Я посмотрел на него:
— Родж, вы всё ещё чем-то обеспокоены?
— Но говорят же вам! Император вызывает мистера Бонфорта! Император, друг мой! А мистер Бонфорт и на люди сейчас показаться не способен! Они, конечно, рисковали, делая этот ход, зато теперь мы в ловушке, и, похоже, нам мат.
— Погодите. Успокойтесь, пожалуйста. Понимаю к чему вы клоните, но, дружище, мы же ещё не в Новой Батавии! До неё ещё миллионы миль — сто, двести миллионов, а может, и больше. Док Чапек успеет помочь ему выкрутиться, и он ещё сыграет свою роль! Верно?
— Хотелось бы этому верить…
— А что, есть сомнения?!
— Есть. Чапек сказал, о такой слоновьей дозировке нет клинических данных. Всё зависит от индивидуального химизма, и от того, какой именно наркотик был введён.
Вдруг вспомнилось, как кто-то из статистов подсунул мне мощное слабительное прямо перед спектаклем. Я, конечно, доиграл до конца, что ещё раз подтверждает превосходство разума над материей — а потом вздрючил эту скотину как следует!
— Родж, сдаётся мне, они не из простого садизма вогнали ему ту последнюю дозу? Похоже, они знали, что делают!
— Похоже. И Чапек думает так же.
— Э! Но в таком случае… Выходит, за похитителями стоит сам Кирога?! Гангстер правит Империей?!
Родж покачал головой:
— Совсем не обязательно. И даже вряд ли возможно. Но факт, действительно, говорит за то, что и Людей Дела, и саму ПЧ кормят из одних рук. И можно не сомневаться, те кому эти руки принадлежат, средств имеют достаточно и считаются образцом добродетели, так что будьте покойны — притянуть их к ответу никоим образом не удастся. И тем не менее, именно они скомандовали Кироге: «Умри!» — а он брякнулся на спину и засучил лапками…
Родж замолчал на минуту.
— И скорее всего, ему даже не намекнули, почему именно сейчас.
— Вот скотство! То есть, вы, точно, хотите сказать, что самая важная шишка в Империи так легко упала с ветки лишь потому… Потому, что кто-то из-за кулис отдал приказ?
— Нет, точно я сказать не хочу. Пока это всего только — мои личные умозаключения.
Я потряс головой:
— Брррр! И грязная же игра — политика!
— Отнюдь, — твёрдо возразил Клифтон. — Нет такого понятия: «грязная игра»! Просто вам попались игроки, нечистые на руку.
— А какая разница?
— Космическая! Кироге никогда выше третьего сорта не подняться, и потому он попал — то есть, я думаю, попал — в марионетки к негодяям. А вот Джон Джозеф Бонфорт — это личность! Он никогда ни от кого не зависел, и впредь не будет! Как последователь, он верил, а как лидер — убеждал и вёл за собой!
— Да, похоже, я кое в чём ошибался, — смутился я. — Так что мы собираемся делать? Дэк ведь умерит свою прыть, и «Томми» не придёт в Новую Батавию раньше, чем он станет на ноги?
— Нельзя канителиться. Конечно, ускоряться больше одногод нужды нет — никто не ожидает, что человек в его возрасте станет слишком уж перегружать сердце. Но и тянуть не следует. Если император призывает, являться следует вовремя.
— И что потом?
Родж молча смотрел на меня. Это уже начинало раздражать.
— Родж, только не надо! Меня ваши дела больше не касаются. Разве что до конца полёта ещё поиграю. Грязная, там, игра, чистая — всё одно не моя! Был уговор. Я получу гонорар и — домой. И там даже близко к избирательному участку не подойду!
— Да, дела обстоят именно так. Доктор Чапек, скорее всего, успеет подлечить мистера Бонфорта, а если и нет, вам ничего сложного делать не придётся! Обряд усыновления был куда сложнее; а тут — всего-то аудиенция у императора… И вы…
— У императора?!
