В тот момент, когда ей казалось, что все так замечательно, что лучше и быть не может, он вдруг бросил ее.
Один короткий телефонный звонок. Он встретил другую женщину.
После разрыва Вера много месяцев была безутешна. Именно тогда она упала с велосипеда и познакомилась с Россом. Он наложил ей на лоб четыре шва; она еще боялась, что шрамы останутся на всю жизнь, – однако через несколько недель после того, как швы рассосались, на лбу не осталось и следа. К тому времени они с Россом уже встречались.
Он казался ей таким сильным, таким внимательным. Ничто не указывало на то, в какого психопатического тирана он превратится впоследствии… А может, она просто была слепа и до безумия влюблена в высокого, обаятельного, невероятно красивого и честолюбивого молодого врача?
– Какого черта ты здесь делаешь?
Вера повернула голову. Ее муж стоял на пороге с потемневшим от ярости лицом. Видя, что она не делает попыток встать, Росс широким шагом направился к ней.
– Я спрашиваю, какого черта ты здесь делаешь? – Он остановился прямо перед ней, дрожа от ярости.
Вера схватилась за ручки кресла. От злости она даже не испугалась его; ударь он ее сейчас, и она, скорее всего, ударила бы его в ответ.
– Я здесь живу, – холодно ответила она. – Здесь мой дом. Это одна из комнат моего дома, и я в ней сижу. В чем дело?
Росс изумленно воззрился на нее – так, будто не был уверен, как воспринимать ее слова.
– В этой комнате ты хотела бы с ним трахнуться?
– О чем ты, ради всего святого?
– Вера, где ты была вчера?
– Я же говорила тебе: в Лондоне.
– Ты трахаешься с ним в Лондоне?
– С кем трахаюсь? Я ходила по магазинам – покупала тебе подарки к дню рождения. Как я тебе и говорила.
– В Найтсбридже?
– Да. В «Хэрродсе», «Харви Николсе», а потом пошла в «Дженерал трейдинг компани».
Он смерил ее долгим недоверчивым взглядом:
– Вера, я хорошо знаю Найтсбридж. Я стажировался при больнице Святого Георгия; она стояла на углу Гайд‑парка, там, где сейчас отель «Лейнсборо». Я прекрасно знаю тот район.
Он отвернулся, подошел к комоду, поднял плетеную корзиночку с ароматизированными лепестками и понюхал содержимое.
– Их нужно заменить. Они выдохлись. Ты не слишком‑то хорошо ведешь хозяйство. Наверное, все время думаешь о своем воздыхателе? Не желаю, чтобы мой сын рос без матери, потому что она где‑то развлекается с любовником. Понимаешь? Ты понимаешь меня?!
– Росс, у меня нет любовника.
Он поставил корзинку на место, вынул оттуда лепесток и смял его в пальцах.
– Вера, над Найтсбриджем вертолеты не летают. Запрещено. – Он взял еще один лепесток и смял его тоже.
– Вертолеты?
– Когда я звонил тебе на мобильник и мы разговаривали, я услышал шум вертолета. Ты была не в Найтсбридже, Вера. Где ты была?
– Так вот почему ты заблокировал мои кредитные карты! Ты услышал вертолет!
– Не воображай, что, раз у тебя мобильник, я не знаю, где ты. Я звонил в компанию «Водафон». У них вышки по всей стране, неужели ты не знала? Я связывался с тобой через станцию в Уинчмор‑Хилл на севере Лондона. С кем ты там была, Вера? С доктором Оливером Кэботом? Так вот что, по‑твоему, значит быть хорошей матерью?!
Она не отвела взгляда, хотя слова мужа ввергли ее в замешательство. Как, господи помилуй, он узнал?
Вдруг он набрал полную горсть лепестков и подошел к ней; лицо его побагровело от ярости. Нет, перед ней сейчас был не ее муж, Росс; то был какой‑то демон. И демон сказал:
– Ты тоже выдохлась, потеряла свой аромат – шлюха!
Он так резко швырнул в нее лепестками, что ей ожгло лицо.
Затем он почти выбежал из комнаты, с силой хлопнув дверью.
– Папа… уд‑дарил меня…
Теперь и Вера заметила синяк под левым глазом, распухшую кожу, кровоподтек.
Худший из кошмаров! Росс бьет Алека. Росс часто рассказывал ей, как плохо обращался с ним отец, когда он был маленьким. И Вера знала – она прочла много литературы по воспитанию и психологии, – что люди, с которыми родители плохо обращались в детстве, часто обижают собственных детей.