В белом войлоке были заметны крошечные угольные точки —
пятнышки черной китайской туши. Еще одна загадка впадающего в детство Тонга. Зачем он побрызгал на хороший мяч тушью ?
Джеймс повертел мяч в руке, запустил им в стену. Поймал отлетевший обратно войлочный шар и, с силой закрутив, пустил гулять волчком по
столику, хранившему полустертые следы гексаграммы “ГЭ”.
Шар весело крутился, скользя по малахитовой поверхности столика. Крохотные пятнышки туши сливались в правильный узор Ки-Брас всмотрелся — и
почувствовал, что у него вспотели ладони.
Тонкой черной линией на шаре была прорисована стилизованная латинская буква Z.
Джеймс Дэвид Ки-Брас, начальник Одиннадцатого отдела Агентства по борьбе с терроризмом, подданный Ее Величества Елизаветы IV и джентльмен
до мозга костей, выпускник Оксфорда и любимый ученик профессора Донелли, выругался так, что ему позавидовали бы докеры Ливерпуля, — длинно,
грязно и замысловато.
Три минуты спустя он входил в бар на сорок девятом уровне.
2. ДАНА ЯНЕЧКОВА,
РЕФЕРЕНТ ВЫСОКОГО ПРЕДСТАВИТЕЛЯ СОВЕТА НАЦИЙ
_Нью-Йорк,_
_Объединенная_Североамериканская_Федерация,_
_25_октября_2053_г._
Дане Янечковой было больно.
Ревитализация всегда сопровождается неприятными ощущениями. Но в швейцарских и аргентинских клиниках ее проводят долго и обстоятельно,
растягивая на несколько дней или даже недель, накачивая пациента обезболивающими средствами и перемежая операции сеансами восстановительной
терапии. А Дана проходила программу-максимум за четыре часа. В течение этих четырех часов ей полностью удалили верхние слои эпителия
(девять-десять микрон), провели лазерное прижигание фолликул волос на ногах, ввели под кожу гиперактивные вещества, извлеченные из
южноамериканских лиан и азиатских цветов, подвергли молекулярному массажу, который, если называть вещи своими именами, был настоящим
молекулярным изнасилованием, три раза пропустили кровь через озоновые обогатители, убрали из организма накопившиеся в нем со времени
последней ревитализации шлаки и токсины, подхлестнули гипофиз и шишковидную железу, прочистили засорившиеся аксоны, пересчитали миллиарды
клеток в различных внутренних органах, безжалостно выкинули пораженные и вылечили больные. К тому же на протяжении всего сеанса по сосудам,
венам и артериям Даны сновала целая армия микроскопических чистильщиков, сгрызавшая атеросклеротические бляшки и пожиравшая расплодившиеся
в ее теле свободные радикалы. По крайней мере, именно так объяснил Дане причину сводящего с ума зуда доктор Голдблюм, похожий на старую
грустную обезьяну. “Потерпи, девочка, — сказал доктор. — Эти маленькие собачки очень хорошо тебя почистят, и ты будешь совсем как новая. А
потом я покажу тебе этих крошек в микроскоп, конечно, когда они из тебя выйдут, и ты сможешь взять их с собой на память — хоть целую
тысячу”.
Но Дана не хотела смотреть ни на каких крошек. Она не хотела смотреть на грустную, сморщенную физиономию доктора Голдблюма. Она хотела
только одного: чтобы четырехчасовая пытка закончилась как можно скорее.
Это была ее седьмая ревитализация. Во время первой она потеряла сознание — так ей было больно. Впрочем, это было довольно давно, и тогда
доктора не научились еще делать процесс омолаживания организма почти безболезненным. Почти. Какое важное уточнение.
Дана, закусив губу, смотрела, как на лицо ее опускается сверкающая черным металлом маска — аппарат для пластической хирургии.
Доктора
называли его ФМ — фэйсмэйкер, а подруги Даны, ложившиеся под черную маску кто чаще, кто реже, расшифровывали ту же аббревиатуру как
“fucking monster”. Фэйсмэйкер действительно был одним из самых неприятных инструментов ревитализации. Он безжалостно расправлялся с
морщинами, выжигал своими лазерами микроскопические кусочки омертвевшей кожи, уничтожал угри и прыщики. Кроме того, он, не задумываясь,
поправлял отличавшуюся от идеала форму носа (что даже в эпоху тотальной анестезии оставалось весьма болезненной процедурой), придавал губам
детскую припухлость, ваял правильные подбородки, уменьшал или увеличивал уши — короче говоря, лепил новые лица, как из пластилина. Дане
было грех жаловаться на черную маску — носик у нее и так был идеальный, ну а несколько чувствительных уколов в губы, становившиеся после
этого очень горячими и похожими на раздувшиеся равиоли, можно было и перетерпеть. Тем не менее она всегда боялась, что аппарат найдет в ее
лице что-то неправильное, что-то, что надо непременно исправить, и исправлять это будет ужасно больно. А Дана Янечкова не любила боли.
Черная маска мягко обволокла ее лицо, перед глазами замелькали разноцветные пятна, закружилась голова. Тонкое щупальце, а может быть,
толстый волос нежно скользнул по щекам, ненадолго задержался под правым глазом, как будто раздумывая, что делать с намечавшейся там
морщинкой, кольнул (почти небольно) и побежал ниже, к губам. Обследовал губы (никаких уколов не последовало) и забрался в рот. Внимательно
обследовал зубы, десны, пощекотал небо (Дане показалось, что ее сейчас вырвет) и очень вовремя выбрался наружу. Что-то щелкнуло, Дану
пронзило мгновенным электрическим разрядом (по позвоночнику прошла холодная молния), затем черная маска поднялась к потолку, а эластичные
браслеты, удерживавшие ее руки и ноги на белой поверхности ревитализатора, расстегнулись как по мановению волшебной палочки.
Операция закончилась.
Все еще не веря'в то, что мучения уже позади и можно целый год не вспоминать об ужасах ревитализации, Дана села на теплом белом столе и
подтянула колени к груди. Колени были круглыми и гладкими.
Вспыхнул свет. Все стены овальной комнаты, посреди которой стоял ревитализатор, засверкали зеркальными гранями. Дана, тихонько постанывая,
слезла со стола и подошла к ближайшей стене, морщась от боли в словно бы обожженных ногах.
Четыре часа ада стоили того. Из зеркала смотрела на Дану девчонка с огромными кристально-голубыми глазами. Стройные длинные ноги покрывал
нежный золотистый загар. Бедра были по-девичьи узкими, а ягодицы — тугими и круглыми. Талию, казалось, можно обхватить кольцом из большого
и указательного пальцев, бронзового цвета живот был плоским, как у восточной танцовщицы. Груди, небольшие, но крепкие, с крупными темно-
шоколадными сосками, упрямо торчали в разные стороны. Изящная тонкая шейка, казалось, с трудом выдерживала тяжесть роскошных черных волос,
спадавших на худенькие, как у подростка, плечи. Девчонке было не больше шестнадцати лет.
Она зажмурилась, привыкая к своему новому телу. Тело было теплым, почти горячим, будто его только что вынули из формовочной печи. Дана
провела рукой по внутренней поверхности бедер — шелк, шелк, шелк. Лобок тщательнейшим образом выбрит, на два сантиметра ниже пупка пальцы
нащупали крохотное уплотнение — там золотыми точками на бронзовой коже вытатуирована была маленькая корона — знак Школы Сигурда. Выше под
тонкой кожей прощупывались ребра — тело вовсе не отличалось полнотой.