Но сейчас домик был цел и, заглянув внутрь, Генриетта увидела высокую темноволосую девушку с мерцающими зелеными глазами, которая смотрела на нее с каким-то очень странным выражением.
Она вздохнула и услышала, как Джон спрашивает.
– Где вы, Генриетта? Что вы видите?
Из уст мисс Тревор раздался грубоватый хриплый голос.
– Я вижу Дженну. Я вижу ее как будто впервые в жизни. Я всегда считал ее некрасивой, но как я ошибался! Она прекрасна. Теперь я понимаю, что люблю ее.
– Кто вы?
– Бенджамин Мист, плотник из Мэгфилда. А она – Дженна Кэсслоу. Я хочу на ней жениться, я непременно должен на ней жениться. Она – моя половинка, мое счастье, и наконец-то я это понял.
Не веря своим глазам, Джон Лэнгхем наблюдал, как на благовоспитанном личике Генриетты Тревор появилось выражение, говорящее не только о любви и восхищении, но и о вполне плотском желании.
– Возможно ли это? – спрашивал себя доктор, в то время как Бенджамин Мист, запинаясь, устами светской девушки бормотал неуклюжие слова, предписываемые правилами деревенской вежливости.
Генриетта с первого взгляда узнала почерк на письме. Она узнала и замызганного маленького почтальона, который на сей раз явился к дверям дворца и за труды был вознагражден остатками от ужина – пирогом, паштетом и пудингом.
Уничтожив все, что ему дали, мальчишка запил еду элем и закончил трапезу яблочным тортом и сыром, после чего покинул дворец, похлопывая себя по раздувшемуся животу. Письмо же на серебряном подносе отнесли в гостиную, где Генриетта с Бейкерами играли в триктрак.
Наблюдательная Люси заметила, что мисс Тревор, которая сегодня, вернувшись после дневной прогулки, была необычно бледна, не стала вскрывать письмо, а спрятала его в карман, чтобы потом прочитать в одиночестве, из чего мисс Бейкер сделала заключение, что ее юная гостья состоит в переписке с Николасом Греем, и от души понадеялась, что речь не идет о какой-нибудь неуместной тайной страсти.
Но, несмотря на испытующие взгляды Люси, Генриетта даже намеком не дала понять, кто ее таинственный корреспондент, и когда в одиннадцать часов все разошлись по своим комнатам, мисс Бейкер пришлось по-прежнему довольствоваться только своими предположениями. Ситуация обострилась, когда на следующее утро, спустившись в залитую солнцем столовую, Люси обнаружила, что Генриетта еще не вернулась с утренней верховой прогулки.
С несвойственным ей раздражением Люси обратилась к невестке.
– Не могу понять, что это иногда находит на Генриетту. Она целыми днями где-то пропадает. Такое впечатление, что она с трудом переносит наше общество.
– А я ей завидую, – со вздохом заявила Филадельфия. – Если бы у меня не были такие больные нервы, я бы тоже гораздо больше времени проводила вне дома. Не правда ли, Джордж?
Он тряхнул головой, не отрываясь от газеты.
– Ну, конечно, моя дорогая. Непременно. Разумеется.
Разъяренная Люси воскликнула.
– Но Генриетта здесь в гостях и могла бы уделять хозяевам немного больше внимания!
– Она уделяет нам вполне достаточно внимания, – возразил только что вошедший в столовую Томас. – Вчера вечером, например, она обыграла меня в триктрак. Нельзя обвинять девушку в том, что иногда ей хочется побыть в одиночестве. Должно быть, ей чертовски тяжело целыми днями сидеть в Глинде в обществе девяти детей и вдовствующей мамаши.
– Уж, наверное, не так тяжело, – резко бросила Люси, – чем с детства быть запертой в Мэйфилде и заниматься семьей из восьми человек.
Все с изумлением взглянули на нее, за исключением Джорджа, всецело погрузившегося в газету.
– Хорошо, что отец тебя не слышит, – вдруг сказал Найзел, нарушая свое обычное молчание.
– Почему это? – Подбородок его сестры опасно вздернулся.
– Потому что ему пришлось бы напомнить тебе о твоем долге.
– К черту мой долг! – крикнула Люси, окончательно выйдя из себя.
