..
Возраст — тридцать. Телосложение не впечатляющее, но в осанке что-то такое, заметное... вроде постоянной готовности шагнуть в сторону.
Словно у пешехода, застигнутого светофором посреди дороги. И взгляд. То, от чего не помогли избавиться даже линзы. Взгляд человека,
знающего дату своей смерти. Печальный, но не скорбный. Скорее, отстраненный.
Тиль перегнул карточку пополам и уронил ее в урну. Документы господина Юхневича больше всплывать не должны, поскольку Александр
Васильевич... или все-таки Витальевич?.. вполне уже мог всплыть сам — километрах в пятнадцати ниже Гомеля.
Тиль редко обманывал, в этом не было нужды — его дар позволял обходиться одной правдой. Одной правдой из многих, самой удобной, которую он
выбирал так же легко, как ИД-карту из пачки подлинных, но не принадлежащих ему удостоверений.
Поезд оглушительно затрубил и тронулся к посадочному перрону. Прибывшие вместе с Тилем пассажиры зачарованно наблюдали за вагонами — внизу
вместо колес подрагивали, не касаясь полотна, сферические блоки магнитной подвески.
Столпившиеся в стороне носильщики, в основном жилистые азиаты, терпеливо ждали. Новою линию запустили всего неделю назад, но поездом без
колес они уже налюбовались, поэтому на зевак поглядывали снисходительно, как на детей.
Тиль сунул руки в карманы и присоединился к толпе. Поток вынес его на крытую вокзальную площадь, окруженную мраморными пандусами и
застекленными эскалаторами. Площадка такси работала в режиме конвейера: люди быстро проходили между турникетами и распределялись по
машинам, как гидропонная клубника по пластиковым лукошкам. С той же скоростью двигалась и вереница ярко-желтых автомобилей — непрерывно
пополнялась сзади и исчезала за никелированной аркой. В углу, на открытом участке, стояла очередь к вертолетам, но Тиль туда не пошел.
— Вы двести вторым рейсом приехали, — произнес таксист.
Ничего опасного в этой догадке, кажется, не было, но Тилю она не понравилась.
— Что, на самом деле без колес? — спросил водитель. — Я про поезд. Вот так прямо и висит в воздухе?
— Прямо так и висит, — буркнул Тиль, усаживаясь. — Улица Малая Полянка.
— Значит, не приехали, получается, а прилетели, — проговорил шофер, выворачивая руль. — Надо будет посмотреть. Все никак не успеваю...
— До Полянки далеко?
— Минут десять, не больше.
Тиль посмотрел на выключенный навигатор. Квадратный монитор на приборной панели был покрыт черной городской пылью.
— Бесполезно, — отозвался водитель. — “Юни” глушит “Глобал”, а “Глобал”...
— Глушит “Юни”?
— Конкуренция. Спасибо, пока хоть за терминалы не взялись. А то будешь ходить по улице с кабелем и думать, куда бы свой штекер воткнуть.
Кстати!..
— Малая Полянка, — оборвал Тиль, догадавшись, какие ассоциации связаны у таксиста со втыканием штекера. — Долго еще?
— Да не! Минут пятнадцать, не больше.
В половине первого Москва продолжала просыпаться — поэтапно, как многоголовый змей. Работяги уже готовились отобедать консервированным
супом, мелкие служащие заглатывали на ленч булочки из трансгенной пшеницы и теплый эрзац-кофе, служащие покрупней примеривались к
ростбифам, таким же бескалорийным, как и булочки, а некоторые еще только продирали глаза и нашаривали банки с недопитым коктейлем.
Тиль зевнул и покосился на обогнавший их угловатый “Хаммер”. Пижон за рулем, судя по туманному взгляду, воспринимал “сегодня” как
затянувшееся “вчера”. Он закинул в рот большую таблетку и вяло разжевал.
Тилю отчего-то стало тревожно. Он собрался с мыслями — вроде ничего страшного. Через полчаса он будет на Малой Полянке, доберется без
приключений, и там... Ладно, нормально. Доедет. Нельзя каждую секунду жизни превращать в форвертс, тогда и от самой жизни ничего не
останется. Один большой, решенный до последней буквы кроссворд. А в общем...
Тиль прикрыл глаза ладонью.
В общем, так и есть. Не жизнь — сплошной форвертс. Клеточки, заполненные и пустые. Пустых — все меньше. Тиль всегда знал, на какую из них
ступить можно, а на какую — нет. Всегда чувствовал опасность — она просто не позволяла себя игнорировать, и чем ближе она была, тем
яростнее билось в мозгу... что?..
Алекс Насич использовал неудобный термин “фронт-сайтинг”, Федор Полушин называл это по-немецки скупо: “форвертс”. И то и другое казалось
правильным, но Насич уже погиб... Иногда Тиль специально старался не прислушиваться — открыть глаза шире и не видеть, но эта уловка
помогала редко. Тиль потому и не боялся, что был уверен — не в себе, так в своем форвертс. Он и к студенточке той поперся — как ее?.. а,
Ирина Кравец... — поперся, потому что знал заранее: ничего с ним не случится. Звенели в башке колокольчики, было дело. Возможно, и не
сирена его разбудила, а этот проклятый звон... Но он тем не менее пошел к ней, и улегся, и даже расслабился. Он не сомневался: форвертс не
подведет.
И форвертс, как всегда, не подвел.
— Что?.. — Тиль оторвал ладонь ото лба и повернулся к водителю. — Вы что-то сказали?
— Я не вам. — Тот кивнул на удаляющийся “Хаммер”. — Дряни всякой нажрался, герой! Ему-то что, он весь железный, а мы бы сейчас без морды
остались...
“Хаммер” действительно их подрезал, но таксист драматизировал: вероятность аварии была нулевой. Однако об этом Тиль ему не сказал. Люди не
любят тех, кто знает больше, чем они.
Машин было много — несмотря на обилие эстакад и разъездов, пробки возникали повсюду. Юркие “Фольксвагены” и “Самсунги”, скапливаясь,
наполняли атмосферу отработанной углекислотой. Газонная трава была в этих местах похожа на щетку, а из асфальта пробивался сорняк толщиной
с юное деревце. Проблема всех городов, неизбежная и привычная, как эпидемии среди бродяг или охламоны на коллекционных “Роллсах” и
“Хаммерах”.
Тиль засмотрелся на рекламный щит и отвлекся, лишь когда такси проехало дальше. В ролик явно ввели запрещенные элементы неировизуального
программирования, но этого нарушения как будто никто не замечал.
Пару минут Тиль маялся от невозможности отведать колбасы “Мутер Шульц”, потом это прошло. Плакат забила другая колбаса, другое пиво и
другие сигареты. Подкорка быстро переварила местную гамму скриптов и перестала на них реагировать. Тиль уже врос в этот город — как и все,
кто прибыл с ним на поезде без колес.
Дорога после ночного ливня высохла не везде — по календарю лето еще не закончилось, но по погоде в Москву уже входила осень. В черных лужах
висели прямоугольные дома, такие же черные и глянцевые. Технология бесшовного остекления превратила города в скопища отражающих друг друга
зеркал.