Я почти закричал. Монархии я, как и большинство американцев, не понимаю, не для меня такая система. Однако коронованные особы всегда внушали мне непонятную внутреннюю робость, граничащую с благоговением. В конце концов мы, американцы, вошли в Империю с чёрного хода. Когда подписали договор об особом статусе и праве голоса в решении дел Империи, было отмечено, что наши органы власти, Конституция и всё остальное не подвергнутся изменениям. Также существует негласная договорённость, что члены императорской фамилии не станут ездить с визитами в Америку. Может, сложись всё иначе, мы бы не так робели перед коронованными особами… Во всяком случае, демократичные американские леди шибче остальных хлопочут о представлении ко двору.
— Да вы не беспокойтесь, — заверил Родж. — Скорее всего, вам совсем ничего не придётся делать. Просто мы должны быть готовы и к самому худшему. Я что хочу вам сказать — временное правительство не проблема. Законов оно не принимает и в политике государства погоды не делает. Тут я всё сам организую. От вас может потребоваться лишь официальная аудиенция у короля Виллема, да ещё, наверное, пара пресс-конференций; мы их заранее подготовим. Но это зависит от того, как скоро он станет на ноги. Да вы и не через такое прошли — а если и не понадобитесь, всё равно гонорар останется за вами.
— К чёрту вас с вашим гонораром! Как говорил один герой сцены: «Исключая меня включительно!»
Прежде, чем Родж успел ответить, без стука ворвался Билл Корпсмен. Оглядев нас, он бесцеремонно осведомился:
— Ну что, Родж, сказал ему?
— Сказал, — ответил Клифтон, — но он не согласен.
— А?! Вздор!
— Нет, не вздор, — ответил я. — И кстати, Билл. Дверь, в которую ты только что влетел, даёт тебе прекрасную возможность постучать. Может, слыхал случайно — есть такой обычай: постучать и спросить: «Вы позволите?» Не слыхал? Жаль.
— Ты мне мозги не пудри, нет времени болтать! Что за трёп там с твоим отказом?
— Никакого трёпа! Это не та работа, на которую я согласился вначале.
— Чепуха! Может, ты, Смайт, и туп настолько, что не въезжаешь, но ты слишком крепко влип! И всякий там лепет — не могу да не хочу — он, знаешь, вреден для твоего здоровья!
Я шагнул к нему и сжал его запястье:
— Это что — угроза?! Так может, выйдем, разберёмся, а?
Он вырвал руку:
— Здесь? На корабле?! Ты что, в самом деле такой… простой? Дойдёт до тебя когда-нибудь, чурбан хренов, что, возможно, это и вышло-то из-за твоего карканья?!
— Что «это»?
— Он имеет в виду, — объяснил Клифтон, — что бегство Кироги, возможно, вызвано вашей вчерашней речью. Может, он даже прав. Однако это к делу не относится. Билл, постарайся быть вежливее, прошу тебя. Мы здесь не для пустых препирательств.
Допущение, что моя речь могла вызвать отставку Кироги, меня приятно поразило. Я даже забыл о намерении пересчитать Корпсмену зубы. Они это серьёзно?! Нет, речь даже мне самому понравилась, но такое!..
Если это правда, я действительно гений!
— Билл, — недоумённо спросил я, — вас не устраивает слишком сильный эффект от моей речи, так?
— А? Чёрта с два! Не речь, а не поймёшь что!
— Да-а? Ну, знаешь, сразу на двух лошадях не ездят. Сам же пару минут назад говорил, что это «не поймёшь что» вынудило ПЧ полностью сдать позиции! Или они настолько пугливы? Ты это имел в виду?
Раздосадованный, Корпсмен собрался было ответить, но вовремя заметил с трудом подавляемую улыбку Клифтона. Он смешался, пожал плечами и почти спокойно сказал:
— Ну ладно, ладно. Замечательно. В точку попал. Не имеешь ты никакого отношения к отставке Кироги. Однако есть ещё куча дел! И как же нам быть, если ты откажешься поработать на общее дело?
Я возмущённо уставился на него, однако сдержался: сказывалось влияние личности Бонфорта. Играя роль человека уравновешенного, сам становишься уравновешенным.
