— Ну и что?..
— Мысль очень проста. В этих двух предложенных мной экспериментах доска, заметь, одной и той же ширины. Какой-нибудь из этих роботов на колесах, которых мы порой встречаем, прокатился бы по ней между башнями с такой же легкостью, что и по земле. А мы — нет, поскольку нам свойственна боязнь высоты. Да, она иррациональна, но слишком уж сильна, чтобы ее игнорировать. Она встроена в нас, мы с ней рождены.
Так вот, точно таким же образом нам свойственна боязнь пространства. Покажи любому в Диаспаре дорогу, которая, возможно, ничуть не отличается от этой вот мостовой, и он по ней далеко не уйдет…
— Но почему, — запротестовал Олвин. — Ведь было же, наверное, когда-то время…
— Знаю, знаю, — улыбнулся Хедрон. — Когда-то человек путешествовал по всему миру и даже к звездам. Но… Что-то изменило его и вселило в него страх, с которым он теперь и рождается. Ты — единственный, кто воображает, будто этот страх ему несвойствен. Что ж, посмотрим. Я поведу тебя в Зал Совета…
Так называлось одно из величайших зданий города, почти полностью предоставленное в распоряжение машин, которые и являлись настоящей администрацией Диаспара. Близко к вершине здания находилось помещение, в котором встречались члены Совета в тех редких случаях, когда возникала проблема, требующая обсуждения.
Широкий вход поглотил их, и Хедрон уверенно вступил в золотистый полумрак. Олвин никогда прежде не бывал в Зале Совета. Это не запрещалось, в Диаспаре вообще мало что запрещалось, но, как и все остальные, он испытывал перед Советом чувство какого-то почти мистического благоговения. В мире, где не знали богов, Зал Совета был наиболее близким подобием храма.
Хедрон без малейших колебаний вел Олвина по коридорам и пандусам, которые, судя по всему, предназначались не для людей, а для колесных роботов. В конце концов они остановились перед дверью, которая тотчас же медленно заскользила в сторону, а затем снова задвинулась за ними. Впереди была еще одна дверь, которая, однако, при их приближении не отворилась. Хедрон не сделал ни малейшей попытки коснуться ее, он просто остановился. Через короткое время прозвучал тихий голос: «Будьте добры, назовите ваши имена».
— Я — Хедрон-Шут. Мой спутник — Олзин.
— По какому вы делу?
— Да так, любопытствуем…
К удивлению Олвина дверь тотчас открылась.
Они не встретили больше никаких препятствий, но Олвин подозревал, что их подвергли множеству тайных проверок. Короткий коридор внезапно вывел их в огромное круглое помещение с притопленным полом, и на плоскости этого пола возвышалось нечто до такой степени удивительное, что от изумления Олвин на несколько секунд потерял дар речи. Он смотрел сверху… на весь Диаспар, распростертый перед ними, и самые высокие здания города едва доставали ему до плеча.
Он так долго выискивал знакомые места, так пристально изучал неожиданные ландшафты, что не сразу обратил внимание на остальную часть помещения. Его стены были покрыты микроскопическим рисунком из белых и черных квадратиков. Сама эта мозаика была совершенно лишена какой-то системности, но когда Олвин быстро повел по ней взглядом, ему представилось, что стены стремительно мерцают, хотя рисунок не изменился ни на йоту. Вдоль этой круговой стены через короткие интервалы были расположены машины с ручным управлением и каждая была оборудована экраном и креслом для оператора. Хедрон позволил Олвину вдосталь налюбоваться этим зрелищем. Затем он ткнул рукой в уменьшенную копию города:
— Знаешь, что это такое?
Олвина так и подмывало ответить: «Надо полагать, макет», но такой ответ был настолько очевидным, что он просто решил промолчать. Поэтому он только неопределенно покачал головой и стал ждать, чтобы Хедрон сам ответил на свой вопрос.
