— Спиритический сеанс? — едва не в полный голос удивилась я. Петрас шикнул и указал глазами на брата.
— Только мы с тобой. Ты ведь хочешь?
Я закусила губу, раздумывая. Неучтиво тревожить мёртвых понапрасну. И всё же... может, мне удастся попросить прощения и чувство вины прекратит грызть меня изнутри? Я стараюсь держаться, прячусь от него даже наедине с собой, но оно всё равно выползает из глубины уродливым монстром. Тогда к лучшему, если Вейас этого не увидит.
— Давай, — я сжала под столом ладонь Петраса.
Он опустошил последний кувшин с вином и с сожалением заглянул на дно.
— Закончилось — вот незадача, — кузен пихнул сидевшего от него по другую руку Вейаса локтем. — Не рассчитал, что это вино под крольчатину так хорошо пойдёт.
— Выпей моё, — брат передвинул к нему полную до краёв кружку.
Похоже, сегодня он решил устроить голодовку вместо меня: ни к еде, ни к вину не притронулся, так и просидел угрюмо нахохлившейся неясытью весь ужин.
— Съезди-ка лучше к винарю и привези ещё, — уже не так радушно процедил Петрас. И вдруг зарычал: — Съезди, говорю!
Вейас напрягся и вытянулся. Вот-вот колкость выпалит, и тогда все старания пойдут насмарку!
— Уже за полночь. Меня даже за городские ворота не пустят, — заговорил Вейас на удивление спокойно.
— Дашь им денег, они тебя ещё и в зад поцелуют, — смерив его холодным взглядом, ответил Петрас.
Казалось, воздух между ними вот-вот вспыхнет и подпалит льняную скатерть.
«Пожалуйста, сделай, как он просит, — взмолилась я. — Не порти всё в шаге от победы».
«Ты продалась за тряпки и побрякушки!» — разочарованно воскликнул он.
Я опешила. Какой демон в него вселился?
— Вейас?! — только когда услышала собственный голос, я поняла, что заговорила вслух.
— Иду уже!
Брат с шарканьем отодвинул стул. Петрас швырнул ему кошелёк и подмигнул мне. Вейас ушёл, не оборачиваясь. Даже не ответил на мой мысленный зов. Захотелось броситься следом и помириться, но я лишь мило улыбнулась Петрасу. Нельзя показывать слабость и неучтивость. По крайней мере, не сейчас.
Ведь он не причинит мне зла. Он благородный Страж. Он поймёт, что это лишь игра. Обнимет и поцелует пару раз после вызова духов, пока мой мрачный братец не вернётся — ничего страшного в этом нет, я потерплю, а потом объясню про свои чувства им обоим.
«Глупая-глупая Лайсве! — свербел издевательский внутренний голос. — Ты даже не представляешь, какими опасными и жестокими могут быть взрослые игры. — Я дёрнула головой, гоня прочь дурные мысли: — Я хочу попробовать, узнать, не трусить хотя бы один несчастный раз в жизни! Я сильная, я справилась с варгами, я смогу его унять, если всё зайдёт слишком далеко».
Когда за братом захлопнулась входная дверь, Петрас поднялся из-за стола и, галантно взяв под локоток, повёл меня в гостиную.
Мы сдвинули с середины комнаты мохнатую медвежью шкуру. Я уселась на неё, а Петрас взял кусок мела и принялся выводить на полу замысловатые узоры: большой круг, в нём человек в полный рост с вытянутыми в стороны руками и ногами, в пустых секторах по бокам обозначения четырёх стихий, внизу между ногами знак смерти — перевёрнутый анк, и птица над головой — символ души. Я знала все это по книгам, а ещё по тому, чему обучали Вейаса. Любила поглядывать за его уроками, мечтала, чтобы и меня допустили до подобных таинств, а не заставляли заниматься рукоделием и танцами, к которым у меня никогда ни склонности, ни желания не было.
Петрас расставил у ладоней, ступней и головы человека толстые свечи с вырезанными на воске рунами, по секторам раскидал грубые коричневые осколки янтаря. Я подобрала один и провела пальцем по шершавой поверхности.
— Нравится? Можешь оставить, — подмигнул Петрас.
Он принёс сверху гладко обтёсанный ольховый посох. Круглый набалдашник тоже был из янтаря, правда, более ценного, зелёного с застывшим внутри пауком.
— Правда, красивый? — проворковал Петрас, любовно поглаживая навершие. — Мне его отец после испытания подарил. Последний его подарок.
