– Да, верно, – сказал Банелион, и Дагориан ощутил приступ страха. Он сглотнул подступившую к горлу желчь и постарался скрыть свои чувства. Антикас Кариос смотрел прямо на него, без всякой издевки или насмешки – просто смотрел. От этого Дагориану почему-то стало еще хуже. Банелион между тем сделал знак Ногусте и спросил, когда тот, подойдя, стал навытяжку: – Готов ли ты выступить в защиту своего товарища?
– Так точно, мой генерал.
Дагориан испытал огромное облегчение и покраснел, заметив легкую улыбку вентрийского бойца.
– Так не годится, – произнес Маликада. – Простой солдат против лучшего в мире фехтовальщика? И черный дикарь к тому же? – Принц бросил взгляд на другого вентрийского офицера, такого же высокого, с завитой поперечными волнами позолоченной бородой. – Не хотите ли показать свое мастерство, Церез?
Тот поклонился. Шире в плечах, чем тонкий Антикас, он двигался с той же сдержанной кошачьей грацией.
– С вашего разрешения, генерал, – обратился Маликада к Банелиону, – место Антикаса Кариоса займет его ученик.
– Как вам угодно, – ответил Белый Волк.
– Убить мне его, генерал, или только обезоружить? – спросил Ногуста.
– Убей, и побыстрее. Мой завтрак стынет.
Оба противника, сняв доспехи и верхнею одежду, вышли на середину плаца. Ногуста отсалютовал мечом, и Церез тут же атаковал, сделав молниеносный выпад. Ногуста с легкостью отразил его.
– Это не по правилам, – заметил он, – но я тем не менее убью тебя безболезненно.
Сталь зазвенела о сталь. Кривой меч Цереза мелькал с поразительной быстротой, но черный отражал все его удары – и колющие, и рубящие. Дагориан пристально наблюдал за ними. Вентриец моложе на тридцать лет и очень скор, но на мощном теле Ногусты нет ни унции лишнего жира, и огромный опыт позволяет ему предугадывать движения противника. Дагориан взглянул на Антикаса. Темные, с тяжелыми веками глаза первого бойца не упускали ничего, и он шептал что-то на ухо Маликаде.
Бойцы кружили, и каждый выискивал брешь в защите другого. После начальной схватки черный, несмотря на свое мастерство, заметно устал. Церез внезапным выпадом чуть не задел его – лезвие прошло рядом со щекой Ногусты. Еще мгновение – и чернокожий споткнулся. Церез ринулся вперед и с опозданием понял, что его провели. Ногуста, качнувшись на каблуках без всяких признаков усталости, отклонился от клинка, и его меч, пройдя сквозь золотую бороду, вонзился в горло вентрийцу. Из раны хлынула кровь. Церез упал на колени, выронил меч и зажал горло руками, пытаясь остановить вытекающую из него жизнь. Потом повалился ничком, дернулся и затих. Ногуста подошел к Белому Волку и поклонился.
– Я выполнил приказ моего генерала.
Банелион, не обращая внимания на взбешенного Маликаду, твердым и звучным голосом произнес:
– Подсудимый объявляется невиновным. В этот последний миг, когда я нахожусь с вами, хочу поблагодарить вас всех за те годы верной службы королю, которые вы провели под моим командованием. Тех, кто отправляется в отставку, оповещаю, что мой лагерь будет разбит к западу от города. Отбываем через четыре дня. Это все. Вольно.
Когда он сошел с помоста, Маликада придвинулся к нему и шепнул:
– Знайте, что сегодня вы нажили себе врага.
Белый Волк спокойно встретил ястребиный взгляд принца и, помолчав, ответил:
– Это неизмеримо лучше, чем иметь вас другом.
День рождения короля всегда отмечался празднествами, состязаниями атлетов, кулачными боями, скачками и магическими представлениями. Охотники состязались также в метании копья, стрельбе из лука, фехтовании и борьбе, и всем победителям вручались дорогие призы. В этом году торжества обещали быть еще более пышными, ибо королю исполнялось тридцать пять – число, имеющее большой мистический смысл и для дренаев, и для вентрийцев. Праздник должен был состояться в Королевском парке города Юсы, древней столицы старой Вентрийской Империи. Этот город был словно ровесником самого Времени – он упоминался в самых древних исторических хрониках. Миф гласил, что некогда здесь обитали боги, и один из них воздвиг нынешний королевский дворец за одну ночь, двигая силой воли исполинские камни.
