— Пахнет кровью. Ты кого-то убил, — Безликий не спрашивал. И так всё знал. Ощущал каждую частичку мира, как себя самого.
— Поймал мышку на обед. Совам иногда надо питаться. Да и котам тоже, верно? — Тень подмигнул и подался вперёд, явно ожидая ответа. Безликий переваривал его слова молча, разглядывая фигуры, просчитывая варианты. Он никогда не отличался терпением. Вот и сейчас слишком быстро надоело играть в намёки.
— Зачем ты убил вёльву? Тётка Седна и без того в ярости.
— Какое мне дело до склочной старухи с грязными волосами? — Тень опрометчиво съел слона, в упор не замечая расставленную ловушку. — Пускай злится, пускай хоть всю сушу затопит. От неба-то всё равно не убудет.
— Как же ты глуп, а ещё на Небесный престол заришься, — безнадёжно покачал головой Безликий.
Когда-то его посещали безумные идеи: найти с братом и его Легионом теней компромисс, может, даже переложить бремя власти на его плечи. Но пришлось признать, что отец был прав. При всех своих амбициях Тень с властью не справится, не сможет поддерживать гармонию мироздания и баланс между стихиями, не вынесет тяжести земной тверди. А без этого всё канет в бездну: и смертные, и ненавистные тени, и даже Повелители стихий. Впрочем, Безликий и сам не справлялся, прекрасно осознавая свою слабость и несостоятельность. Почему отец не нашёл кого-то более подходящего, ведь кроме Безликого и Тени у него было ещё два сына.
Братья! Память ножом резануло жуткое видение: лужа чёрной отравленной крови, сломанное тело, свалявшаяся и потускневшая медь волос, тяжёлые предсмертные хрипы и бескровные тонкие губы, шепчущие последнее: «Ты опоздал». Безликий вспомнил, за что так и не смог простить Тень: за предательство, его и своё.
— Нас уже и без того обвиняют во всех бедах мира. Проклятое небесное племя, чума для обитателей всех сфер, — ещё один обманный манёвр. Белый ферзь пал поверженный за пределы доски, открыв вожделенный путь к королю.
— Ты снова поддаёшься, — усмехнулся Тень, не замечая, как силок оборачивается вокруг его крыльев. — Когда это тебя заботило чужое мнение? Знаешь, мне иногда кажется, что мы с тобой поменялись местами и неумело играем роли друг друга, пряча своё истинное лицо под масками. А ведь можем их скинуть в любое мгновение: я займу твоё место в чертогах вечности, а ты отправишься во внешний мир и вкусишь все плоды смертной жизни, а потом уйдёшь за грань вслед за отцом. Ты же всегда желал именно этого.
Безликий окинул взглядом туманную пустошь. Промозгло и холодно, а так хочется простого смертного тепла. Вспомнились поцелуи, нежные прикосновения тоненьких пальчиков, мягкость женского тела и сладкий фиалковый аромат волос. Восхищение и любовь в родных, но таких далёких жемчужных глазах. И разлука длинною в вечность. Тень слишком хорошо знал, чем Безликий может соблазниться.
— Я был глуп и эгоистичен. Провидение уже заставило меня поплатиться, — он провёл пальцами по царапинам на маске. Теперь к нему возвращалось всё, разбередив старую незаживающую рану. Из-под содранных корок хлынул вонючий гной вместе с разрывающей сердце болью. Безликий зажмурился и затаил дыхание. Несколько мгновений он умирал в жуткой агонии, но потом пришло облегчение. Безликий вдохнул полной грудью и открыл глаза. Память вернулась, а вместе с ней и желание бороться. Он сделал последний ход: отдал коня, который единственный прикрывал короля:
— Скажи лучше, за что ты меня так ненавидишь?
Тень дёрнулся, в последний момент ощутив опасность, но желание победить пересилило инстинкты.
— Ты забыл, это не я тебя ненавижу, а ты меня. Я ведь тебя любил даже сильнее, чем брату положено любить брата, сильнее, чем самого себя. А ты предал мою любовь, променял на смертную шлюшку с кучкой жалких охотников и бросил меня прозябать в одиночестве. И я подумал, если удастся уничтожить весь мир, ты вернёшься ко мне и никто уже не сможет нас разлучить.
