Конечно не представляю, однако вижу на его столе такой симпатичный пузатенький кошелёчек. Видимо усилия оказались ещё и прибыльными. Скорее всего, даже уверен — тут наши подарки сыграли главную роль. Так и придётся забирать всё, чтобы не обидеть уважаемого человека.
— Кстати, а где Эйнара, как прошли опыты?
— О, опыты прошли просто чудесно, — Реналдо прикрыл глаза и улыбнулся краешками губ. — Она прихватила все коробочки и уехала в столицу. Хотела расцеловать вас на прощание, но увы, вы были сильно заняты.
— Ну что же вы, — я сделал вид, будто сильно растроен.
— Не стоит переживать. Я с большой охотой сделал это за вас, убедив супругу, что так будет лучше и она не поцарапает свои нежные губки.
Мы оба рассмеялись, представив картину, как опрометчивая красавица бьёт в руках ужасного чудовища.
Дальнейшее продвижение на мир дэмов учёные мужи решили приостановить, ссылаясь на необходимость нормального обустройства промежуточной базы. Меня это нисколько не огорчило, я лишь конфисковал освободившуюся тележку под свои нужды. Попросил Деранго нанять плотников изготовить крест с надписью ' Владимир Николаевич Кузьмин' — нужно выполнить своё обещание и установить его на могилку. Через день перетаскал барахлишко, парадные клинки и мы покинули королевство Дарино.
- 'Надежда умирает первой'. Странное название у этого мира.
— Это не название — крик души. Здесь покоится единственный человек на всю планету, — я стянул крест с тележки и закинул на плечо. — Вернее он считал себя таковым. К сожалению дух оказался слаб и он умер не дождавшись моего возвращения.
— А кем он был? До того как попал сюда.
— Учитель биологии, мой земляк. Трагически погиб, там на Земле; попал к дэмам, откуда я его и перетащил сюда. Конечный результат всей эпопеи на моём плече.
Я разблокировал вход и мы ступили на знакомый мне берег. Нарейса с минуту втягивала местный воздух, наслаждаясь необычными ощущениями, крутнулась на месте и, скинув всю одежду, с визгом бросилась в лениво накатывающие волны. Пока она веселилась, я успел залезть на обрыв и установить крест, отдав последнюю дань. Говорить ничего не хотелось — просто похлопал ладонью по холмику и вернулся на берег. Ждать долго не пришлось — чёрная дева вышла из пучины морской и я невольно залюбовался её обнажённой фигурой. Куда‑то подевалась некоторая худощавость, присущая высоким женщинам; в нужных местах образовались приятные глазу округлости, а пластика движения просто завораживала. Проплыла мимо одежды, быстро опустилась ко мне на колени и прильнула к груди, обхватив шею руками.
— Как здесь хорошо. Я чувствую себя заново родившейся, — она приподняла голову и, кокетливо прищурив глаза, игриво прошептала, — И даже немного возбуждена.
— Не верь этому миру, — я взъерошил густые серебристые волосы, — Он больше похож на наркотик. Пока здесь — всё отлично, но стоит уйти и все болячки с недугами вернутся назад. Последнее пристанище для смертельно больных — вот его назначение.
— А я надеялась устроить здесь наш дом, — она с сожалением вздохнула, — и теперь понимаю твою надпись. Уйдём отсюда поскорее, не хочется себя расстраивать.
Нарейса немного постояла, глядя на такую привлекательную и обманчивую планету, затем решительно стёрла старую надпись и набрала менее помпезное — 'Последний приют'. Для тех, кто прочитает и поймёт — это многое скажет. Через час, по внутренним ощущениям, мы добрались до Земли. Я сунул в рюкзак три пенала с клинками, остальное не к спеху и подождать может.
— Постой, Серхео.
— Почему не Сергей? Ты прекрасно говоришь по — русски.
— Мне так больше нравится. Давай посидим…на дорожку и поговорим.
