно поникли. Парализованный, он попытался позвать на помощь, но не сумел издать ни звука.
– Не думаю, что ты стал бы моим сторонником в этом деле, – сказал тот, кто жил в Калижкане, – хотя ты, конечно, утверждал бы обратное, чтобы продлить свою жизнь на несколько мгновений. – Тело чародея стало мерцать, и Маликада увидел перед собой гниющий труп. Одна половина лица разложилась полностью, другая сделалась серо-зеленой и кишела червями. Маликада попытался закрыть глаза, но даже в этом ему было отказано. – Мой народ проиграл свою войну, но нас не истребили, а изгнали в серый, бездушный мир, который лежит бок о бок с вашим. Мир без красок, без вкуса, без надежды. Теперь, благодаря отчасти и тебе, Маликада, у нас снова появилась возможность жить. Ощущать на лице холодный, пьянящий ветер ночи и наслаждаться вкусом человеческого страха.
Мертвец протянул к Маликаде руку, и из пальцев его выросли когти.
– Да, ужасайся, Маликада. Твой ужас струится, как вино, и радует мой язык. – Когти медленно, мучительно медленно впились Маликаде в грудь. – А теперь ты поможешь мне завершить мою миссию. Королева сбежала из моего дома, и мне нужна твоя скорлупа, чтобы приказать твоим людям выследить ее.
Боль прожгла живот, грудь, хребет Маликады и наконец взорвалась в мозгу. Принц терпел страшные муки, и Калижкан содрогался от наслаждения при виде их.
Когти, погружаясь все глубже, сомкнулись вокруг сердца.
– Будь у меня больше времени, я продержал бы тебя так несколько часов, – сказал Анхарат. – Но времени нет. Поэтому умри, Маликада, умри в отчаянии. Твоему миру настал конец, и твой народ станет пищей для Ветрожителей.
Труп Калижкана дернулся и упал на пол. Демон, вошедший в тело Маликады, расправил свои новые плечи, а мертвого чародея охватило пламя.
Новый Маликада, идя к выходу, поднял руку к скальному потолку пещеры. Оттуда посыпалась пыль, камни заскрежетали. Маликада вышел на солнечный свет, и пещера позади него обвалилась, загородив вход.
Он спустился со скалы к своим людям, задержавшись только затем, чтобы вдохнуть чудесный, сладкий дым погребального костра.
В шатре он вызвал к себе Антикаса Кариоса и приказал ему:
– Отправляйся в город, разыщи королеву и охраняй ее до моего прибытия.
– Слушаюсь, мой принц, – но от кого я должен ее охранять?
– Позаботься, чтобы она была на месте, когда я приеду.
– Я отправлюсь сейчас же, мой принц.
– Смотри же, Антикас, не подведи меня.
В темных глазах воина вспыхнул гнев.
– Разве я когда-нибудь подводил вас, кузен?
– Нет, никогда – но позаботься, чтобы этот раз не стал первым.
Антикас молчал, и демон в Маликаде, чувствуя его пронизывающий взгляд, подпустил немного чар. Воин успокоился и сказал:
– Ваше приказание будет исполнено.
– Возьми запасных лошадей и скачи всю ночь, чтобы поспеть до рассвета.
Карета медленно ехала до городским улицам. Повсюду толпился народ, а в бедных кварталах с наступлением сумерек начались беспорядки и загорелось несколько домов.
– Зачем они это делают? – спросила Аксиана, видя в отдалении дым и слыша крики. – С какой целью?
– Это трудно объяснить, ваше величество, – пожал плечами Дагориан. – Многие в городе охвачены паникой. Они боятся, что кадийцы явятся сюда с огнем и мечом. Есть и другие – они понимают, что могут теперь разбойничать, не опасаясь наказания, поскольку армия разбита. Для них катастрофа – это случай нажиться так, как им и не снилось. Всех причин я не знаю, но в эту ночь умрут многие.
Карета въехала за ограду дворца, где ее остановил офицер стражи со своими копейщиками. Он открыл дверцу и низко поклонился, увидев королеву.
– Хвала Истоку, что с вашим величеством все благополучно.
Аксиана через силу улыбнулась ему, и экипаж проехал дальше.
В своих покоях Аксиана тут же упала на кушетку, уронив голову на шелковую подушку, и заснула, а Ульменета принялась укладывать ее вещи в резной сундук. Покончив с этим, она спустилась вместе с детьми на покинутую всеми кухню и запаслась окороками, твердыми сырами в муслиновой обертке, мешочками с мукой, сахаром и солью. Дети тем временем лакомились хлебом с вареньем, запивая его молоком.
– Что такое случилось у вас в приюте? – спросила между делом Ульменета.