Пришлось силой заставить себя дослушать, не отворачиваться от его сумасшедшего взгляда, не закрывать глаза на его проступки, как Безликий делал раньше. Малодушие всему виной, но больше совершать подобных ошибок он не намеревался.
— Прости, — пожал плечами и грустно усмехнулся.
— За что? — Тень сделал последний до боли предсказуемый ход: — Шах и мат. Ты проиграл как всегда.
— Что значит партия в шахматы по сравнению с вечностью?
Безликий коротко взмахнул рукой. Незаметно сгущавшийся туман вдруг вздыбился и спеленал Тень плотным коконом.
— Ты, кажется, забыл — я властелин Ничто, — Безликий склонился над поверженным врагом.
— Ах ты коварная сволочь! — шипел Тень, извиваясь в собственных путах. — А ещё меня предателем называешь. Я всё равно выберусь — твои силы ослабли и больше не смогут меня сдерживать.
Безликий пожал плечами и вскинул руку. Туман закопошился и потянул Тень прочь в его старую темницу в недрах земли. Безликий внимательно пригляделся к собственным ладоням. Они стали совсем бледные, почти прозрачные. Того и гляди, исчезнут, как и он сам. Безликий тяжело вздохнул, впервые за вечность соглашаясь с братом.
— Значит, нужно их вернуть, силы… Капля веры в океане отчаяния — этого будет достаточно.
Безликий свернулся на ложе калачиком, обняв себя за плечи. И снова видел умирающий в медленной агонии мир.
ЧАСТЬ II. Глас во тьме
9.
Наше путешествие на север оказалось совсем не таким лёгким, как представлялось дома. Ни я, ни даже Вейас, хоть он не сознавался, всё туже стискивая зубы, не привыкли проводить в седле по восемь-двенадцать часов, искать водопой и выпас для лошадей и безветренные места для стоянок. По ночам мы мёрзли под ветхими навесами, следя по очереди за постоянно затухающим костром. Просыпались и вздрагивали каждый раз, когда поблизости раздавался заунывный волчий вой или глухой лосиный рёв. Одежда выпачкалась и прохудилась. Тело зудело от усталости и грязи. Припасы быстро заканчивались, а найти хоть что-нибудь съедобное в едва пробудившемся от зимней спячки лесу было очень трудно.
Отойдя от замка на расстояние недельного перехода, мы выбрались на тракт и присоединились к большому купеческому обозу, что вёз на торжище пряности и шелка из далёких южных стран и скупал пушнину у северных охотников. Купцы сразу признали в нас молодых Стражей и радушно делились едой, одолжили тёплую одежду и развлекали рассказами о диковинных землях по ту сторону Рифейских гор. Закон обязывал помогать бродячим охотникам на демонов всем, чем только можно, но я нет-нет да ощущала в брошенных украдкой взглядах настороженность. Неискренность? Недовольство? Вейас говорил, что мне всё чудится, но отделаться от гнетущего чувства не получалось.
Мешало и то, что при посторонних даже в туалет сходить было сложно. Купцы помоложе постоянно навязывались в компанию. Что за дурацкая идея ходить отливать парами? Не задерёт меня никакой медведь за ближайшими кустиками — это смешно! Приходилось отыскивать глупые предлоги, чтобы улизнуть незаметно. А когда начались месячные крови, стало и того хуже. Кажется, попутчики всё-таки признали во мне девушку и про себя посмеивались над моими сложностями. Плевать! Всё равно докладывать в орден не станут — слишком боятся рыцарей, чтобы лишний раз связываться.
Вскоре с гостеприимными купцами пришлось расстаться. Их путь лежал на запад в Дюарль, пышную столицу богатого Норикийского королевства, нас же ждала дорога через вольные города Лапии на крайний север.
Мы вновь оказались одни, но останавливаться в лесах не рисковали. Чем ближе к северу, тем больше шанс столкнуться с демонами, к тому же неокрепший божественный дар, как у Вейаса, привлекает их внимание. По крайней мере, так говорили наставники. Отдав почти все наши деньги картографу, мы заполучили план местности всей Кундии, по которой ехали сейчас, и большей части Лапии. Благодаря карте мы прокладывали путь так, чтобы всегда ночевать в сёлах или городах.