— Ну, если тебе так хочется… — я привалился к тележному колесу, вытянув ноги, и пристроил Нарейсу на привычное место.
— Я твоя жена, так? Так. И Вера твоя жена — верно? То есть у тебя две жены.
— Постой — постой, ты к чему это клонишь? Я здесь, и я там, как говориться — почувствуй две большие разницы.
— Глупый, глупый арахейо.
— Повторяетесь, мирса Мирош.
— И не раз повторю. Ты себя убедил, что имеешь две разных личности.
— А разве это не так? Хорошо — хорошо, я глупый арахейо, которого нужно привести в чувство. Можешь начинать.
— Если не веришь, давай проведём простой эксперимент — мы с Верой напишем на бумаге все твои привычки, характер, поведение, мимику лица и сравним. Хочешь сейчас узнать результат?
— Как нибудь потом, ладно?
Что‑то мне стало нехорошо, от осознания своей глупости. В душе не то что кошки, амурские тигры заскребли. Права, жёнушка моя иномирная, ох как права. Задурил ты себе голову, Сергей Сергеевич, на почве личных катаклизмов. И что теперь? Падать Вере в ноги, просить прощения? А Нарейса? Её уже не отрезать — приросла. Я от злости на себя даже зарычал.
— Не дрейф, Сергеич, ещё полчаса продержимся — спасём мир.
— Откуда? — моему удивлению не было предела, об этом знали только двое, я и мой ротный.
— Оттуда. — она грустно улыбнулась. — Ты думаешь 'Корона' просто передаёт знания? Да, если имеется специальный обучающий кристалл. В моём случае несколько иначе, я получила полную копию твоей памяти.
Вот тут самое время и завыть от тоски. Господи, какая страшная женщина находится рядом — она знает меня как облупленного.
— Ладно…
— Подожди, — Нарейса приложила пальцы к моим губам. — Тогда будем расслабляться и получать удовольствие. Так?
— Так, моя радость, так. Будем расслабляться.
Глава 19. Жизнь полна неожиданностей
Мы только подошли к подъезду, как навстречу выскочил Артём.
— Батя, Нарейса, привет. Что‑то вы на этот раз рано — обещали через две недели.
— Привет, Артём, — улыбнулась она
— Ничего себе! Когда успела язык выучить?
— Есть способы. Сынок, как там мама? — меня сейчас очень волновал этот вопрос.
— Приболела чего‑то. Говорит, что простыла. Вон сегодня даже с работы отпросилась.
— Позвони ей, скажи, что подымаемся. У меня телефона с собой нет. Сам‑то куда собрался?
— Пойду с пацанами в клуб, потусуемся немного.
— А какое сегодня число? Я с этими походами вообще счёт времени потерял.
— Пятница, двадцать второе, декабрь месяц. Скоро Новый Год.
— Ты ещё посмейся над отцом, обалдуй. Давай, звони матери, мы пошли.
Жена стояла в коридоре и нервно мяла бумажную салфетку. На бледном лице выделялись припухшие глаза, они с тревогой взглянули в лицо молодой соперницы и обреченно потухли. Нарейса понимающе кивнула мне и молча ушла в зал. Я сделал шаг и обнял мягкое, податливое тело, начинающее мелко подрагивать. Вера крепко обхватила меня руками и заплакала, с трудом выговаривая слова:
— Бросишь меня…я вижу, я не дура…вон она какая стала…а я…совсем старая…ребёночек у вас…видно, что беременная…уйдёшь, да?
— Веруш, ну что ты такое говоришь? Никто никуда уходить не собирается, тем более бросать.
— Да? Это ты сейчас так говоришь…успокаиваешь…а я поверю…поверю…кому старуха нужна…
— Ну какая старуха? Посмотри на себя в зеркало — красивая зрелая женщина.
