- Подождем немного, она снимет еще один слой… Да, господа офицеры, я не договорил тогда - если, конечно, вам не скучно? Нет? Тогда, с вашего позволения, я продолжу…
Андрис чувствовал, что плывет. Усталость накопилась такая, что справляться с ней было уже невозможно. Высокий голос Линдермана врезался куда-то под темя и вызывал нервную дрожь: хотелось заорать и запустить в Линдермана пепельницей. Андрис прикрыл глаза. Все это было важно. На веках изнутри, как на киноэкране, возникали и гасли яркие линии, пятна, слова, символы чего-то, недоступного пониманию… Если взять произвольную группу - скажем, человек сто - новорожденных и проследить их судьбу, мы увидим, что семь-десять будут иметь склонность к лидерству, пять-семь процентов станут генерировать идеи, и часть этих идей будет подхвачена лидерами и внедрена в сознание семидесяти процентов исполнителей, так мы их назовем; и останется у нас двенадцать-пятнадцать процентов этаких странных, вроде бы ни к чему не пригодных индивидуумов. К лидерству их не тянет, быть исполнителями им скучно, генерировать идеи они не в состоянии. Вот с такой группой я и занимался, говорил Линдерман, и Андрис мучительно напрягался, стараясь вспомнить, что по этому поводу говорил когда-то Лео, и не мог - застилало память, и надо было, не отвлекаясь, слушать Линдермана, чтобы не упустить что-то важное, важнейшее… У всех у них мощнейший творческий потенциал, говорил Линдерман, но он не может себя реализовать - потому ли, что нет спроса на этот род творчества, или, может быть, у них не было возможности развить его, вывести на поверхность… они очень несчастные люди, потому что счастья им получить неоткуда… Из них-то и формируется армия наркоманов: ад, который царит в их душах, они пытаются залить, засыпать суррогатами бытия… и никто из них не спасется, потому что иными путями не сможет вернуть себе те сложные эмоции, которые дает наркотик… потому что естественный путь получения этих эмоций для них закрыт… Они - действительно отбросы общества: общество отбросило их, потому что имело избыток материала для формирования своей интеллектуальной и духовной элиты. Избыточность вообще характерна для живой природы, вы же знаете… и вот они расплачиваются за то, что нам их таланты сегодня не нужны… они - стружка, опилки… то лишнее, что надо убрать, чтобы получить нужное изделие… и если бы требовалось изделие другой формы, были бы сколоты другие куски… но все равно были бы сколоты и обращены в пыль… В пыль, согласился Андрис, что же мы за сволочи такие… Никто не виноват, сказал Линдерман, мы еще не созрели как общество, если не можем реагировать на иное, непохожее - иначе как ненавистью, неприязнью… мы еще не перегорели, мы еще принимаем жизнь слишком всерьез…
Марина опять позвала его, и Андрис, кажется, провалился куда-то - было падение и мелькание перед глазами, и включился он только в середину разговора: Линдерман что-то ему объяснял, а он, видимо, отвечал и, видимо, в такт…
-…этот старый осел не учел, - горячился Линдерман. - Вот, пожалуйста: зона интерференции проходит - вот - пересекая лимб, четверохолмие, мост, доходит до продолговатого мозга… самая черная подкорка…
-Конкретно можно? - спросил Андрис.
-Попробуем. Так… про нарастание забывания Хаммунсен вам хорошо объяснил, про эмоциональные девиации - тоже… это возникает при самом идеальном применении метода, так сказать, органический порок. А вот что возникает, если применять упрощенную методику - то, что делает большинство, как там: «плот-мюзик»? Вот вам «плот-мюзик»: снижение самой оперативной памяти, способностей к анализу, увеличение времени поиска необходимой информации, то есть снижение скорости мышления… вообще активизация подкорки, поскольку контроль коры ослабевает… если использовать четвертую-пятую копии записи, то скачком растет агрессивность… далее - то, о чем я говорил: субсенсорные раздражители начинают очень значимо влиять на поведение, кора уже не обеспечивает контроль…
-То есть формируется практически новая личность: неспособная к обучению, тупая, агрессивная и с непредсказуемым поведением - особенно в толпе?
-Да, - сказал Линдерман.
- Именно так. Как я понимаю, то, что мы исследуем, разошлось уже широко?
-Да, - сказал Андрис. - По прикидкам - обработано тысяч шестьдесят-восемьдесят.
-Боже ты мой, - прошептал Линдерман. - И ведь… не остановить, не…
-Это выдохнется постепенно, - сказал Андрис. - Оригиналы записей я уничтожил.
-Хуже чумы, - сказал Линдерман. - Хуже чумы…
-Они не могли больше общаться с компьютерами - и разбивали их, - глухо сказал Юсуф. - Рано или поздно они не смогут общаться друг с другом…
-Может быть, до этого не дойдет, - сказал Линдерман. - Может быть, действительно выдохнется…
-Какая-нибудь очень плохая копия - десятая, двадцатая?.. - пробормотал Юсуф.
-Я делаю, - сказала Марина. - Именно двадцатую.
Странно, подумал Андрис, ведь обвал, все рушится и вот-вот накроет - а эти четверо сидят и решают задачку, на которую им бы надо плюнуть - и спасаться, спасаться… Он вздрогнул и открыл глаза.
Все как-то странно изменилось, хотя Марина по-прежнему сидела за пультом, позади нее стоял Линдерман, а Юсуф как сидел, так и сидел верхом на стуле, опираясь подбородком на кулаки. Лицо его показалось Андрису страшным: обтянутые оливковой кожей тонкие кости, черные глазницы, в которых нет глаз, черные прилипшие ко лбу волосы - мелкие капли пота…
-Юсуф, - позвал он. - Что с тобой?
-Что? - Юсуф повернулся к Андрису, и наваждение пропало: лицо как лицо, а что глаза впали и вокруг чернота, так это от кромешной усталости…
-Ты как-то…
-Взрыв вспомнил, - сказал Юсуф.
-Да. Это, конечно…
-Если бы ты пришел на две минуты раньше…
-Именно. Что было, кстати, вполне вероятно.
-У тебя не бывало ощущения, что сходишь с ума?
-Бывало. И не так уж редко.
-Я ведь, собственно, не полицейский. Я всегда занимался информатикой.
-Я знаю.
-Поэтому мне часто мерещится разное…
-Ты меня подозреваешь?
-И это тоже. Нет, я знаю, что - чушь.
-Вполне в рамках.
-Я хочу ее спросить…
-Марину?
-Да.
-О чем?
-Сейчас они закончат…
-Собственно, уже все, - сказал Марина, оборачиваясь. - Спрашивайте.
-Скажите, что вы знаете об «эльфийских играх»?
-Кажется, какой-то цирковой номер. А что?
-Нет, цирковой - это Икарийские игры.
-Тогда не знаю.
-Но ведь вы - «эльф».
-Впервые слышу.
-Пожалуйста, не надо так… Мы с вами в одинаково невыгодных условиях…
-Я поняла. Не знала, что так называется.
-Странно, что не знали.
-Может быть. Красиво.
-Тогда, если не трудно…
-А вот это никого не касается… - у Марины внезапно сел голос.