– Мисс Байнес я сам не знаю, почему выбрал…
– Ш-ш-ш-ш, мистер Рансбург. Вы такой молодой и свежий. Вы новенький в этом ярком и сияющем мире. Но одно я знаю о вас точно: вы занимаетесь коллекционированием не потому, что ищете необычный способ вложения денег; вы коллекционируете потому, что это веление вашей души.
Она прошла в дальний конец комнаты, нажала на какую-то панель, и большое зеркало отодвинулось в сторону. За ним находилась потайная дверь. Я услышал ее дребезжащий смех, словно звук расстроенного пианино.
– Проходите, мистер Рансбург, – произнесла она с некоторой торжественностью. – Позвольте мне показать вам, где я живу на самом деле.
Глава 19
Через дверной проем я шагнул на роскошный черный ковер. Дорого обставленная комната напоминала художественную галерею: фотографии в рамках, застекленные витрины на стенах, шкафы с включающейся при подходе подсветкой. – Прошу сюда, мистер Рансбург. Давайте начнем с фотографий.
Она взяла меня за руку, словно мы были парочкой, прогуливающейся по пляжу, и подвела к стене с фотоэкспозицией. На снимках были исключительно мужчины: мужчина в костюме клоуна, задувающий свечи на праздничном торте; голый мужчина, сидящий на грязной постели в окружении ружей; мужчина, выглядывающий из кабины старого грузовика. Из позолоченной рамки ухмылялся в объектив сплошь татуированный мужчина с сосками, соединенными проволочной перемычкой. Я видел ущербные лица, зловещие улыбки, обвислые веки, ошалевшие от метадрина глаза…
Улыбка Марселлы Байнес была такой широкой, что казалось, будто, кроме нее, на лице больше ничего не было.
– Это все мои парни, мистер Рансбург.
– У вас их действительно много, мисс Байнес. Парней.
Она показала на черно-белую фотографию мужчины с маленькими свиными глазками и засохшей слюной в уголках рта.
– Чарльз Осланд, – сказала она.
Осланд был из мира знаменитостей пятидесятых годов. Он задушил удавкой семерых женщин, самой известной среди которых была Тина Каралла, телерепортер из Мемфиса.
Пока я рассматривал снимок, Байнес подошла к шкафу, вынула что-то из него и вернулась ко мне. В руках у нее был герметично застегивающийся пластиковый пакет с куском веревки внутри.
– Это бельевая веревка, которой Чарльз привязывал Тину к ее кровати, – не без гордости сообщила она. – Давайте, откройте его.
– В этом нет необхо… – Мне не хотелось прикасаться к этой жуткой вещи.
– Все нормально, – и она ободряюще, как ребенка, похлопала меня по плечу. – Это часть вашего нового мира.
Я взял пакет. Это всего лишь обычная веревка, убеждал я себя, не более чем скрученные пряди волокна. Я открыл его.
– А теперь понюхайте, – предложила она.
Я поднес пакет к носу и вдохнул. Ничего. Марселла наклонилась к пакету и тоже сделала глубокий вдох. Затем она отпрянула, и на ее лице появилась блаженная улыбка.
– Голова кружится, верно? «Шанель № 5», духи, которыми пользовалась Тина. Она наносила эти духи на свою шею, на свою красивую, как у лебедя, шею.
– Это… восхитительно, – сказал я, пытаясь закрыть пакет.
– Вдохните еще разок, – посоветовала она, – Прощу вас. Я настаиваю.
Я закрыл глаза» сделав вид, что глубоко вдыхаю. В какой-то момент я почувствовал зловещий аромат; нет, это были не духи, это был запах мучительной смерти.
– Два самых ярких момента в жизни двух людей, навсегда застывшие в куске обычной хлопчатобумажной веревки, – с пафосом произнесла мисс Байнес.
– Сколько это стоит? – спросил я, застегивая пакет.
Она похлопала меня по руке.
– Это не продается. Это мой личный амулет, который я использую для собственной поддержки…
– А если бы продавалось?
– Давайте сейчас не будем болтать на всякие рыночные темы, мистер Рансбург. Мы пришли сюда для того, чтобы наслаждаться.
Следующие полчаса я продолжал знакомиться со всевозможными реликвиями дикой жестокости. Это были шарфы садомазохистов, всевозможные инструменты, используемые непотребным образом, разнокалиберные электрические провода… В какой-то момент она протянула мне небольшую пластиковую коробочку с тарахтевшими внутри нее канцелярскими кнопками и рассказала, каким образом они применялись. Мне тут же захотелось швырнуть все это в унитаз и потом еще полдня смывать. Вместо этого я потряс коробочкой, понимающе поднял бровь и сказал:
– Надо же, как изобретательно.
После того как мне были продемонстрированы все экспонаты, она спросила:
– А что вы коллекционировали раньше? Все, кто приходил ко мне, прежде тоже что-то собирали.
– Все, как у всех, я полагаю. Марки. Монеты.
Сочувствующая улыбка.
– От марок я очень далека, а вот монеты я коллекционировала несколько лет. Но не новые, а бывшие в употреблении. Мне хотелось видеть их износ, чувствовать прикосновение рук, перебиравших их в карманах, ощущать их вес. В мире коллекционеров надо мной смеялись из-за этого пристрастия к неопрятным, изношенным монетам. Но затем я увидала коллекцию монет Мерле Бэнтона. Вы слыхали о нем?
– Немного. – Бэнтон был коротким ужасом тридцатых годов – железнодорожным полицейским, который жестоко убил дюжину людей, убегавших на поездах от Великой депрессии, и разбросал их трупы вдоль рельсов от Сент-Луиса до Санта-Фе.
– Внезапно эти монеты для меня ожили, мистер Рансбург. Я узнала, что мистер Бэнтон часто клал их в рот, перекатывая от одной щеки к другой. Интересно, были ли у него монеты во рту, когда он…
Она, казалось, на несколько секунд погрузилась в какие-то свои грезы.
– С чего вы начали заниматься коллекционированием? – наконец спросила она. – Что было первым?
Я мысленно пробежался по своему прошлому: третий или четвертый класс, я бегу по лугу с самодельным сачком в руках – куском марли, заколотым булавками вокруг проволочных плечиков для одежды.
– Бабочки, – смущенно ответил я.
Она улыбнулась.
– Как и очень многие из нас. То есть начали вы с чешуекрылых. Мне больше всего нравились данаиды монархи. Когда я была маленькой, я как-то нашла висевшую на кусте куколку. Она походила на маленькое украшение, драгоценное и уязвимое. Я сняла ее с ветки и принесла домой. Шли дни, я следила за ней, и мне казалось, что я чувствую, как под зеленой оболочкой бьется крохотное сердечко. Затем, разумеется, свершилось неизбежное – выход из заключения. Расправив крылья, бабочка улетела. В тот самый день я решила навсегда сохранить этот момент освобождения и стала собирать куколки. Кстати, коллекцию, мистер Рансбург, я сохранила. Хотите взглянуть?
– Почту за честь.
Она наклонилась к шкафу, выдвинула ящик и вынула оттуда застекленный планшет. Сложив губы трубочкой, она сдула с его поверхности пыль.
– На это ушло несколько лет, – сказала она, протягивая мне коробку. – Но каждая куколка здесь – само совершенство. Это все застывшее время.
Сквозь стекло я увидел дюжину зеленоватых коконов, расположенных в три ряда по четыре штуки. У каждого из них тонкая, как пергамент, зеленовато-коричневая оболочка с боку лопнула; в образовавшуюся прореху пыталась вылезти бабочка, да так и застыла в стремлении расправить крылья.
– Прекрасно, – пробормотал я.
Она ненадолго отвернулась, чтобы оставить меня с этим шедевром варварства наедине, затем вернула планшет на место и, снова взяв меня за руку, повела назад, в жилую часть квартиры.
– Я собирала свою коллекцию долго и с размахом, мистер Рансбург. У меня есть несколько великолепных экспонатов, поистине невероятных и магических вещей. Я могла бы стать вашим наставником, если бы вы захотели.
Челюсть моя буквально отвисла в порыве деланного удивления ее великодушием.
– Это было бы просто невероятно, мисс Байнес, я не знаю, как вас благодарить.
– Мы оба будем при этом расти: вы будете учиться, а я буду получать удовольствие, следя за вами и вновь переживая начало этого захватывающего путешествия.
Марселла Байнес повернулась и прильнула своими губами к моим; ее поцелуй получился легким и целомудренным. Отодвинувшись, она посмотрела на часы и грустно улыбнулась.
– У нас еще будет много времени, чтобы получше узнать друг друга, мистер Рансбург. Но сейчас я уже опаздываю в бридж-клуб. Скучные пожилые дамы, у которых жизнь такая же серая, как их седые волосы; мое присутствие там всего лишь традиция, которую нужно поддерживать. Надеюсь, мы с вами скоро увидимся. Скажем, в пятницу?
– Это было бы прекрасно.
– Вам еще столько предстоит узнать. И у вас, как у коллекционера, сейчас совершенно потрясающий период, можно сказать, золотая пора. Вы что-нибудь слышали о человеке по имени Марсден Гекскамп?
– Я? Ну, так, немного. Разные слухи.
Мощность сверкнувшей в мою сторону улыбки была не меньше тысячи ватт.
– Тогда к набору дошедших до вас слухов я добавлю еще кое-что, мистер Рансбург: Марсден Гекскамп, я бы сказала, воскрес. Как вам такая новость?
Глава 20
В комнате детективов находилось всего двое: Уолли Даллер и Трент Мадиган. Уолли в дальнем конце комнаты меланхолично зачесывал на разный манер свои редкие волосы и смотрел, что из этого получается, Мадиган висел на телефоне. Гарри посмотрел поверх серой перегородки на следующий ряд столов, чтобы убедиться, что там никого нет.
– Ты не шутишь? – переспросил он, выпучив глаза.
– Поверь, Гарри, это была не моя идея.
– Вот так прямо в губы? Эта старуха?
– Губы ее были сомкнуты. Крепко сжаты. – Я стиснул свои, чтобы показать ему, как было дело. – Я вылетел из этого дома как ошпаренный, боясь, что она наступает мне на пятки.
Мадиган повесил трубку, проглотил целую пригоршню таблеток против изжоги, рыгнул в кулак и направился в туалет. Когда дверь за ним захлопнулась, Гарри продолжил:
– Ладно, оставим все эти поцелуи, Карс, что ей известно про Гекскампа?
– Она сказала мне только, что он ожил.
– Как ты думаешь, она похожа на человека, которому действительно что-то известно? Или старушка просто пытается хоть на миг прильнуть к фонтану молодости?
– Гарри, музей в ее пентхаусе напоминает кладовую с адским реквизитом. У нее даже есть коробочка с кнопками, которые Томми Мургетройд использовал, чтобы…
– Опустим эти подробности. Так ты пойдешь к ней в пятницу? Это – через два дня.
– Тогда-то я и выясню, что ей известно о Гекскампе. Попрессую ее по нашему делу.
– Она, видимо, тоже собирается тебя попрессовать, точнее, запрессовать твою задницу в матрас. Кажется, тебя ожидает одно из самых экзотических развлечений с престарелыми.
Я налил себе еще кружку кофе и, кажется, уже в пятидесятый раз вытер руки, после того как покинул гнездышко Байнес было нестерпимо противно вспоминать об этом происшествии. У Гарри в кармане запел сотовый. Ему где-то удалось раздобыть главный трек из фильма «Ложка».
Эта ложка… эта ложка… эта полная ложка…
– Наутилус.
Чем дольше он слушал говорящего, тем больше хмурился и мрачнел.
– Нет. Абсолютно нет. Послушайте, мэм, мой напарник ни при каких обстоятельствах не мог этого сделать. Правильно. Особенно с ней. Просто «без комментариев», и все. Хорошо. Если она вернется, я советую вам запереть дверь и опустить жалюзи. – Он вздохнул и отключил телефон.
– Помнишь, я дал свою визитку Карле Хатчинс и сказал ей, чтобы она при необходимости звонила мне?