Счастье ещё, что Бонфорт не блистал способностью к языкам, а я всё-таки профессиональный актёр и довольно легко подражаю как пиле, которая наткнулась на гвоздь, так и курице, которую подняли с насеста. Марсианский же я должен был освоить лишь в той мере, в какой владел им Бонфорт. Он изучал язык, компенсируя недостаток способности трудолюбием: всё, что заучивал, непременно писал на плёнку и по записи исправлял ошибки.
Таким образом, я получил возможность работать над его ошибками с проектором и Пенни, которая отвечала на вопросы.
Земные языки делятся на четыре группы: флективные, как англо-американский, аморфные, вроде китайского, агглютинативные, например, турецкий, и полисинтетические, скажем, эскимосский. К последним теперь относят и инопланетные — такие странные и непривычные, что порой совершенно не поддаются человеческому восприятию. Чего стоит один «неповторяющийся», или «прогрессирующий» венерианский… По сравнению с ним марсианский ещё ничего — он хоть по форме похож на земные. Бэзик-Марс, деловой язык, по типу относится к корневым и содержит простые, конкретные понятия — вроде приветствия: «Рад видеть тебя». Гранд-Марс полисинтетичен и включает в себя массу оттенков для выражения сложнейших отношений в их традиционной системе поощрений и взысканий, обязанностей и обязательств. Для Бонфорта он оказался почти непосильным; Пенни рассказывала, что марсианские точечные тексты Бонфорт читал достаточно бегло, но разговорный… На нём он мог изъясняться лишь сотней-другой фраз.
И пришлось же мне попотеть, братцы, чтобы овладеть этой парой сотен!
Но Пенни доставалось ещё больше, чем мне. Они с Дэком говорили немного по-марсиански, однако репетиторство целиком легло на неё. Дэк всё время был занят в контрольной рубке: со смертью Джока ему приходилось тянуть за двоих. Последние миллионы миль до Марса мы шли под одним g, и за всё это время он к нам ни разу не заглянул. Я же, с помощью Пенни, зубрил церемониал усыновления.
Я как раз завершил изучение своей предстоящей речи. Произнеся её, я должен был стать полноправным членом Гнезда Кккаха. По духу она вряд ли отличалась от той, какую правоверные иудейские юноши читают, налагая на себя бремя мужчины, но была отточена и стройна, словно, по меньшей мере, монолог Гамлета. Я прочёл её с характерными ошибками и мимикой Бонфорта, а закончив, спросил:
— Ну как?
— Очень хорошо, — серьёзно ответила Пенни.
— Спасибо, Хохолок.
Выражение это я почерпнул из записей с уроками языка. Так Бонфорт называл Пенни, когда бывал в настроении. У меня вышло точно как у него.
— Не смейте так меня называть!
Я с откровенным недоумением взглянул на неё, всё ещё выдерживая роль:
— Пенни, малышка, что с тобой?!
— Не смейте меня больше такназывать! Вы — обманщик! Трепач! Вы… актёр!
Она вскочила и бросилась было бежать, но у двери остановилась. Не поворачиваясь ко мне, она зажала лицо руками; плечи её при каждом всхлипе вздрагивали.
Пришлось напрячься, чтобы снова вернуть свой облик — я подобрал живот, сменил выражение лица Бонфорта на моё собственное и моим же собственным голосом произнёс:
— Мисс Рассел!
Она прекратила плач, обернулась и раскрыла от удивления рот. Уже в собственном облике я предложил:
— Вернитесь и сядьте.
Похоже, она хотела мне возразить, но передумала и медленно прошла к своему месту. Присела, зажала руки между коленями, на лице её просто написано было: «Я с тобой больше не играю!» Точь-в-точь маленькая, капризная девочка…
Выдержав паузу, я мягко заметил:
— Да, мисс Рассел, именно актёр. Это что, повод орать на меня?
Она упрямо молчала.