Она вскочила и швырнула салфетку на пол.
– Я отдала вам лучшие годы жизни. Я пожертвовала всем, только чтобы увидеть, как две младшие сестры выходят замуж раньше меня, а два брата вообще не считают нужным жениться. Еще бы! Ведь это так удобно, когда вас с утра до вечера обслуживает эта «прислуга-за-вес», эта рабыня, эта грязная поденщица Люси Бейкер. Все, хватит! Довольно! Я уезжаю на весь день. Филадельфия, оставляю на тебя все хозяйство. Всего доброго!
С этими словами Люси выплыла из комнаты, не обращая внимания на ошеломленные лица своих родственников. Обеспокоенный внезапной тишиной Джордж, наконец, оторвался от газеты.
– Что случилось? – спросил он, и был совершенно потрясен, когда его рыдающая жена, запустив в него чайной ложкой, вдруг упала под стол в глубоком обмороке.
Как и думала Генриетта, Чаллис уже ждал ее. Он стоял посреди моря синих колокольчиков рядом со своей лошадью и беспокойно оглядывался по сторонам. Завидев ее, он бросился навстречу, протянув к ней руки. Они жадно поцеловались, и Чаллис усадил Генриетту рядом с собой на маленькой прогалине возле небольшого тихого пруда.
– Тебе очень плохо? – спросила она. – Я так волновалась, когда узнала, что тебя ранили.
– Я уже здоров, – ответил он. – Было совсем плохо, но мистер Лэнгхем извлек пулю, и все очень быстро зажило. Только никому не говори, а то у хорошего человека могут быть неприятности.
– Я буду молчать, – пообещала Генриетта и рассмеялась. – Во всяком случае, я знала, что ты у него.
– Откуда?
– Мне сказал Николас Грей. Кроме того, вчера, когда я была в Лакхерст-Холле, я слышала, что в доме кто-то есть.
Джейкоб выпрямился.
– Грей сказал тебе? Как же, черт возьми, он об этом узнал?
– Он не сказал. Он просто просил передать тебе кое-что и намекнул, что я найду тебя в доме Джона Лэнгхема.
– Значит, он знает, что мы с тобой видимся? Что же за игру затеял этот негодяй, если он шлет мне через тебя послания и не идет меня арестовывать? Я ни на секунду ему не верю.
– А я верю, – откровенно заявила Генриетта, слегка отодвигаясь – Я думаю, что он один из лучших людей, которые когда-либо жили на свете. Он сказал мне, что хочет дать тебе шанс спастись бегством, и велел предупредить, что против тебя брошены силы, которые он не может контролировать. Я думаю, что честнее и добрее его нет человека на земле.
Выражение досады и изумления исказило твердые черты Чаллиса.
– Я вижу, ты вообще питаешь к нему слабость. Значит ли это, что я тебя больше не интересую?
Генриетта вспыхнула.
– Конечно, нет. Я люблю Николаса Грея только как друга, не более того.
– А меня? Тоже только как друга? Если так, то лучше скажи сразу, избавь меня от лишних страданий в будущем.
– Как ты можешь говорить о будущем, когда знаешь, что у нас его нет?
– Ничего подобного, – твердо ответил Чаллис. – Когда-нибудь мы перестанем довольствоваться тайными свиданиями вроде сегодняшнего, и будем вместе навсегда.
– Пожалуйста, – попросила Генриетта, – давай не будем омрачать спорами хотя бы то короткое время, которое мы можем проводить вдвоем. Попробуем быть счастливыми.
Вместо ответа он вновь заключил ее в объятия, нежно целуя и так крепко прижимая к себе, что она ощущала каждый удар его сердца. Поцелуи становились все горячее, все увереннее, и наступил момент, когда Генриетта поняла, что если сейчас она не остановит его, то потом пути к отступлению будут уже отрезаны и ей не останется ничего, как принести себя в дар Чаллису, соединиться с ним, покончив тем самым со всем, что оставалось в ней девичьего.
Еще не вполне уверенная в том, чего ей хочется, девушка слабо сопротивлялась, но, не обращая на это внимания, он вес сильнее прижимал ее к себе, целуя страстно и неистово.