В голубых глазах паренька мелькнул испуг, но лицо осталось твердым и решительным.
– Все говорят, что Калижкан добрый и у него хорошо кормят. Многие мои друзья ушли к нему, а десять дней назад и мы подались. – Мальчик закрыл глаза и прерывисто вздохнул. – Почти все мои друзья тогда уже умерли, только я про это не знал. Их уводили в подземелье, но мы все равно слышали, как они кричат. Не хочу я говорить об этом.
– Я тебя понимаю. – Ульменета уселась напротив детей. – Вот что: мы вечером уедем из города. Решайте сами, что вам делать, – с нами ехать или оставаться в Юсе.
– А куда вы собираетесь ехать? – спросила старшая девочка, пристально глядя на Ульменету темными ввалившимися глазами.
– Попытаемся доехать до моря, а там сядем на корабль и поплывем в Дренан. Путь предстоит долгий и, как я думаю, опасный. Может быть, вам лучше остаться здесь.
– Я по отцу дренайка, – сказала девочка. – Я поеду с вами – здесь меня ничего не держит.
– Ты ведь меня не бросишь? – жалобно спросила малышка, уцепившись за ее руку.
– Нет, малютка, не брошу. Мы и тебя возьмем.
– Зачем уезжать? – заспорил мальчик. – Еды для нас троих я всегда наворую.
Девочка провела рукой по его спутанным рыжим волосам.
– Может быть, в Дренане тебе не придется воровать. И у нас будет свой дом.
– Откуда он возьмется, этот дом, Фарис? Даром никому ничего не достается.
– Но ведь ты доставал для меня еду, Коналин, и присматривал за Суфией, когда она болела, а взамен ничего не получал.
– Это другое. Вы мои друзья, и я вас люблю. С чего ты так доверилась этой толстухе, не понимаю.
Девочка снова посмотрела Ульменете в глаза.
– Она пришла, чтобы спасти свою подругу, и сражалась за нее с мертвецом. Я ей верю.
– Я все равно не хочу ехать, – упрямился мальчик.
– Кто же будет защищать Суфию, если ты не поедешь?
– Поехали, Кон, – взмолилась малышка. – Пожалуйста.
Мальчик сердито уставился на Ульменету.
– С какой стати мы должны тебе доверять?
– Право, не знаю, Коналин, – могу только сказать, что я никогда не лгу. И даю вам слово: если мы доберемся до Дренана благополучно, королева купит вам дом.
– Зачем ей это делать? Она нам ничего не должна.
– Неправда. Разве я сумела бы победить того... мертвеца, если бы ты и твоя сестра так храбро не поддержали меня?
– Фарис мне не сестра. Она моя подруга. Если они с Суфией хотят ехать, я тоже поеду, но про дом все равно не верю.
– Подожди и увидишь. А теперь надо сложить провизию в мешки, чтобы не пришлось голодать в горах.
Королева все еще спала, а Дагориан успел сменить свои лохмотья на один из серых камзолов Сканды с вышитым на плече вздыбленным белым конем. Офицер смотрел с балкона на пожар в западном квартале.
Лучше всего будет покинуть город перед рассветом, когда бунтовщики улягутся спать. У городской стражи и без того полно хлопот – ей не до беглецов.
Далеко ли им удастся уйти, вот вопрос. Королева на сносях и верхом, само собой, скакать не может. Значит, нужна повозка, а ее всадники на хороших конях догонят через каких-нибудь несколько часов.
Разумнее всего, пожалуй, попытаться доехать до Банелиона, который находится всего в паре дней пути на запад от города.
Но Дагориан, подумав, отказался от этой мысли. Врагу она тоже придет в голову первым делом, да и что смогут несколько сотен пожилых солдат против вентрийцев Маликады? Присоединившись к Банелиону, они всего лишь обрекут на смерть еще больше дренаев.
Что же тогда?
Нужна какая-то хитрость, чтобы выиграть время.
Королева тихо застонала во сне, и Дагориан, сев рядом с ней, осторожно взял ее за руку.
– Я отдам жизнь, чтобы спасти вас, – прошептал он.
Ульменета, глядя на него с порога, понимала, что молодой человек влюблен в Аксиану. Как это печально! В более справедливом мире они встретились бы два года назад, когда Аксиана была свободна. Что хорошего будет, если она ответит на его любовь теперь, когда носит под сердцем наследника престола сразу двух государств? Теперь ее жизнью управляют люди, облеченные властью, и они ни за что не позволят ей вступить в брак с простым офицером.
Кашлянув, Ульменета вошла в комнату. За ней следовали дети, несущие мешки с припасами.
– Что дальше? – спросила она.
Дагориан отпустил руку королевы и встал.
– Дети тоже едут с нами? Хорошо. Нам понадобится повозка и запасные лошади. Я позабочусь об этом. Королеву надо переодеть – никакого шелка и атласа, никаких драгоценностей. Мы выедем из города под видом бедной семьи, бегущей от бунтовщиков. В последующие дни таких будет много. Если посчастливится, мы проскользнем незамеченными, и это собьет погоню со следа.
– Что делать мне, пока ты ищешь повозку?
– Постарайтесь найти какие-нибудь карты. В горах много глухих ущелий и троп, которые никуда не ведут. Будет лучше, если мы поедем по карте, а не вслепую.
Дагориан завернулся в темный плащ и вышел. Маленькую Суфию Фарис тоже уложила спать, а Ульменета взяла лампу и пошла вниз, в королевскую библиотеку, где хранились тысячи книг и сотни свитков. Сверившись с каталогом, она отыскала три старые карты гор и труд какого-то путешественника, описывающий дорогу от Юсы до Пераполиса на юге. Если Исток поможет, они будут придерживаться этой дороги хотя бы часть пути.
Коналин сидел на балконе покоев королевы, Фарис и Суфия спали вместе на одной из кушеток. Ульменета укрыла их одеялом. Аксиана тем временем зашевелилась, открыла глаза и сонно улыбнулась.
– Какой страшный сон я видела.
– Отдыхай, госпожа моя. Утром тебе понадобятся силы, – сказала Ульменета, и Аксиана снова смежила веки.
Ульменета вышла на балкон. Огонь охватил весь западный квартал, вдалеке слышались крики.
– А ты разве не устал? – спросила она Коналина.
– Нет. Я сильный.
– Я знаю, но сильным тоже надо спать.
– Там грабят. – Он показал на пожар. – И убивают слабых.
– Тебе жалко их?
– Их всегда бьют – вот почему я никогда не буду слабым.
– Как ты познакомился с Фарис и с малышкой? – спросила она.
– А зачем тебе это знать?
– Просто так, Коналин. Если мы хотим стать друзьями, нам надо поближе узнать друг друга, так уж заведено. Вот, например, какая у Фарис любимая еда?
– Сливы, а что?
– Вот видишь, – улыбнулась она, – друзья должны знать такие вещи. – Отправляясь воровать, ты постараешься стянуть сливу, потому что знаешь, что Фарис их любит. Чем больше ты знаешь о своем друге, тем лучше. Так где же вы познакомились?
– Мать у Фарис шлюха. Ходит по Торговому переулку. Там я и увидел Фарис, два лета назад. Мать ее напилась и свалилась в канаву, а Фарис хотела поднять ее и отвести домой.
– И ты помог ей?
– Ну да.
– А зачем?
– Как то есть – зачем?
– Зачем помогать слабым, Коналин? Почему ты просто не ограбил ее и не ушел?
– Я так и хотел сначала. Гляжу, шлюха валяется, а при ней монета уж точно должна быть. А тут Фарис подошла, увидела меня и говорит: «Помоги ее поднять». Я и помог. Вот так мы и познакомились.
– Что же сталось потом с ее матерью?
– Да что с ней станется – как гуляла, так и гуляет. А Фарис она продала в зазорный дом, куда богачи ходят. Я забрал ее оттуда. Залез ночью в окошко и забрал.
– Это был смелый поступок, – похвалила Ульменета, и паренек немного смягчился. Это сделало его совсем юным и беззащитным. Ульменете захотелось прижать его к себе и погладить его рыжие волосы.
– Я долго возился с замком от ее комнаты, – сказал он, – а Лом все это время спал на стуле около.
– Лом?
– Ага, потому что кости ломает. Он надзирает за девушками, а если кто не делает, что им велят, он их бьет. Ох и досталось небось утром ему самому, – ухмыльнулся Коналин.
– А Суфия?
– Ее мы нашли в доме колдуна. Она под кроватью пряталась. Только она и осталась, одна из всех. Зачем он убивал столько детей?
– Наверное, это было нужно для его кровавых обрядов. Для злого волшебства.
– Их много, злых – и не только волшебников.
– Расскажи теперь о себе.
– Нет, о себе не буду. Знаешь, я и правда устал, пойду посплю немного.
– Я разбужу тебя, когда Дагориан вернется.
– Я сам раньше проснусь, – заверил он.
Беспорядки на улицах продолжались. Дагориан перелез через дворцовую ограду, чтобы стража его не увидела, и оказался на широком Королевском проезде. Там лежали мертвые и шатались бунтовщики, нахлебавшиеся награбленного вина. Дагориан, держась в темноте, свернул на одну из улиц, ведущих к Купеческому Двору. Там, как он знал, стояли грузовые повозки, развозящие днем товары по домам и лавкам.