Нет, я добрый человек, и в том моя сила.
Меня считают хитрецом, всюду подозревают подвох и никак не ожидают
встретить во мне добряка. В тот день, когда дипломат скажет правду, он
обманет всех своих собратьев: ведь они ни за что не поверят, что он не
солгал.
- Дорогой господин Жакаль! Вам ни за что меня не убедить, что вы
приказали арестовать человека, не имея на то причины.
- Послушаешь вас, так можно подумать, что я - король Франции.
- Нет. Вы - король Иерусалимской улицы.
- Вице-король, да и то... всего-навсего префект. Ведь в моем
королевстве есть кое-кто повыше меня - господин де Корбьер да господин
Делаво.
- Итак, вы отказываетесь мне ответить? - в упор глядя на начальника
полиции, спросил Сальватор.
- Не отказываюсь, господин Сальватор. Просто это невозможно. Что я могу
вам сказать? Арестовали господина Дюбрея?
- Да, господина Дюбрея.
- Стало быть, на то имелись основания.
- Именно это я и хочу знать.
- Должно быть, он нарушил общественный порядок...
- Нет, потому что я наблюдал за ним как раз в ту минуту, как его
задерживали. Напротив, он сохранял полное спокойствие.
- Тогда, значит, его приняли за кого-то другого.
- Неужели такое случается?
- Да кто же без греха? - парировал г-н Жакаль, набивая нос табаком.
- Позвольте мне проанализировать ваши ответы, дорогой господин Жакаль.
- Сделайте одолжение. Хотя, сказать по правде, слишком много чести вы
им этим окажете, господин Сальватор.
- Личность арестованного вам неизвестна?
- Я видел его вчера впервые в жизни.
- И имя его вам ни о чем не говорит?
- Дюбрей?.. Нет.
- И вы не знаете, за что он задержан?
Господин Жакаль резким движением опустил очки на нос.
- Абсолютно не знаю, - отозвался он.
- Из этого я заключаю, - продолжал Сальватор, - что причина, по которой
его задержали, незначительна и, несомненно, скоро он будет освобожден.
- О, разумеется, - в притворно-отеческом тоне отвечал г-н Жакаль. - Вы
это хотели узнать?
- Да.
- Что же вы раньше-то не сказали? Я не возьмусь утверждать, что друг
вашего приятеля уже на свободе в эту самую минуту. Однако, раз вы взялись
за него хлопотать, можете не беспокоиться: как только вернусь в
префектуру, я распахну перед этим человеком двери настежь.
- Благодарю! - стараясь проникнуть взглядом в самую душу полицейского,
молвил Сальватор. - Так я могу на вас положиться?
- Передайте вашему приятелю, что он может спать спокойно. В моей
картотеке за Дюбреем ничего не числится. Это все, что вы желали от меня
узнать?
- Так точно.
- По правде говоря, господин Сальватор, - продолжал полицейский,
наблюдая за тем, как рассеивается толпа, - вы обращаетесь ко мне за
услугами, которые очень похожи на скопление народа: кажется, вот они у вас
в руках... ан нет, это всегонавсего мыльные пузыри.
- Дело в том, что порой сборища обязывают, как и услуги.
Вот почему они так редки и, следовательно, тем и ценны, - со смехом
проговорил Сальватор.
Господин Жакаль приподнял очки, взглянул на Сальватора, потом взялся за
табак, а его очки снова упали на нос.
- Итак?.. - полюбопытствовал он.
- Итак, до свидания, дорогой господин Жакаль, - отозвался Сальватор.
Он поклонился полицейскому, но, как и при встрече, не подал ему руки;
перейдя улицу Сент-Оноре, он направился в ту сторону, где ожидал в фиакре
Доминик, то есть на угол улицы Нев-дю-Люксембур.
Сальватор распахнул дверцу экипажа и протянул обе руки Доминику со
словами:
- Вы мужчина, христианин и, стало быть, знаете, что такое страдание и
смирение...
- Боже мой! - воскликнул монах, молитвенно складывая свои белые,
изящные руки.
- Положение вашего друга серьезно, весьма серьезно.
- Значит, он все вам сказал?
- Напротив, он не сказал мне ничего, это меня и пугает. Он не знает
вашего друга в лицо, имя Дюбрея он впервые услышал лишь вчера, он понятия
не имеет, за что его арестовали... Берегитесь, брат мой! Повторяю вам:
дело серьезное, очень серьезное!
- Что же делать?
- Возвращайтесь к себе. Я постараюсь навести справки со своей стороны,
вы попытайтесь тоже что-нибудь разузнать. Можете на меня рассчитывать.
- Друг мой! - воскликнул Доминик. - Вы так добры, что...
- ...вы хотите мне что-то сообщить? - пристально взглянув на монаха,
спросил Сальватор.
- Простите, что я с самого начала не сказал вам всю правду,
- Если еще не поздно, скажите теперь.
- Арестованного зовут не Дюбрей, и он мне не друг.
- Неужели?
- Это мой отец, господин Сарранти.
- Ага! - вскричал Сальватор. - Теперь я все понял!
Он взглянул на монаха и прибавил:
- Поезжайте в ближайшую церковь и молитесь!
- А вы?
- Я... попытаюсь действовать.
Монах взял Сальватора за руку и, прежде чем тот успел ему помешать,
припал к ней губами.
- Брат! Брат! - вскричал Сальватор. - Я же вам сказал, что принадлежу
вам телом и душой, но нас не должны видеть вместе. Прощайте!
Он захлопнул дверцу и торопливо зашагал прочь.
- В церковь Сен-Жермен-де-Пре! - приказал монах.
И пока фиакр катил по мосту Согласия неспешно, как и положено фиакру,
Сальватор почти бегом поднимался по улице Риволи.
XII
Призрак
Церковь Сен-Жермен-де-Пре, ее римский портик, массивные колонны, низкие
своды, царящий в ней дух XVIII века - все говорило о том, что это один из
самых мрачных парижских храмов; значит, там скорее, чем в другом месте,
можно было побыть в одиночестве и обрести душевный подъем.
Не случайно Доминик, снисходительный священник, но строгий человек,
избрал Сен-Жермен-де-Пре, чтобы попросить Бога о своем отце.
Молился он долго; было уже пять часов, когда он вышел оттуда, спрятав
руки в рукава и уронив голову на грудь.
Он медленно побрел к улице По-де-Фер, лелея робкую надежду, что отец
уже вышел из тюрьмы и, возможно, заходил к нему.
И первое, о чем аббат спросил славную женщину, исполнявшую при нем
обязанности консьержки и служанки, не приходил ли кто-нибудь в его
отсутствие.
- Как же, отец мой, заходил какой-то господин...
Доминик вздрогнул.
- Как его зовут? - поспешил он с вопросом.
- Он не представился.
- Вы никогда его раньше не видели?
- Нет...
- Вы уверены, что это был не тот же господин, что приносил мне третьего
дня письмо?
- Нет, того я узнала бы: никогда не видела таких сумрачных лиц, как у
него.