Селяне и мещане привечали нас с таким же радушием, как и купцы: отдавали лучшие куски со стола, уступали тёплое место у печи, растапливали баню. Хотя с купанием тоже выходила незадача: все удивлялись, почему мы с братом отказываемся мыться вместе и хлестать друг друга берёзовыми вениками — у простолюдинов, оказывается, был такой жуткий ритуал парения в бане. Один раз мы всё же уступили под натиском неудобных расспросов, а потом каждому пришлось долго ждать в душном предбаннике с завязанными полотенцем глазами, пока второй раздевался и остервенело стирал с себя въевшуюся до самых костей дорожную пыль. Мой гадкий братец к тому же подглядывал и гнусно хихикал. Из-за него я неуклюже поскользнулась на мокрых досках и чуть было не разбила голову об каменку. После этого я зареклась ходить в баню вместе с Вейасом, наплевав, что мою маскировку могут раскрыть.
Взгляды продолжали меня мучить. Особенно взгляды детей, которым приходилось мёрзнуть и голодать из-за нас. Порой мне хотелось отдать им свою миску постной похлёбки с краюхой хлеба и уйти ночевать в лесу вместе с диким зверьём и демонами, лишь бы не ощущать вину за свою «избранность».
Я даже поссорилась с Вейасом из-за этого. Тогда мы остановились в особенно бедной деревушке, которой в прошлом году сильно досталось из-за нашествий. Жителей тут было совсем немного, половина домов пустовала, а вторая стояла покосившимися, покрытыми копотью развалюхами, из которых испуганно выглядывали тощие измождённые лица. Кормили скудно: пустым бульоном и водянистой кашей из полевых растений. Спать постелили на жёстких лавках у отсыревшей и покрытой плесенью стены. А детей — двух шестилетних девчонок и совсем крохотного мальчонку — выгоняли спать в сарае.
Девочки, понурив головы, поплелись за порог, а мальчонка разрыдался, упал на пол и принялся колотить руками об доски, крича, что в сарае живёт страшный бабай, который всех съест. Как ни старалась мать его утихомирить, ничего не выходило. Отец не выдержал и замахнулся, чтобы ударить его... Я не смогла на это смотреть. Схватила меч, который Вей позаимствовал для меня из папиного арсенала, и сказала, что сама заночую в сарае. Подкараулю этого бабая и отсеку ему голову, чтобы не смел больше есть маленьких детей.
Мальчонка успокоился, а вот родители уставились на меня с испугом и хором принялись извиняться, что у них нечем отплатить за помощь. Я удивлённо глянула на брата. Тот укоризненно качал головой. Мол, сама кашу заварила, сама и расхлёбывай. Но я и подумать не могла, что взрослые люди воспримут мои слова всерьёз. Пришлось заночевать в сарае на гнилой соломе, в которой громко копошились мыши. Зато дети вернулись в дом, а вскоре ко мне присоединился злой, как стая саблезубых демонов, Вейас. Видно, побоялся одну бросить и костерил последними словами полночи, пока нас обоих не сморил сон. Наутро мы проснулись продрогшие и основательно простывшие. Шмыгая носом, Вейас не преминул напомнить о бабьей дури и ушёл в дом. А я ещё долго бродила по окрестностям, пока не нашла гладкую морёную корягу на берегу заросшего ракитами озерца. Обстрогала сучья ножом и отнесла детям. Сказала, что это рога демона-бабая. Мы с братом подкараулили его ночью в сарае и обезглавили. Больше бояться нечего.
Дети, толкаясь и вырывая друг у друга трофей, разглядывали его с неподдельным восхищением. А вот взрослые подозрительно напряглись. Мать сбивчиво благодарила и извинялась за доставленные хлопоты и скудный приём. Отец куда-то убежал и отсутствовал, пока мы доедали постную похлёбку. Вернулся, когда мы уже поседлали лошадей и собирались ехать дальше. Стал извиняться пуще прежнего, поблагодарил за избавление от демона-супостата и всучил мне тощий кошель. Мол, всё, что удалось занять у соседей, вы уж не серчайте, нет у нас, убогих, больше ничего. Так стыдно сделалось, захотелось объяснить, что я всё придумала, чтобы дети не боялись. Но Вейас сунул кошель за пазуху, запрыгнул в седло и помчал по дороге, поднимая столб пыли. И я за ним, боясь отстать.