— Именно как актёр, я здесь. И именно для актёрской работы. И вы знаете, кому из нас это нужно. И знаете, что нанят я был с помощью надувательства — если б сразу узнал, что придётся делать — пальцем бы не шевельнул; по мне — уж лучше с голоду подыхать. Я подобные дела ненавижу гораздо сильней, чем вы ненавидите меня в этом качестве. И, знаете ли, несмотря на вдохновенные заверения капитана Бродбента, вовсе не думаю, что смогу выкрутиться из этой истории, не попортив шкуры. А шкуру свою я люблю до неприличия — она у меня единственная. Послушайте, более, чем уверен, — знаю, отчего вам тяжело со мной примириться. Но — верно это или нет — какого чёрта вы ещё осложняете мне работу? Чем я-то виноват?
Ответила она еле слышно.
— Что? — переспросил я.
— Это нечестно! Это… чудовищно!
Я вздохнул.
— Точно. И более того — абсолютно невозможно, когда тебе не помогают другие. Так что зовите капитана Бродбента и скажите ему: с этим делом пора завязывать.
Пенни так и вскинулась:
— Нет, нет! Мы не можем всё бросить!
— Отчего бы это? Гораздо лучше сразу выкинуть всё из головы, чем продолжать и заведомо сесть в лужу. Какая уж работа в такой обстановке… Или я не прав?
— Но… но… Мы должны! .. Мы вынуждены!
— Что значит «вынуждены», мисс Рассел? Политические игрища? Вот уж чем никогда не интересовался. И не уверен, что вы действительно настолько поглощены этим занятием. Ну, так почему же мы должны?
— Потому что… Потому, что он…
Слова её прервал приглушённый всхлип. Подойдя, я опустил руку ей на плечо:
— Я знаю. Потому, что, если мы бросим, — всё, что он создавал годами, пойдёт, извиняюсь, псу под хвост. Потому, что он не может сделать этого сам, и его товарищи скрывают сей факт, пытаясь провернуть всё за него. Потому, что соратники верны ему! Потому, что выверны ему! И всё же вам больно оттого, что кто-то занимает место, принадлежащее ему по праву! Кроме этого, вы с ума сходите от горя и неизвестности! Так?!
— Т…так…
Я еле расслышал ответ. Взяв её за подбородок, приподнял лицо:
— И я знаю, отчего тебе так тяжело видеть меня на егоместе. Ты любишь его!Но ведь для него я делаю всё, на что способен! К чёрту, женщина! И ты ещё мешаешь меня с грязью?! Ты хочешь, чтоб мне было в десять раз тяжелей?!
Пенни была потрясена. Похоже, она собиралась закатить мне оплеуху, но вместо этого, запинаясь, проговорила:
— Простите… Простите меня, пожалуйста… Я… я не буду так больше.
Отпустив её подбородок, я бодро сказал:
— Ну что ж, продолжим.
Она не пошевелилась:
— Вы… простите мне?..
— А? Да вздор всё это, Пенни. Просто вы любите его, и очень беспокоитесь. Ну, за работу! Я должен знать роль назубок, а времени у нас — чуть больше часа.
И я снова принял облик Бонфорта. Пенни выбрала бобину и пустила проектор. Просмотрев запись ещё раз, я заглушил звук и прочёл речь, проверяя, совпадают ли мои — то есть, его— слова с движениями губ на экране. Пенни изумлённо наблюдала за мной, переводя взгляд с меня на изображение и обратно. Речь кончилась; я выключил проектор.
— Ну, как оно?
— Замечательно!
Я улыбнулся — точь-в-точь как он:
— Спасибо, Хохолок.
— Не за что, мистер Бонфорт.
Спустя два часа мы вышли в точку рандеву. Едва корабли состыковались, Дэк провёл в мой кабинет Роджера Клифтона и Билла Корпсмена. На фото я их уже видел. Поднялся навстречу:
— Привет, Родж. Рад видеть вас, Билл.
Звучало достаточно сердечно, однако вполне обыденно: с Бонфортом они не виделись лишь те несколько дней, которые он «провёл на Земле». Прохромав им навстречу, я подал руку. Корабль всё ещё шёл с включёнными двигателями, уходя с орбиты «Рискуй». Клифтон быстро оглядел меня и подыграл — вынул изо рта сигару, пожал мою руку и ответил:
— С возвращением, шеф. Рад видеть вас.