На лужайках парка, занимавшего тысячу акров, разбили сотни больших шатров, плотники уже несколько недель строили галерею для знатных зрителей.
Отсюда городские башни казались лишь силуэтами на фоне восточных гор. Кебра, облокотившись на новую изгородь, мрачно оглядывал место будущего турнира лучников.
– Надо было тебе записаться, – сказал Ногуста, вручая ему большой ломоть горячего пирога.
– А что проку? – Кебра положил пирог на изгородь, не притронувшись к нему.
– Ты первый стрелок, и это за твой титул они будут бороться.
Кебра помолчал, глядя на снежные вершины далеко на западе. Впервые он увидел эти горы год назад, когда король Сканда, выиграв Речную битву, вступил в Юсy и занял императорский трон. С гор дул холодный ветер, и тщедушный Кебра плотнее запахнулся в свой выцветший синий плащ.
– Я все равно бы не победил. Зрение слабеет.
– Пусть так, но участвовать в состязании ты можешь. – Слова Ногусты повисли в холодном воздухе. Тридцать человек рабочих ставили щиты из плотного багрового шелка на королевский павильон. Кебра много раз видел, как строится этот павильон, и еще недавно, стоя перед ним, получал Серебряную Стрелу из рук самого короля. Вспомнив об этом, он ощутил укол сожаления.
«Не надоело еще побеждать, старина?» – со своей мальчишеской улыбкой спросил его Сканда. «Нет, государь». Кебра, повернувшись лицом к толпе, поднял над головой свой приз, и в ответ ему грянуло громовое «ура». Кебру снова пробрало холодом, и он заглянул в светлые непроницаемые глаза своего друга.
– Хочешь посмотреть на мое унижение?
– Ничего унизительного в этом нет, дружище. Ты проиграешь, только и всего.
– Если я запишусь, почти все дренайские солдаты поставят на меня, – устало улыбнулся Кебра. – И потеряют свои деньги.
– Хорошая причина для отказа, – согласился Ногуста. – Если причина действительно в этом.
– Чего ты ко мне привязался? – вспылил Кебра. – Хочешь сказать, что речь идет о моей чести?
– Не то чтобы о чести. О гордости, к тому же еще и ложной. Без проигравших соревнований не бывает, Кебра. В турнире примет участие больше ста лучников, а победу одержит только один. Из девяноста девяти остальных больше половины еще до первого выстрела знают, что проиграют, и все-таки намерены попытаться. Ты говоришь, что зрение у тебя слабеет, и я знаю, что это правда. Тебя волнует стрельба на дальность, однако две из трех стадии соревнования требуют лишь быстроты, мастерства и таланта. На дальность стреляют только в третьей стадии, и в первую десятку ты точно войдешь.
Кебра отошел от изгороди, Ногуста за ним.
– Когда ты не захочешь больше, чтобы я говорил тебе правду, скажи только – и я перестану.
– Какую правду ты говоришь мне теперь, Ногуста? – вздохнул лучник.
– Отказываясь участвовать, ты снижаешь уровень состязания. Новому победителю будет казаться, что он получил свой титул незаслуженно. Боюсь, что отчасти из-за этого ты и отказываешься.
– Мало ли что ему будет казаться? Он получит свои сто золотых, король воздаст ему почести, и его пронесут на плечах вокруг парка.
– Но легендарного Кебру он не побьет. Я помню, как ты радовался пятнадцать лет назад, принимая Серебряную Стрелу от Мениона. Он был в таких же годах, что и ты сейчас, когда боролся с тобой в финале. И победил ты его именно в стрельбе на дальность. Может, и у него зрение стало сдавать?
– Славный будет денек, – сказал Зубр, подходя к ним и стряхивая крошки со своих седых усов. – Вентрийский колдун Калижкан обещал показать нам такое, что мы век не забудем. Может, и дракон будет – всегда хотел поглядеть на дракона. Чего это вы? – Зубр перевел взгляд с одного на другого. – Я пропустил что-то?
– Ничего особенного, – ответил Ногуста. – Мы с Кеброй рассуждали на философские темы.
