— Ну брось, дед, — возразил Майлз, немного уязвленный. — Мама совершенно не интересуется политикой. Покойники, и те, наверно, интересуются больше.
— И слава Богу. Иначе она бы уже давно правила Барраяром. Я ни разу не слыхал, чтобы твой отец ей хоть в чем-то перечил. Ну ладно, могло быть и хуже…
Майлз лежал в кресле, не пытаясь больше защищать ни себя, ни мать. Беспокоиться было не о чем: престарелый генерал скоро начнет обсуждать проблему с разных сторон и сам себя переспорит.
— Может быть, нам всем надо меняться со временем? Может быть. Вот, скажем, сыновья лавочников — видит Бог, из них получаются великолепные солдаты. У меня под началом было порядком этих ребят. Я тебе никогда не рассказывал про одного молодца? Мы дрались с цетагандийцами в Дендарийских горах за Форкосиган-Сюрло. Лучший лейтенант, какого я помню. Мне тогда было не больше лет, чем сейчас тебе. В тот год он убил больше цетагандийцев, чем… А отец у него был портной. В те времена все кроили и шили вручную… — Старик вздохнул по безвозвратно ушедшей молодости. — Как же его звали…
— Тесслев, — подсказал Майлз. Он внимательно рассматривал свои ноги. Что ж, он может стать портным — благо теперь они такая же вымирающая порода, как и графы.
— Да-да, Тесслев. Погиб он, правда, при страшных обстоятельствах. Пошел на разведку, и их всех захватили в плен. Храбрый был до чертиков, ничего не боялся… — Наступило молчание.
Внезапно старый граф узрел спасительную соломинку и ухватился за нее.
— А соревнования проводили честно? Сейчас ни в чем нельзя быть уверенным. Какой-нибудь плебей-карьерист…
Майлз решительно покачал головой, торопясь пресечь эти фантазии, прежде чем они укоренятся в голове старика.
— Все было честно. Я сам во всем виноват. Задергался, не сумел вовремя собраться… Словом, я провалился, потому что слаб.
Дед яростно фыркнул. Он сжал кулак, но через мгновение рука его безнадежно разжалась.
— В мое время никто бы не посмел сомневаться в твоем праве…
— В твое время за мою неумелость заплатили бы жизнями другие. Теперь все устроено более справедливо, я в этом уверен. — Майлз старался говорить как можно спокойнее.
— Ну что ж… — Старик смотрел в окно, ничего не видя. — Времена и вправду меняются. Барраяр изменился. Он страшно изменился, уже когда мне исполнилось двадцать — в сравнении с тем, чем был при моем рождении. А потом, между двадцатью и сорока, произошла еще одна такая же перемена. Все изменилось, все, ничего прежнего не осталось… Потом еще одна перемена, от моих сорока до теперешних восьмидесяти. Все твои сверстники — слабое, выродившееся поколение… Даже грехи у нынешних людишек какие-то разжиженные. Старые пираты времен моего отца могли бы съесть их на завтрак и переварить косточки до обеда… Ты знаешь, я ведь буду первым графом Форкосиганом за все девять поколений, которому суждено умереть в постели… — Старик умолк, вглядываясь во что-то невидимое, а потом прошептал, словно обращаясь к самому себе: — Бог мой, как я устал от перемен…
— Сэр, — мягко прервал его Майлз.
Старик живо поднял на него глаза.
— Ты не виноват, малыш. Ни в чем не виноват. Просто ты попал в колеса судьбы, как и все мы. Это же случайность, что убийца, покушавшийся на твоего отца, выбрал именно такой яд. Он ведь не целился в твою мать. А ты всегда был молодцом. Наверное, мы хотели от тебя чересчур многого. Но никто не скажет, что ты ничего не добился!
— Благодарю вас, сэр.
Молчание становилось гнетущим; в комнате было слишком жарко. Голова у Майлза болела, его подташнивало от голода и лекарств. Он неловко поднялся.
— Если позволите, сэр…
Старик махнул рукой, отпуская его.