— Помнишь, я как-то рассказывал тебе, как наш город поддерживается в неизменном состоянии, как в Хранилищах Памяти навечно запечатлен его облик… Эти Хранилища теперь повсюду вокруг нас. Со всем их неизмеримо огромным объемом информации, полностью описывающей город, как он есть в настоящий момент. Каждый атом в Диаспаре с помощью сил, о которых мы все позабыли, каким-то образом связан с матрицами, заключенными в этих стенах.
Шут повел рукой в сторону безупречного, бесконечно детального изображения Диаспара, которое распростерлось перед ними:
— Это не макет. То, что ты видишь, — неосязаемо. Это просто электронное изображение, совершенно идентичное с самим городом. А вот эти мониторы позволяют увеличить на этом экране любой нужный участок Диаспара, посмотреть на него в натуральную величину или под еще большим увеличением. Их используют, когда нужно внести какие-либо изменения в конструкцию города, хотя никто не брался за это уже бог знает сколько времени.
— Как замечательно! — воскликнул Олвин. — И сколько людей знают о существовании этого места?
— О, весьма многие, но все это редко кого интересует. Время от времени сюда приходит Совет — ни одно изменение в городе не может произойти, если члены Совета не присутствуют здесь в полном составе. Но даже и этого недостаточно, если Центральный Компьютер не одобрит предполагаемое изменение. Словом, я сомневаюсь, что кто-то бывает здесь чаще, чем два-три раза в год.
— Очень может быть, что предмет твоих поисков просто не существует, — снова заговорил Хедрон. — Но если он все-таки есть, то отыскать его можно только отсюда. Дай-ка, я покажу тебе, как управляться с мониторами.
Весь следующий час Олвин просидел перед одним из аппаратов, приноравливаясь к нему. Он мог по желанию выбрать какую угодно точку города и исследовать ее при любом увеличении. По мере того, как он менял координаты, на экране перед ним мелькали улицы, башни, движущиеся тротуары, стены… Похоже было, что он стал всевидящим, бесплотным духом, который мог безо всяких усилий парить над Диаспаром, не затрачивая на это ни малейшего физического усилия.
Он нашел башню Лоранна и быстро пробежался по ее коридорам и проходам, уже известным ему. Когда перед его глазами возникло изображение каменной решетки крупным планом, он почти ощутил холодный ветер, что дул сквозь нее непрерывно на протяжении, возможно, половины всей истории человечества. Он «подошел» к решетке… выглянул наружу — и не увидел ровно ничего. Мгновенный шок был настолько силен, что Олвин почти усомнился в собственной памяти: уж не во сне ли он смотрел на пустыню?
Затем он понял, в чем дело. Пустыня ни в коей мере не была частью Диаспара, и поэтому в призрачном мире, который он сейчас исследовал, не было и ее изображения. В реальной жизни за пределами решетки могло лежать все, что угодно, но экран монитора был здесь бессилен.
И все же он мог показать Олвину кое-что из того, чего не видел никто из живущих. Олвин переместил точку зрения через решетку на наружную сторону — в пустоту за границей города. Он повернул ручку настройки, которая контролировала направление обзора таким образом, что теперь «глядел» в ту сторону, с которой «пришел». И там, впереди, лежал Диаспар, увиденный снаружи.
Для компьютеров, цепей памяти и всех бесчисленных механизмов, создавших изображение, на которое сейчас смотрел Олвин, это была просто проблема перспективы. Они «знали» формы города, поэтому могли показать их и так, как они выглядят со стороны. И все же, хотя Олвину и был понятен способ, которым все это осуществлялось, зрелище ошеломило его. Ведь если не физически, то духовно он выскользнул из города! Ему казалось, что он висит в пространстве в нескольких футах от отвесной стены башни Лоранна. Несколько секунд он смотрел на ровную серую поверхность перед его глазами. Затем тронул ручку управления, и стена перед ним помчалась вверх.