Он оказался невысоким, лысоватым, средних лет человеком. По виду, собаку съевшим на различных юридических штучках и здорово играющим в покер.
— Было тут без меня что-нибудь выдающееся?
— Нет, шеф, текучка, как всегда. Я передал Пенни.
— Хорошо.
Повернувшись к Корпсмену, я протянул ему руку, но он словно бы не заметил: руки в боки, он оглядел меня сверху донизу и наконец присвистнул:
— Чудеса! Теперь точно верю, что мы имеем шанс!
Он ещё раз так и сяк осмотрел меня и сказал:
— Повернись-ка, Смайт. Ага, теперь пройдись, посмотрим, как у тебя с походкой.
Я понял, что раздражён такой наглостью, как был бы раздражён сам Бонфорт. Видимо, на лице моем это тотчас отразилось — Дэк дёрнул Корпсмена за рукав:
— Кончай, Билл. Забыл, о чём договаривались?
— Ладно, не трусь, — ответствовал Корпсмен, — кабинет звукоизолирован. Я только поглядеть хотел, точно ли он подходит. Да, Смайт, а что там с твоим марсианским? Можешь выдать чего-нибудь?
Я ответил одним многосложным, скрипучим словом на Гранд-Марсе, переводимым примерно так:
— Приличия требуют, чтобы один из нас покинул это место!
На самом деле смысл его гораздо сложней — это, по сути, вызов, после которого чьё-нибудь Гнездо получает известие о смерти. Но Корпсмен, похоже, ничего не понял. Ухмыльнувшись, он сказал:
— Здорово, Смайт. Я тобой доволен.
Зато Дэк понял всё. Он взял Корпсмена под руку и напомнил:
— Билл, я сказал: кончай. Я здесь пока капитан, и это — приказ. Начинаем спектакль немедленно — и без антрактов, понял?
К Дэку присоединился Клифтон:
— Действительно, Билл, мы именно так и решили, помнишь? В противном случае кто-нибудь может в самый ответственный момент забыться.
Покосившись на него, Корпсмен пожал плечами:
— Ладно, ладно. Я же только проверить хотел. Идея-то моя, в конце концов.
Он улыбнулся мне одними губами и сказал:
— Добрый день, мистер Бонфорт. С возвращением.
Слишком уж он нажимал на это «мистер», но я ответил:
— Рад видеть тебя, Билл. Есть что-нибудь, о чём я непременно должен знать до посадки?
— Нет, похоже. Пресс-конференция в Годдард-Сити, сразу после церемонии.
Он явно следил за моей реакцией на сообщение. Я кивнул:
— Отлично.
— Родж, — торопливо вмешался Дэк, — как так? Это что, горит? Выуже дали согласие?
— Я что хочу сказать, — продолжал тем временем Корпсмен, повернувшись к Клифтону, — пока наш кормчий не передрейфил вконец. Я ведь и сам могу её провести — скажу ребятам, у шефа ларингит после церемонии, или ограничимся ответами на письменные вопросы, если хотите. Они их нам заранее дадут, а я, пока идёт обряд, составлю ответы. Но раз уж он так похож на шефа, то я согласен рискнуть. Как, «мистер Бонфорт»? Справишься?
— Не вижу препятствий, Билл.
Я подумал, что если уж удастся надуть марсиан, то беседу со стадом диких земных репортёров выдержу и подавно. Им ещё самим надоест. Теперь я неплохо владел Бонфортовой манерой разговаривать и, хоть в общих чертах, усвоил его политическую платформу и систему ценностей. А подробности для пресс-конференции не понадобятся.
Однако Клифтон выглядел озабоченным. Но прежде, чем он успел что-либо сказать, по внутренней связи передали:
— Капитана вызывает контрольная рубка. Минус четыре минуты.
Дэк направился к дверям, быстро проговорив:
— Ну, вы тут сами разбирайтесь, мне ещё эту телегу в сарай загонять, а у меня там только салажёнок Эпштейн.
И он направился к выходу.
Корпсмен крикнул вслед:
— Эй, кэп! Хотел тебе сказать…
С этими словами он выскочил за Дэком, даже не попрощавшись. Роджер Клифтон, прикрыв за ним дверь, тихо сказал: