Китайцы раскололи все базовые технологии и получили необходимую информацию об их грамотном использовании от участников звездного клуба. Скажете, сотрудничество? Ну да, газеты так и говорят. На самом деле — неприкрытый шантаж. Китайцы пригрозили раскрыть технологии всему миру, если не получат сопутствующей информации.
Впрочем, грызня идет внизу, на планете. В высоких политических кругах. Нам, чернорабочим космоса, не до этого. И на нашем уровне на самом деле царит взаимовыручка и взаимопомощь.
Сигнал о получении почты. Нет, не от Ларисы. Земля предупреждает о маневре разворота. Легкий холодок пробегает по спине — не раскусили ли меня психологи? Тимур — он зубоскал, но дело знает. На всякий случай квитирую нейтральным «Принял».
Разворот — это как экватор на море. Половина дистанции. Шел с ускорением, теперь пойду с торможением. Обычно для разворота гасят главный ходовой, отрабатывают маневровыми разворот на сто восемьдесят и вновь врубают ходовой. Десять минут невесомости. Почти. Слабенькая центробежка плюс два импульса боковых маневровых. Но у меня полужесткая сцепка и три десятка натянутых как струны тросов. Поэтому боковыми маневровыми отрабатывать не буду. Просто отклоняю на четверть градуса вектор тяги главного ходового. (Небольшая раскачка все-таки возникла.) Через пару минут привожу вектор тяги к оси и даже гашу раскачку. Корабль плавно, почти неощутимо разворачивается. До того плавно, что маневр занимает полтора часа. Таким же порядком гашу вращение, провожу обсервацию, задаю коррекцию курса и складываю ладони на животе. Ни один трос не лопнул и не дал слабины. Но я, говоря нашим языком, сошел с траектории. Новая тоже ведет на Землю, но она новая. Вопрос, как быстро на это среагирует Земля?
Ага! Не прошло и получаса… Читаю: «Крым, ты на границе коридора».
Так мягко пожурить мог только один диспетчер. На душе становится тепло.
«Шмидт, я тоже по тебе соскучился. Выполнил „мягкий“ разворот.
Прибуду вовремя», — отбиваю квитанцию.
За весь полет от Ларисы ни одного письма. Правда, что происходит дома, я знаю. Общаемся с Зинуленком через день на интернет-форуме.
У меня там ник Галс, и считается, что я моряк. Зинуленок носит звучный ник Рында. Возраста в интернете нет, поэтому многие завсегдатаи форума думают, что мы будущая семейная пара. Пусть их… Но почему молчит Лариса?
Весь обратный полет тоскую по консервированным ананасам колечками.
На Лагранж заходить не стал, сразу повел связку на завод. Попутно узнал, что у диспетчеров я прохожу как «Пи-квадрат» (Паганель-Прометей).
Стыковка предстоит тяжелая. Стыковочный узел на Паганеле, а все маневровые движки — на буксире. Я подлетел ближе к Солнцу, тросы нагреваются сильнее, в них появилась слабина. Температурное расширение, ети его… Сцепка раскачивается при малейшем маневре. Но на сутки раньше вернусь домой.
Вчера заглушил ходовой, вышел в космос и повесил на Паганель девять видеокамер. Надеюсь, углы обзора выбрал правильно. Подхожу на двести метров к причальной стенке и говорю заводчанам, чтоб убрались куда подальше и не нервировали меня часа два. Начинаю с того, что проверяю управляемость связки. Отвратительно… Все движки позади центра масс.
В свободном полете это неважно, но у причальной стенки убийственно.
На удалении метров сорок обрывается один трос. И сносит две видеокамеры. Ничего, та, что нацелена на стыковочный узел, цела. Уменьшаю скорость сближения до сантиметра в секунду. Из-за отсутствия маневровых движков на «Паганеле» каждая коррекция превращается в пятиимпульсный маневр с паузами. Я мокрый как мышь. И это удовольствие длится целый час.
Стыковочные узлы соприкоснулись. Так мягко, что я даже не почувствовал. И не знаю, произошла сцепка, или нет. Чтоб узнать, надо идти на «Прометей». Или подождать. Выбираю последнее. Отстегиваюсь от кресла, плыву в каюту переодеваться в сухое. Парадное. Замечаю, что не мешало бы побриться. Не гармонирует недельная щетина с парадным мундиром.
Когда убираю бритву в футляр, слышу голоса за переборкой. Гости явились…
— Парни! я его нашел!!!
— Две минуты, ребята, и я ваш! — вновь достаю из футляра бритву и вожу по чисто выбритому подбородку. Вижу в зеркале десяток довольных рож за спиной.
— Ну, эстет, — комментирует кто-то. — Учитесь, мартышки, у звездных рейнджеров!
— Вот и все! — разворачиваюсь к парням. Меня хлопают по спине и влекут по коридорам через «Паганель» в «карусель» жилой зоны завода.
Силу тяжести в «карусели» заменяет центробежка. Не всю, а только одну треть, как на Марсе. Но и то — вдвое больше, чем на Луне, например.
В конференц-зале накрыт банкетный стол. Сухой закон временно отменяется. Звучат тосты. За меня, за новый заказ, за милых дам, за родную планету, за тех, кто на вахте и на гауптвахте. Потом сбиваюсь.
Народ разбивается на группы по интересам, над столом стоит ровный гул голосов.
— … Мы сделаем тебе машину в луч-чем виде, это я тебе говоррю, — объясняет мне сосед справа. — Заводские — все! — тебя оч-чень уважают.
И я тебе уважжаю. Когда мы тебе машину разбили, комиссии наехали, ты против заводских слова плохого не сказал! Ты не думай, мы это помним!
— За производную ноль! — поднимаю я стопарь, чтоб сменить тему.
Выпить не успеваю. Ко мне через зал пробивается диспетчер и сообщает, что челнок на Землю отчаливает через двадцать минут. Спешу на «Прометей», торопливо собираю вещи. Через четыре часа я буду в Мигалово, через шесть — дома.
Из космопорта звоню Зинуленку, что прыжки из засады отменяются: К хилятикам невесомости нужно относиться бережно и с пониманием. Зинуленок это понимает, Лариса понимать отказывается. Поэтому в постели я — лошадь, она — всадница. Амазонка дикая, необъезженная.
Утром болят все кости. Вадим присылает машину, тащусь в нашу контору.
Рапорты, медосмотр и прочая тягомотина… Оказывается, я летал без одного дня три месяца. Поэтому квартальной премии сдельщику за качество мне не видать. Нет также надбавки за удаленность, за риск. Есть маленькая премия за аварийную ситуацию самой низкой категории. Которая полностью съедается вычетом за опоздание. И под конец — выговор с занесением от медиков за нарушение физического режима. Тимур прикрыл бы меня, но он в отпуске…
Вадим в ярости.
— Идиотов надо учить! — рычит он. — Идем к связистам!
— Может, ну их? Я бы прилег.
Вадим опять рычит, тащит меня чуть ли не за шкирку, оформляет заказ на срочную связь, и я сорок минут расписываю главному инженеру завода, что, где и как надо чинить на «Прометее». Под конец главинж переключает связь в приватный режим и честно спрашивает:
— Крым, какого (би-ип) ты мне эту туфту гонишь? Что случилось?
— На нас наехало начальство, — отвечает за меня Вадим. — Хотят на парня повесить всех собак и срыв сроков в придачу.
— Так сроки сорвали марсианцы.
— Марсианцы — не их ведомство. Им нужен свой, местный козел отпущения.
— Понятно, — кивает главинж. — Если что — звони, поможем.
Начинаю что-то понимать. Вадим отмечает в табеле сегодняшний день как рабочий, по графе «консультация РвКП», и квартальная премия у меня в кармане.
— Подвези до дома.
— Забудь о доме, — рычит Вадим и тащит меня в свой кабинет. Запирает дверь на ключ. Я тем временем располагаюсь на диване в горизонтальном положении. Вадим пододвигает к дивану стул, кладет на стул включенный ноут.
— Рапорт на мое имя. Занеси в файл список всех работ, которые ты провел на буксире. Даже самых мелких. Если помнишь, укажи время на ремонт.