– Ну, в этом я все равно ничего не смыслю. Я, кстати, записался в борцы – надеюсь, вы будете меня подбадривать.
– Тот здоровенный кочевник тоже участвует? – с усмешкой спросил Ногуста.
– Само собой.
– В прошлом году он метнул тебя футов на десять. Тебе повезло, что ты впечатался в землю головой и потому избежал повреждений.
– Он меня подловил, – нахмурился Зубр. – В этом году я его одолею, если мы будем с ним драться.
– Сколько раз ты уже боролся? – спросил Кебра.
– Не знаю. Почитай, каждый год – раз тридцать, наверно.
– И думаешь, что на этот раз победишь?
– Ясное дело. Я никогда еще не был так крепок.
Ногуста положил руку на могучее плечо Зубра.
– Тебе не кажется, что ты говорил то же самое тридцать лет назад? И при этом даже до четверти финала никогда не добирался.
– Ничего мне не кажется. И в четверть я попал один раз, так ведь? В Скатийскую кампанию. Тогда меня Корис побил. Помните его? Здоровый такой, белобрысый. Погиб при осаде Мелликана.
– Да, ты прав, – сказал Ногуста. – Корис выбыл в полуфинале. Я помню, что поставил на него и проиграл.
– Я в день рождения короля никогда не проигрываю, – весело заметил Зубр. – Потому что на тебя ставлю, Кебра. Благодаря тебе я снова рассчитаюсь со своими зимними долгами – теперь уж в последний раз.
– На этот раз не выйдет, дружище, – сказал Кебра. – Я не участвую.
– Я думал, что ты забыл, и записал тебя сам.
– Ты шутишь, надеюсь, – холодно молвил Кебра.
– Какие шутки, когда речь о долгах? Может, тебе стоит поупражняться?
Публика уже начинала собираться, когда Дагориан появился на лугу. Черный с золотом панцирь тяжело давил на его хрупкие плечи. Хорошо еще, что шлем не пришлось надевать, щитки вечно натирают щеки, и на голове шлем сидит плохо, несмотря на мягкую подкладку. Однажды Дагориана окликнул король, он повернулся резче обычного, и щиток съехал ему на левый глаз. Все очень смеялись. Дагориан не хотел становиться солдатом, но когда отец у тебя герой и генерал – к тому же геройски погибший, – сыну выбора почти не остается.
Ему посчастливилось. Белый Волк взял его к себе и лично обучал тактике и интендантскому делу. Военная служба Дагориану не нравилась, но у него обнаружился к ней талант, и это делало его жизнь в общем-то сносной.
Приготовления ко дню рождения короля завершились – скоро народ толпами повалит в ворота парка. Небо ясное, и сегодня уже не так холодно, как вчера: весна близко. Только вечером еще подмораживает. У изгороди разговаривали трое старых солдат. Когда Дагориан приблизился, лучник Кебра отошел с сердитым видом, а чернокожий Ногуста отдал офицеру честь.
– Доброе утро, Ногуста, – сказал Дагориан. – Ты славно сражался вчера.
– На это он мастер, – с широкой щербатой улыбкой заверил Зубр. – Вы ведь сын Каториса, верно?
– Верно.
– Хороший был человек. Третий Уланский никогда не подводил, когда он им командовал. Правда, и суров был, собака. Десять плетей мне влепил – недостаточно быстро честь ему отдал. Хотя благородные господа все такие. Хочешь еще пирога? – спросил Зубр Ногусту. Тот покачал головой, и Зубр отошел к палаткам, где продавали съестное.
– Я так и не понял, похвалил он моего отца или обругал, – усмехнулся Дагориан.
– Пожалуй, и то, и другое.
– Да. Такие не часто встречаются.
– Такие, как Зубр? Или как ваш отец?
– Как Зубр. Ты участвуешь в каком-нибудь из состязаний?
– Нет, сударь.
– Что так? Ведь ты превосходный фехтовальщик.
– Нe люблю играть с оружием. А вы намерены выступить?
– Да, в сабельном турнире.
– В финале вы будете сражаться с Антикасом Кариосом.
– Откуда ты знаешь? – удивился Дагориан.
– У меня есть третий глаз, – прикоснувшись ко лбу, ответил Ногуста.
– Это что же такое?
– Это мой дар – или проклятие, – улыбнулся чернокожий. – Я с ним родился.