— Билл, ты опять на два стула усесться хочешь! Всё это время ты ясно давал понять, что меня наняли. Я контракт отработал и никому ничего больше не должен. Нанять меня снова без моего согласия нельзя. А я согласия не дам.
Он хотел вставить слово, но я перебил:
— Всё. Можешь идти. Не желаю тебя больше видеть.
Он был поражён.
— Да ты… Ты здесь никто, и звать тебя никак! И какого чёрта ты тут командуешь?!
— Верно. Я здесь никто. Но это — моя личная каюта, мне предоставил её капитан. И ты отсюда сейчас выйдешь — или вылетишь. Манеры твои мне вовсе не по вкусу.
— Так будет лучше, Билл, поверь, — мягко добавил Клифтон. — Помимо всего прочего, это действительно его каюта. В настоящее время. Так что предпочтительнее тебе удалиться.
Поколебавшись, Родж прибавил ещё:
— Точнее, нам обоим. Похоже, дело наше — табак. Вы позволите, шеф?
— Пожалуйста.
Я сел и задумался. Жаль, что Корпсмену удалось спровоцировать перепалку, — не стоит он того. Но, по зрелом размышлении, я убедился: отказ мой никак не связан с неприязнью к Корпсмену — я всё решил ещё до его прихода.
Раздался резкий стук в дверь.
— Кто?
— Капитан Бродбент, сэр.
— А, входите, капитан.
Дэк вошёл, уселся в кресло и несколько минут не интересовался ничем, кроме кусания собственных ногтей. Наконец он поднял глаза и произнёс:
— Слушай, а может, передумаешь, если я этого зануду упеку в карцер?
— А? У тебя тут и карцер есть?
— Да нет, вообще-то. Но долго ли соорудить?
Я в упор посмотрел на него, пытаясь понять, что за мысли роятся под этой круглой черепушкой.
— Так ты действительно засадил бы Корпсмена в карцер, если б я попросил?
Он поднял взгляд, изогнул бровь и ухмыльнулся:
— Не-ет. Кто пользуется такими штуками, тот не капитан. Даже по его приказу я бы ничего подобного не сделал. — Дэк мотнул головой в сторону каюты Бонфорта. — Некоторые вещи человек должен решать сам.
— Это верно.
— Я слышал, ты для себя уже всё решил…
— И это верно.
— Да-а… Знаешь, старина, я пришёл сказать: я тебя уважаю. С первого взгляда подумал — так… Пустой щёголь и позёр; за душой ни черта… Я ошибся.
— Спасибо, Дэк.
— Не хочу тебя уговаривать, только скажи: может, стоит ещё какие-нибудь условия обсудить? Ты всё хорошо обдумал?
— Да, Дэк, я точно знаю, чего хочу.
— Что ж, может, ты и прав. Извини. Кажется, надежда у нас одна — может, шеф успеет прийти в себя к сроку.
Он поднялся.
— Кстати, Пенни тебя хотела повидать. Если, конечно, не сию минуту собираешься нас покинуть.
Я рассмеялся, хоть и не до смеха было:
— Только «кстати», а? Ты уверен, что соблюдаешь очерёдность? Я-то думал, сейчас уламывать меня придёт док Чапек…
— Он уступил даме — слишком занят мистером Бонфортом. Впрочем, док просил кое-что передать.
— Что же?
— Сказал: может, мол, катиться ко всем чертям. Он, конечно, гораздо заковыристее загнул, но смысл, в общем, таков.
— Да? Ну так передай, что я займу там для него местечко поближе к огоньку.
— Так можно, Пенни придёт?
— Конечно. Только предупреди её, что ответом всё равно будет нет.
Всё-таки решение я изменил. Попробуй поспорь, если противная сторона каждый свой аргумент подкрепляет для убедительности ароматом «Вожделения джунглей»! Нет, Пенни не пользовалась недозволенными приёмами, в её глазах не появилось ни единой слезинки, да и я себе ничего лишнего не позволял. Доводы её были, в общем, справедливы — а потом и вовсе стали не нужны. Пенни — из тех людей, что считают себя в ответе за весь мир; такая искренность не может не убеждать.