В ту минуту, как они склонились, чтобы в едином порыве поднять тяжелую
ношу, высокий, одетый в черное, но без какихлибо знаков отличия человек
появился словно из-под земли и повелительным тоном произнес:
- Не прикасайтесь к гробу, господа!
- Почему? - растерянно спросили молодые люди.
- Я не намерен с вами объясняться, - заявил господин в черном. - Не
трогать гроб!!
Он повернулся к распорядителю и спросил:
- Где ваши носильщики, сударь? Где ваши носильщики?
Тот вышел вперед и сказал:
- Но я полагал, что тело должны нести эти господа...
- Я не знаю этих людей, - оборвал его человек в черном. - Я спрашиваю:
где ваши носильщики? Немедленно приведите их сюда!
Можно себе представить, что тут началось! Нелепое происшествие
произвело в церкви волнение; поднялся шум, предшествующий обыкновенно
буре; толпа ревела от возмущения.
Очевидно, незнакомец чувствовал за собой силу, потому что в ответ на
возмущение присутствовавших лишь презрительно ухмыльнулся.
- Носильщиков! - повторил он.
- Нет, нет, нет! Никаких носильщиков! - закричали учащиеся.
- Никаких носильщиков! - вторила им толпа.
- По какому праву, - продолжали молодые люди, - вы нам запрещаете нести
тело нашего благодетеля, если у нас есть разрешение близких покойного?
- Это ложь! - выкрикнул незнакомец. - Близкие настаивают на том, чтобы
тело было доставлено обычным порядком.
- Он говорит правду, господа? - обратились молодые люди к графам
Гаэтану и Александру де Ларошфуко, сыновьям покойного, вышедшим в ту самую
минуту вперед, чтобы идти за гробом. - Это правда, господа? Вы запрещаете
нам нести тело нашего благодетеля и вашего отца, которого мы любили как
родного?
В церкви стоял неописуемый шум.
Однако, когда присутст вующие услышали этот вопрос и увидели, что граф
Гаэтан собирается ответить, со всех сторон донеслось:
- Тише! Тише!
Все стихло как по мановению волшебной палочки, и в установившейся
тишине отчетливо прозвучал негромкий голос графа Гаэтана:
- Близкие не запрещают, а, напротив, поручают вам сделать это, господа!
Его слова были встречены громким "ура!"; оно эхом прокатилось по рядам
собравшихся и отдалось под сводами церкви.
Тем временем распорядитель привел носильщиков, и те взялись за носилки.
Но когда граф Гаэтан выразил свою волю, они передали гроб учащимся, те
подставили плечи и медленно двинулись из церкви.
Процессия беспрепятственно пересекла двор и вышла на улицу Сент-Оноре.
Незнакомец, учинивший беспорядок, исчез как по волшебству. В толпе
перешептывались, спрашивая друг у друга, куда он делся, но никто не
заметил, как он ушел.
На улице Сент-Оноре похоронная процессия перестроилась:
впереди шли сыновья герцога де Ларошфуко, за ними следовали пэры
Франции, депутаты, люди, известные благодаря личным заслугам или
занимавшие высокое общественное положение, друзья и близкие покойного.
Герцог де Ларошфуко был генерал-лейтенантом. За гробом следовал
почетный караул.
Казалось, страсти улеглись, как вдруг в ту минуту, когда этого меньше
всего ожидали, тот же незнакомец, послуживший причиной скандала в церкви,
появился снова.
При виде его в толпе послышались возмущенные крики.
Однако незнакомец не обратил на крики ни малейшего внимания,
приблизился к офицеру, командовавшему почетным караулом, и шепнул ему на
ухо несколько слов.
Однако незнакомец не обратил на крики ни малейшего внимания,
приблизился к офицеру, командовавшему почетным караулом, и шепнул ему на
ухо несколько слов.
Потом он приказал ему во всеуслышание оказать поддержку полиции, дабы
помешать молодым людям нести гроб и поставить его на катафалк, а затем
вывезти из Парижа.
Новое требование незнакомца, а в особенности то обстоятельство, что он
прибег к помощи вооруженной силы, привело к тому, что толпа взорвалась
возмущением и со всех сторон посыпались угрозы.
Перекрывая гул толпы, кто-то отчетливо выкрикнул:
- Нет, нет, не соглашайтесь... Да здравствует гвардия! Долой шпиков!
Долой комиссара полиции! На фонарь его!
В ответ на эти крики вся толпа всколыхнулась, словно море во время
прилива.
Комиссар полиции отпрянул.
Он поискал глазами крикуна и, окинув собравшихся грозным взглядом,
обратился к офицеру с такими словами:
- Сударь! В другой раз приказываю вам прибегнуть к силе.
Офицер посмотрел на своих солдат: они были непреклонны и суровы,
готовые исполнить любое приказание.
Снова послышались крики:
- Да здравствует гвардия! Долой шпиков!
- Сударь! - снова заговорил незнакомец в черном. - В третий, и
последний раз приказываю прибегнуть к силе! У меня категорический приказ;
пеняйте на себя, если посмеете помешать мне его исполнить!
Офицер был побежден повелительным тоном комиссара и угрозой, звучавшей
в его приказаниях. Он вполголоса отдал распоряжение, и мгновение спустя
сверкнули штыки.
Это движение будто толкнуло толпу на крайность.
Крики, угрозы, призывы к отмщению понеслись со всех сторон.
- Долой гвардию! Смерть комиссару! Долой правительство! Смерть
Корбьеру! На фонарь иезуитов! Да здравствует свобода печати!
Солдаты вышли вперед, чтобы захватить гроб.
Теперь, если читателю угодно перейти от общего к частностям и от
описания толпы к портретам отдельных индивидов, эту толпу составлявших, мы
приглашаем обратить взоры на персонажей нашего романа в ту минуту, как
учащиеся Шалонской школы спускаются по ступеням церкви Успения и выходят
на улицу Сент-Оноре.
Выйдя из церкви, г-н Сарранти и аббат Доминик незаметно сошлись, не
подавая виду, что знакомы, и пошли в конец улицы Мондови, что рядом с
площадью Оранжереи, напротив Тюильрийского сада, и там остановились;
Жибасье и Карманьоль не спускали с них глаз.
Господин де Маранд и его друзья собрались на улице МонТабор в ожидании,
когда процессия двинется в путь.
Сальватор в сопровождении четверых друзей остановился на улице
Сент-Оноре, на углу улицы Нев-дю-Лкжсембур.
Когда в толпе произошло движение, ряды сомкнулись, и молодые люди
оказались всего в двадцати шагах от решетки, окружающей церковь Успения.
Они обернулись, заслышав крики, которыми возмущенные парижане,
принимавшие участие в похоронной церемонии, встретили вмешательство
вооруженных сил.
Впрочем, среди тех, кто выражал таким образом свое возмущение, громче
других кричали те самые подозрительного вида господа, тут и там
выглядывавшие из толпы.
Жан Робер и Петрус отвернулись с отвращением. В эту минуту они хотели
только одного: как можно скорее удалиться от этого скопища людей, над
которым словно нависла гроза.
Однако они оказались зажаты в кольцо: не было ни малейшей возможности
двинуться с места; надо было позаботиться прежде всего о личной
безопасности, а потому все их усилия свелись к тому, чтобы не быть
задавленными.