– Скажи тогда, одержу ли я победу.
– Мой Дap не настолько точен. Он озаряет, как молния, и остается картина. Я не могу предугадать, когда это случится, и не могу управлять им. Он приходит или... – Тут улыбка Ногусты померкла, и лицо отвердело. Казалось, он не сознает больше присутствия Дагориана. Затем все прошло, и Ногуста сказал со вздохом: – Прошу прощения, я отвлекся.
– У тебя снова было видение?
– Да.
– Оно касается сабельного турнира?
– Нет. Но я уверен, что у вас все будет отлично. Как там дела у Белого Волка? – спросил вдруг Ногуста.
– Хорошо. Он готовится к путешествию, собирается домой. Почему ты спрашиваешь?
– Маликада попытается убить его, – проговорил Ногуста тихо, но веско. Он не предполагал – он уведомлял.
– Ты это видел своим третьим глазом?
– Чтобы это предсказать, мистического дара не требуется.
– В таком случае ты, я думаю, ошибаешься. Маликада теперь королевский генерал. Банелион ему больше не помеха. Белый Волк вышел в отставку и через три дня отправится домой.
– Тем не менее его жизнь в опасности.
– Может быть, тебе следует поговорить с генералом? – сухо промолвил Дагориан.
– Нет нужды, – пожал плечами Ногуста. – Он знает об этом не хуже меня. Церез был у Маликады любимцем, и принц полагал, что победить его почти невозможно. Вчера Маликаде преподали хороший урок, и он будет мстить.
– Если так, почему бы ему не отомстить заодно и тебе?
– Я тоже намечен.
– Но это, по-видимому, нисколько тебя не волнует.
– Внешность бывает обманчива, сударь.
Время шло, но слова Ногусты не давали Дагориану покоя. В них прозвучала такая спокойная уверенность, что Дагориан, раздумывая над этим, все более убеждался: это правда. Маликада не из тех, кто прощает обиды. Среди дренайских офицеров ходило много рассказов о вентрийском принце и его обычаях. Говорили, что он до смерти забил своего слугу, который испортил одну из его рубашек. Эта история, насколько Дагориан знал, ничем не подтверждалась, однако давала понять, каким Маликада представляется обществу.
Такой человек действительно мог затаить зло против Банелиона.
До заступления на службу оставалось еще часа два, и Дагориан решил разыскать Белого Волка. К этому старику он проникся любовью больше, чем к собственному отцу. Он часто пытался понять, почему это так, но ответ ускользал от него. И тот, и другой были натуры холодные, жесткие, без остатка преданные своему воинскому ремеслу. Но с Банелионом он беседовал спокойно и легко находил слова, при общении же с отцом язык у него сразу цепенел, а мозг размягчался. Мысли, вполне ясные, по пути точно пьяные напивались и выходили изо рта в совершенно бессвязном виде.
«Да рожай же, парень!» – рявкал в таких случаях Каторис. Тогда слова совсем иссякали, и Дагориан замирал, чувствуя себя дурак дураком.
На его памяти отец лишь один-единственный раз проявил свою привязанность к сыну. Было это после дуэли. Дагориана вызвал один дворянин по имени Роган – из-за сущего пустяка. Какая-то дама улыбнулась Дагориану, и он вернул ей улыбку. Сопровождавший ее мужчина перебежал через улицу, дал молодому человеку пощечину и вызвал его на поединок.
Дуэль состоялась на другой день, на кавалерийском плацу. Каторис присутствовал и следил за боем с бесстрастным лицом, но когда Дагориан нанес смертельный удар, подбежал и неуклюже обнял сына. Теперь Дагориан с сожалением вспоминал о том, как вырвался из отцовских объятий и отшвырнул меч.
«Что за глупость! Он вынудил меня убить его из-за улыбки». – «Это дело чести, – суетливо возразил отец. – Ты должен гордиться». – «Меня тошнит от всего этого».
На следующий день Дагориан удалился в Кортсвейнский монастырь, чтобы посвятить свою жизнь Истоку.
Гибель отца, возглавившего под Мелликаном атаку и спасшего этим жизнь короля, стала для него огромным горем. Он не сомневался ни в отцовской любви к себе, ни в своей любви к отцу – но за исключением того единственного объятия они так этой любви и не выказали.