— Да, у тебя, наверное, дела… — Он снова помолчал, потом как-то растерянно глянул на Майлза: — Что же ты собираешься делать? Все так странно… Мы всегда были форы, воины, даже когда военное искусство изменилось вместе со всем остальным…
Дед казался таким маленьким, сидя в своем глубоком кресле. Майлз из последних сил постарался улыбнуться:
— Ну, зато я могу заняться еще одним излюбленным делом аристократов. Стану светским львом. Буду знаменитым эпикурейцем и женолюбом. Наверное, это веселее, чем военная служба.
К его удивлению, дедушка поддержал шутливый тон.
— Да, я всегда завидовал этим ребятам. Так что давай, малыш… — Он улыбнулся, но Майлз почувствовал, что эта улыбка была такая же вымученная, как и его собственная. Да и могло ли быть иначе — «бездельник» всегда было в устах старика страшнейшим из ругательств. Майлз вышел. Ботари последовал за ним.
Майлз сидел сгорбившись в потрепанном кресле в маленькой гостиной их огромного старинного дома. Он положил ноги на стул и закрыл глаза. В комнату эту редко кто заходил; можно было надеяться, что здесь его оставят в покое, наедине с невеселыми мыслями. Никогда прежде он не чувствовал себя в таком тупике. Столько сил потрачено зря, а впереди пустота — и все из-за мимолетного приступа глупости и злости, малодушного страха выглядеть смешным…
Кто-то кашлянул за его спиной, и робкий голос позвал:
— Майлз…
Глаза его широко раскрылись:
— Элен! Значит, вы с мамой приехали в Форкосиган-Сюрло! Входи, входи.
Девушка присела на подлокотник другого кресла.
— Да, миледи знает, как я люблю эти поездки в столицу. И всегда берет меня с собой. Она мне как мать…
— Скажи ей об этом. Ей понравится.
— Ты так думаешь? — застенчиво спросила Элен.
— Конечно. — Как всегда, ее присутствие оживило Майлза. Возможно, не такое уж пустое будущее ему предстоит…
Она задумчиво покусывала нижнюю губу; большие глаза, не отрываясь, смотрели ему в лицо.
— Ты выглядишь совсем разбитым.
Э нет, жалость нам не требуется. Майлз откинулся на спинку кресла и ухмыльнулся:
— Вот именно. В буквальном смысле. Ничего, пройдет. Ты, наверно, уже слышала про мое фиаско.
— Да. Как у тебя… со старым графом? Обошлось?
— Конечно. Я ведь его единственный внук. Положение у меня беспроигрышное — могу вытворять, что хочу.
— Он не говорил с тобой насчет перемены имени?
Майлз воззрился на Элен, на сей раз с непритворным изумлением:
— Что?
— Ну, насчет того, чтобы ты смог наследовать титул. Он говорил, что это надо будет сделать, когда ты… — Девушка вдруг замолчала, но Майлз без труда понял, о чем речь.
— Ах, вот оно что. Когда я стану офицером… Значит, дед собирался пойти на попятный и позволить мне носить имя, подобающее наследнику? Очень мило с его стороны. С опозданием на семнадцать лет…
— Я никогда не могла понять, в чем тут проблема.
— Ну как же. Меня зовут Майлз Нейсмит, по отцу моей матери, а не Петер Майлз, как следует — по отцу отца и отцу матери. Все это из-за скандала при моем рождении. Когда родители поправились после отравления газом, стало ясно, что зародыш пострадал и дед настаивал на аборте. Разумеется, мне этого знать не положено. Была жуткая ссора с родителями — точнее, с мамой, а отец попал под перекрестный огонь. Когда он поддержал мать и заставил деда отступить, тот обиделся и объявил, что я не должен носит его имя. Потом он, правда, успокоился, когда узнал, что я не такой уж уродец, как ожидалось. — Майлз побарабанил пальцами по подлокотнику. — Значит, он собирается взять свое проклятие обратно? Пожалуй, хорошо, что я срезался, а то бы он мог им подавиться. — Тут Майлз замолчал: не стоит говорить так про деда. Ни к чему выглядеть перед Элен более безобразным, чем он есть на самом деле.
