Из бээмпэшек горохом посыпались стрелки, занимая оборону… Стоило сосредоточить взгляд на каком-то участке, как он оживал и взрывался действием: крались скрытыми тропами бородатые люди, сгибаясь под тяжестью своей ноши, а следом за ними крались солдаты в маскировочном пятнистом, в касках, крытых серой мешковиной. Утюжили воздух неуклюжие с виду «грачи». Верблюды еле брели, а над их головами пронесся вертолет, роняя частые капли бомб… Мишка отшатнулся: чувство повторности происходящего было нестерпимо. И все равно не было сил не смотреть совсем…
Он обошел весь парапет по периметру. Он видел Кабул под собой и Душанбе далеко на горизонте, отары овец и коз, сады и пальмы, палаточные городки, старика, расстилающего в пыли свой молитвенный коврик, летчика со сбитого «Ан-26», ковыляющего куда-то по черным камням, мерзнущие на вершинах посты, десантуру, отрабатывающую приемы на живых, пестрые базары, танки на перекрестках, женщин во всем черном, ребятишек, пристающих к солдатам… Наверное, все, что когда-то происходило там, отражалось здесь, в этом странном объемном зеркале…
Или наоборот, с ужасом подумал Мишка. Или вообще это все одно и то же, и никакого Афганистана, кроме этого, не существует - просто все знают, что он есть, и этого достаточно. А где-то в другом месте существует такой же СССР… а может, и вся Земля… и весь мир… Отвернувшись от того, что внизу, Мишка стал пристальнее рассматривать место, где он оказался.
Больше всего это напоминало палубу самоходной баржи - такая же вытянутая огороженная площадь с надстройкой на одном конце, захламленная, заставленная чем-то малозначащим: штабелями коробок и ящиков, катушками кабеля, толстыми связками арматуры. Стояла полуразобранная машина: нечто среднее между снегоуборочной и комбайном. Проходя мимо нее, Мишка чуть не упал: нога покатилась на стреляных пистолетных гильзах. Здесь их были многие тысячи. У парапета валялась изрешеченная в кружево железная бочка.
Почему-то вид этой бочки подтолкнул Мишку к размышлениям. Так, я вошел. Было темно. Выключил свет - там, под козырьком, загорелись лампочки. А внизу оказался день. А если выключить - станет ночь? Ночь - время духов, так говорили. Не мое это дело, мешаться в смену дня и ночи. Но ведь уже вмешался. Попробовать? Чувствуя, что делает что-то не то, Мишка подошел к выключателю и повернул ручку.
Наступила полнейшая тьма.
Лишь через несколько минут Мишка смог различить контур парапета на чуть более светлом фоне неба. Он медленно, чтобы не налететь в темноте на что-нибудь, двинулся к нему, и в этот миг завизжала открываемая дверь.
Сработал какой-то звериный инстинкт: Мишка метнулся назад, коснулся ладонями стены и по стене скользнул за угол. Он видел, как плясали беспорядочно и быстро световые пятна от мощных фонарей.
-Не трогай, - сказал чей-то голос. - Пусть поспят.
-До сраки мне ихние сны, - отозвался другой голос, молодой и злой. - Они там спать будут, а я тут коленки расшибать.
-Говорю - не трогай.
-Ладно, заладил, как…
-Как кто?
-Как училка.
-Смотри у меня.
-Давно уж смотрю…
-Что-то ты оборзел. Забыл, как говно жрут?
-Я же сказал: молчу. Молчу.
-Ну и молчи.
-Ну и молчу.
-Поднимись наверх, там посмотри. Я тут поброжу.
Молодой буркнул неразборчиво и, шумно загребая сапогами, прошел впритирку с Мишкой, одарив его крутым запахом давно не мытого тела.
Потом пятно света и шаги скрылись за углом, и тут же загрохотала железная лестница. Оставшийся, негромко дудя под нос неразборчивый мотивчик, походил взад-вперед, потом достал что-то шуршащее… закуривает, догадался Мишка… Вспышка спички на миг осветила лицо: обычное, простоватое, с маленьким курносым носиком. Мотивчик сменился другим, и этот Мишка узнал: «На тебе сошелся клином белый свет…» Это была когда-то дворовая песня, только слова другие: «По тебе проехал трактор „Беларусь“…» Красный огонек, вспыхивая и угасая, описывал замкнутые кривые в пространстве, а потом замерцал и стал удаляться: тот, кто курил, направился к парапету. Шагов его Мишка не слышал.
Ну, ребята, влип… Мишка почувствовал, что руки его обхватили гранату и что пот заливает глаза. Это была неразрешимая коллизия, потому что руки не желали размыкаться, а зрение надо было как-то спасать. Наконец, он справился и с руками, и с потом. Держаться, надо держаться. Холодно и расчетливо. Они ищут не меня и почему-то не желают включать свет. Это хорошо, это уже половина успеха…
Тот, что курил у парапета, с размаху бросил сигарету вниз. Красный зигзаг секунду висел в воздухе, медленно тая.
-Сашок, ты это чего? - спросил голос над головой.
-А вот… - с хрипотцой отозвался куривший. - Щас добавим…
В тишине громко и железно клацнуло, и ударило два выстрела. Потом, через пару секунд, еще два. Потом еще. Вспышек видно не было: стрелявший перегнулся через парапет.
-Ракетный обстрел Кандагара, - чуть сдавленно объявил он, распрямляясь; Мишка уже довольно хорошо видел его поясной, как на мишени, силуэт. - Забегали, шурави…
-Слушай, я тут пломбы трогать не стал, через дверь посмотрел, - сказал голос наверху. - Календарь опять засбоил. Должна быть ночь с четвертого на пятое, а там с пятого на шестое. Надо опять инженера звать.
-Инженера… Слушай, Чуха, а ты замок на двери менял?
-Вчера, как ты сказал…
-Не было замка, Чуха. Я подумал, что ты опять профилонил, хотел на обратном пути тебя носом потыкать. Так, говоришь, пломбы целы?
-Целы, Сашок, точно говорю: целы.
-Слава Аллаху. Ладно, придется засветлять. Проверишь балкон - и спускайся. Да ствол держи наготове.
-Понял, Сашок. Иду.
Наверху застучали сапоги, а человек у парапета перезарядил пистолет и скользящими, почти беззвучными шагами пошел назад. У меня же топор, в отчаянии подумал Мишка, можно же топором… Он не двинулся с места. Щелкнул выключатель, загорелись лампы - и засветилось небо. Солнце скользнуло из-за гор и остановилось невысоко. Мишка обтер ладонь о штаны, взялся за рубчатое тельце гранаты и потянул его на себя. Чека не отпускала. Он рванул - и чуть не выронил гранату из руки. Этого он испугался. Другого он не боялся ничего. А может быть, боялся так, что уже не чувствовал своего страха.
Человек вышел из-за угла. Он был одет в черный, наподобие танкистского, комбинезон. Лицо было то же самое, простоватое, курносое, только глаза были мертвые. Он увидел Мишку, гранату в его руке и все просчитал и все понял.
И Мишка все понял, глядя в эти глаза, и уже не слышал, как тот сказал:
-Эй, парень, поосторожней с этой штукой!
При первых звуках голоса Мишка ослабил пальцы, и предохранительная скоба полетела, вращаясь, как бумеранг; хлопнул капсюль, и запахло пистонами - как от детского пистолетика. Мишка держал гранату в поднятом как бы в ротфронтовском приветствии кулаке.