Теперь, когда он знал возможности этого чудесного инструмента, план действий был ясен. К чему было тратить месяцы и годы, осматривая Диаспар изнутри? С этой превосходной новой позиции он мог, словно на крыльях, облететь полностью внешний периметр города и сразу же обнаружить любое отверстие, ведущее в пустыню и лежащий за ним мир…
…Олвин оторвал руки от панели управления, обесточил все цепи, и изображение на экране угасло. Несколько секунд он сидел совершенно неподвижно, уставившись на пустой прямоугольник дисплея, целиком занимавший его сознание на протяжении всех этих долгих недель. Он совершил кругосветное путешествие вокруг своего мира. По этому экрану проплыл каждый квадратный дюйм внешней стены Диаспара. Он знал теперь свой город лучше любого его гражданина, за исключением, возможно, Хедрона, но знал и то, что выхода сквозь стены не существует…
Он встал из кресла и подошел к изображению города, которое почти заполнило помещение. Город распростерся у его ног. Он смотрел на него, как бог, и едва замечал, перебирая в уме один за другим шаги, которые теперь следовало предпринять. Он снова очутился в положении, когда ему требовалась помощь, когда только своими силами он был не в состоянии продвинуться вперед. Ему не хотелось в этом признаваться самому себе, но он был достаточно честен и осознал этот неприятный факт. И мысли его с неизбежностью обратились к Хедрону.
…Они договорились встретиться в маленьком круглом дворике неподалеку от Зала Совета. В городе было множество таких вот уединенных местечек, частенько расположенных всего лишь в нескольких шагах от оживленной магистрали, но совершенно изолированных от людской толчеи.
Дворик оказался едва ли более пятидесяти шагов в поперечнике и находился внутри какого-то большого здания. Низкие стены, высотой в половину человеческого роста, разорванные через неправильные интервалы с тем, чтобы через них можно было пройти, создавали достаточное впечатление замкнутости, без чего никто в Диаспаре не мог чувствовать себя совершенно в своей тарелке.
Когда появился Олвин, Хедрон внимательно разглядывал как раз одну из секций стены. Она была выложена хитроумной мозаикой из глазурованных плиток, и узор оказался таким фантастически сложным, что Олвин даже и пытаться не стал читать его.
— Посмотри на эту мозаику, Олвин, — сказал Шут. — Не замечаешь ли ты в ней какой-нибудь странности?
Нет, — бегло взглянув на рисунок, признался Олвин. — Да мне, собственно, все равно…
Хедрон пробежался пальцами по разноцветным плиткам.
— Ты не слишком наблюдателен, — укоризненно проговорил он. — Взгляни-ка вот на эти кромки, видишь, как они закруглены, какую приобрели мягкую форму? Это нечто такое, Олвин, что в Диаспаре можно увидеть крайне редко. Это — изношенность. Я помню те времена, когда рисунок был совсем новым — это было всего восемьдесят тысяч лет назад, в мою предыдущую жизнь. И если я вернусь сюда через десяток перевоплощений, от этих плиток уже мало что останется…
Хедрон ухитрился отколупнуть осколок позолоченной плитки и, казалось, был очень доволен этим актом мало, кого трогающего вандализма. Он бросил крохотную чешуйку наземь:
— Теперь роботам-уборщикам будет над чем потрудиться!
Олвин понял, что это урок. Странный инстинкт, известный под именем интуиции, приводивший к цели напрямик, неподвластный логике, тотчас сказал ему об этом. Он уставился на золотистую блестку, лежащую под ногами, чтобы как-то связать ее с проблемой, занимавшей сейчас его сознание.
Найти ответ было несложно, коль скоро ему стало очевидно, что ответ этот существует.
— Я понимаю, что именно вы пытаетесь мне втолковать, — сказал он Хедрону. — Это значит, в Диаспаре есть объекты, не зафиксированные в ячейках памяти. Поэтому я и не мог их найти с помощью мониторов в Зале Совета. Пойди я туда и нацелься на этот дворик, мне бы и следа не увидеть этой вот стены, на которой мы сейчас сидим…