— Ага, посмотри…зарёванная страшная дура…а она молодая…она тебе детей роди — и-и — т…
Она окончательно разрыдалась, больше не в силах вымолвить ни слова. Я гладил волосы плачущей жены, пытаясь успокоить, и не находил ничего, что могло бы разрешить ситуацию. Подхватил на руки и отнёс в спальню; сел на кровать, не пытаясь разжать вцепившиеся руки, пристроил её поудобнее на коленях и стал ждать. Не знаю, сколько мы просидели в темноте, но поток слёз постепенно сошёл на нет. Вера, оторвала лицо от намокшей куртки и посмотрела мне в глаза:
— Какая же ты сволочь, Мирошников, — она попыталась вытереть покрасневший нос скомканной салфеткой, но та просто расплывалась под пальцами.
— Знаю, Веруша, знаю. Ты прости меня, если сможешь, но оправдываться я не буду. Глупо говорить, что не думал, не хотел, так получилось — вышло то, что вышло. Я тебя люблю и бросать не собираюсь. Ты моя жена, мать нашего сына и я хочу попросить — давай оставим всё как есть, незачем втягивать Тёмку в наши проблемы. Пусть парень живёт спокойно и не переживает за родителей. Да, Нарейса беременна — нет смысла скрывать, да ты и сама догадалась. Как вы это, женщины делаете, ума не приложу.
— А у меня задержка, — произнесла как‑то невпопад и, указав на подушку, попросила. — Там платок лежит, а то бумажная совсем мокрая.
— Задержка? — я вспомнил про 'женские' дни. — Может возрастное, не девочка уже.
— Не девочка, — она опустила глаза и стала тщательно разглаживать мокрое пятно на моей груди. — Дурища старая. Я в консультацию ходила.
— И что там сказали? — мне показалось, что жена старается скрыть смущённую улыбку.
— А что они могут сказать? Женщина, вам нужно было думать о возрасте, — старательно передразнила кого‑то из медиков и задумчиво продолжила. — Знаешь, я ведь, последнее время себя странно чувствую — спину перестало прихватывать, до квартиры поднимаюсь спокойно, без всякой усталости…грудь стала приподниматься.
— Вот видишь, всё оказывается не так страшно. Я с тобой.
— И она тоже.
— Давай сделаем так — приводим себя в порядок, переодеваемся и собираемся на кухне. Пора обсудить нашу жизнь окончательно, чтобы не было никаких недомолвок. Ты как, согласна?
— А куда мне деваться? — она слезла с колен и оправила помятый халат. — Я умываться, смою красное безобразие, а то выгляжу как лахудра — не выдержу конкуренции.
— Иди уже…конкуренция, — у меня слегка полегчало на душе, кажется основная буря прошла, но пока ещё не стихло.
Я пошёл в зал за Нарейсой, она уже переоделась и сидела в кресле, поджав ноги. Её глаза тревожно блестели, а бледные руки, с чёрными коготками, нервно теребили края короткого халатика. При моём появлении она вскочила, сделала несколько стремительных шагов и, обхатив за шею, горячо зашептала:
— Не отдам. Ни за что не отдам. Если надо — уйду и буду ждать на нашей территории. Я обязательно буду ждать.
— Ну что ты, милая, не надо никуда уходить, — я постарался аккуратно расцепить руки. — Сходишь, после Веры, наведёшь лоск, если нужно, а потом сядем рядком и…
— …поговорим ладком, — продолжила она, пытаясь улыбнуться.
— Правильно. Все мои мысли — твои, значит нет повода сильно переживать. Я объяснился с женой, насколько смог, теперь твоя очередь и от этого зависит, насколько мирным будет наша общая жизнь. Ты же не будешь делать глупостей?
Нарейса отрицательно замотала головой, но желание поступить наоборот, из глаз не пропало. Вера вышла из ванной, показала рукой, что место освободилось и ушла в кухню.
Мы сидели за кухонным столом и напряжённо молчали. Я поставил локти на столешницу, опёр подбородок на сцепленные пальцы и стал наблюдать за битвой двух ревнивых женских взглядов. Лезть в такую драку ни одному мужчине не советую, обязательно окажешься крайним.