— Я-то знаю, как ты готовился. Ужасно жаль, что так случилось.
Он снова попробовал отделаться шуткой.
— А уж мне-то как жаль… Вот бы тебе выступить вместо меня на испытаниях по физподготовке! Из нас двоих получился бы великолепный офицер.
— Да, но по законам Барраяра мне стать офицером еще труднее, чем тебе, — простодушно ответила Элен. — Я ведь женщина. Мне бы даже не разрешили подать прошение о сдаче экзаменов.
— Я знаю. Нелепость дикая. Отец тебя всему обучил. Тебе только пройти курс по тяжелому вооружению, и ты бы задавила девять десятых из тех ребят, что я там видел. Так что хорошенько подумай об этом, сержант Элен Ботари.
— А теперь ты меня дразнишь, — огорченно заметила девушка.
— Да нет, я говорю с тобой, как один штафирка с другим штафиркой, — спохватился Майлз.
Она грустно покачала головой, потом оживилась, что-то вспомнив:
— Да, ведь твоя матушка послала меня привести тебя к столу.
— А-а. — Со свистом втянув воздух (какая боль!), он встал. — Вот этого офицера все слушаются. Капитан адмирала.
Элен улыбнулась.
— Да. Она же была офицером у бетанцев, и никто не считает ее странной, когда она нарушает обычаи.
— Что верно, то верно. Никому и в голову не приходит применять к матери наши правила. Она просто делает, что ей нравится.
— Хотелось бы и мне быть бетанкой, — мечтательно протянула Элен.
— Ты не очень-то обольщайся — мать и на взгляд бетанцев весьма странная особа. Хотя Колония Бета тебе бы понравилась, я думаю. Местами, конечно.
— Никогда я не выберусь с этой планеты, — невесело сказала Элен.
Майлз вопросительно посмотрел на нее.
— Почему? На тебя что-то давит? Что?
Девушка пожала плечами.
— Ну, ты же знаешь отца. Он страшно консервативен. Ему бы родиться лет двести назад. Ты единственный, кто не считает его чокнутым. Он такой подозрительный.
— Знаю. Но для телохранителя это необходимое качество. Его патологическая подозрительность дважды спасла мне жизнь.
— Тебе бы тоже не мешало родиться лет двести назад.
— Ну, спасибо. Меня бы пристукнули прямо при рождении.
— Видимо, да, — рассеянно согласилась Элен. — В общем, сегодня утром он ни с того ни с сего затеял разговор о моем замужестве.
Замерев на месте, Майлз поглядел на нее снизу вверх.
— Ах вот как. И что же он сказал?
— Не так уж и много. — Она пожала плечами. — Просто произнес это слово. Жаль, что у меня нет матери…
— Но ты же можешь поговорить с моей! Или… Или со мной, если уж на то пошло. Ты же можешь быть со мной откровенна, разве нет?
Элен благодарно улыбнулась.
— Спасибо. — Они подошли к лестнице и остановились.
— Он теперь никогда не упоминает о моей матери… — пожаловалась Элен. — С тех пор, как мне исполнилось двенадцать. А раньше рассказывал про нее длинные истории. Ну, для него длинные. Не знаю — может, он начинает забывать ее?
— Вряд ли. Я с ним больше времени провожу, чем ты. Он в жизни не посмотрел на другую женщину, — уверенно возразил Майлз.
Они начали спускаться по ступенькам. Ноги болели и не слушались; ему приходилось переваливаться на манер пингвина. Он искоса глянул на Элен и крепче ухватился за перила.
— Разве тебе не велено пользоваться лифтом? — строго спросила она, заметив его мучения.
— Ну вот, теперь и ты обращаешься со мной, как с калекой… — Майлз глянул на уходящую вниз длинную вереницу ступенек. — Мне велели как можно меньше быть на ногах. Только не объяснили, как это делать… — Майлз вдруг вскочил на перила и подмигнул Элен через плечо.
На лице девушки отразилась смесь веселья и ужаса.