Не выйдешь отсюда, пока не закончишь. Дураков надо учить!
Надеюсь, последнее — не ко мне. Связываюсь с архивом, скачиваю файл бортжурнала «Прометея» и, поминутно сверяясь с журналом, начинаю титанический труд. Задумываюсь насчет времени очистки агрегатного отсека от смазки. Шесть человек работали двенадцать часов. В конце концов так и пишу: 6 х 12. Получается, как будто я весь простой у Марса чистил трюм по шесть часов в день.
— А обратный путь? — интересуется Вадим.
— На обратном я занимался «Паганелем».
— Так и пиши!!! Ты же слышал, заводчане тебя поддержат.
Так и пишу — работы по очистке трюмов Паганеля. Вадим распечатывает список, карандашиком рядом с каждым пунктом ставит трудозатраты. Долго что-то пересчитывает, зачеркивает, исправляет…
— По нормативам получается, что ты работал по двадцать часов в сутки, — наконец, объявляет он. На сон, еду и все остальное — четыре часа. Даже Наполеон спал больше!
Заносит окончательную цифирь в компьютер, распечатывает и несется к начальству. Как в последний, решительный. Я переворачиваюсь на другой бок и засыпаю… Хороший диван у Вадима. Мягкий, широкий, только чуть коротковат.
Когда просыпаюсь, не сразу понимаю, где я. На мне одеяло, приглушенно, по-домашнему бубнят голоса. Переворачиваюсь на другой бок и вижу мирную картину. Початая (и уже почти пустая) бутылка коньяка, Старик и Вадим ведут беседу «за жизнь».
— Тяжелый выдался рейс? — спрашивает Старик, видя, что я проснулся.
И сам себе отвечает: — Вижу, тяжелый. Пока ты спал, мы здесь навели порядок. Выговора у тебя нет, а есть благодарность. Зато есть выговор у медиков. За формализм и отсутствие учета факторов реального полета.
— Был совет экспертов, — поясняет Вадим. — Все пришли к выводу, что не будь тебя на борту, ликвидировать аварию было бы некому, и буксир с баржей перехватили бы аж за поясом астероидов. Опоздание с доставкой груза на полгода, внеплановый рейс танкера к Марсу и прочие расходы.
Так что ты сегодня в героях ходишь.
Я чуть не прослезился. Упоминать, что аварию вызвало мое желание стенку вымыть, было бы верхом бестакства. Подсел к столу, хватанул оставленные мне полстакана коньяка и поискал взглядом закуску.
— Кончилась, — пояснил Старик. — Пока ты спал, мы все подъели.
Вот на, запей. — И налил мне в стакан минералки.
Коньяк и газированная минералка на пустой желудок — это как мешком по голове. Понимаю, что ноги меня слушаться не будут. Язык — тоже.
Лучше сесть поустойчивее и слушать старших.
— … Ты тогда, наверно, еще в школу ходил, — продолжает рассказ Старик. — А героя нашего еще и в проекте не было. Сначала была вспышка.
Астрономы решили, что столкнулись два астероида. Но спектр вспышки удивлял. Астрономы обнаружили на месте вспышки небесное тело метров триста длиной. Решили перенацелить на это тело один из зондов для исследования комет. Сейчас это было бы просто. А в то время — все через облет Юпитера. Другого пути выйти из плоскости эклиптики не было. Три года до Юпитера, четыре года до астероида… Время любого полета годами исчислялось. Но, пока мировая общественность уламывала хозяев зонда подарить им аппарат, астероид начал маневрировать. Сперва заинтересовался Сатурном. Потом — Юпитером. Потолкался в поясе астероидов и направился к Марсу. Здесь его впервые удалось заснять. А он впервые встретил объект нашей цивилизации. Взял для исследования один из мертвых спутников с марсианской орбиты. Потом была маленькая паника, когда он направился к Земле. Но корабль пришельцев обогнул Землю на расстоянии четырех миллионов километров, после чего нырнул в Солнце. Сейчас-то мы знаем, а тогда опять была паника. С чего бы пришельцы пошли на самоубийство?