Я сочувственно улыбнулась. Отец Петраса умер неожиданно. По слухам, его преследовал мстительный дух, которого тот прежде пленил и заставлял прислуживать себе. Освободившись, дух свёл его с ума и вынудил выброситься из самой высокой башни собственного замка. Хотя поговаривали, что его наследник, обретя силу, сам подтолкнул родителя к краю, желая поскорее получить титул и власть. Я не верила досужим сплетням, помня, как гордился и любил Петраса его отец. Вейас даже жаловался, что завидует кузену: наш отец скупился на похвалу, лишь качал головой и поджимал губы, когда родитель Петраса долго и нудно хвастался успехами собственного чада.
Хотя было в самом Петрасе, в его таинственно-притягательной внешности, напористых и самоуверенных манерах, нечто настораживающее и пугающее. Но я связывала свою смутную тревогу с тем, что все медиумы немного мрачные и зловещие — такова уж стихия смерти.
Не дождавшись моего ответа, Петрас закрыл глаза. Полился монотонный речитатив, из которого нельзя было разобрать ни слова, в такт ему по центру звезды стучал посох.
— В ритуальной одежде было бы проще, — Петрас закончил заклинание и открыл глаза. — Ладно. Один призрак — не полчище. У тебя есть что-нибудь, что принадлежало тому, кого ты хочешь вызвать?
Я кинулась перебирать вещи на кровати. В потрёпанной походной одежде завалялся гребень. Повезло, что он не потерялся, когда я прыгала в реку от Лирия.
— Подойдёт? Она расчёсывалась им.
Петрас повертел мою находку в руках, снял тёмный волосок и поднёс к лицу, внимательно изучая.
— Вот это точно подойдёт, — подбадривающе улыбнулся кузен и кивком велел, чтобы я села обратно на медвежью шкуру. — Давно она умерла?
Петрас поднёс волос к свече. Тот скукожился, будто от страха, издал не слишком приятный запах и истаял без остатка.
— Несколько дней назад. Думаешь, получится? — я вдруг засомневалась.
Без Вейаса стало тревожно, не по себе. Словно я лишилась брони, защитника и смелости разом.
— Чем меньший срок, тем проще. А если она умерла не своей смертью, то точно явится — они тогда плохо на том берегу приживаются. Места себе не находят, — Петрас сложил руки на груди — явно к чему-то готовился. — Главное, сиди смирно и не пугайся — это их заводит. Стоит показать им слабину, как они потянут тебя за собой.
Я обняла себя за плечи. Уже жалела, что согласилась.
— Не бойся. Если что, я смогу тебя защитить, — вкрадчиво шептал он.
От его убеждённости по спине пробегали мурашки. Я чувствовала, как ему хочется добавить: «Не то, что твой братец-слабак!»
— Как её звали?
— Айка из Тегарпони, — собралась с духом я. — Она видела меня в мужском костюме и думала, что я парень. Боюсь, в платье она меня не узнает.
— Мёртвые не видят одежды, — снисходительно улыбнулся Петрас. — Они признают лишь душу.
Он вынул из рукава ритуальный кинжал с волнистым лезвием и полоснул себя по запястью. Янтарь набалдашника впитал его кровь как губка, потемнел и запульсировал багровым светом. Петрас выпрямился и ударил посохом в центр пентаграммы:
— Светом и тьмой заклинаю, духа с той стороны призываю, завесу пройди, плоть обрети!
Свечи мигнули и погасли. Даже угли в камине тлели не так ярко. На уши свинцовой тяжестью навалилась тишина. Стало зябко. Я сдавленно выдохнула — изо рта вырвались клубы пара. Мучительно долго ничего не происходило. Я устала сидеть смирно и уже решила, что ничего не вышло.
Стукнула об притвор дверь, заскрипели половицы. Захотелось передёрнуться от неприятного чувства, но Петрас успокаивающе положил руку мне на плечо и шикнул. Из самого тёмного угла, до которого не доставал свет из камина, к нам двигался тускло-зелёный огонёк. Он разрастался, обретая чёткие очертания, пока не замер в центре пентаграммы. Мигнул, и на месте огонька показалась прозрачная фигурка той, что и при жизни была похожа на бестелесного духа. Вокруг её тоненькой шейки обмоталась золотая нить, второй край которой был привязан к посоху кузена. Почти как у невольницы или у зверя на цепи.
— Только быстро, — Петрас подтолкнул меня вперёд, чтобы вывести из замешательства.
— Айка, пожалуйста, прости меня, — спешно затараторила я, с трудом преодолевая наползающий липкой пеленой страх. — Я не хотела вам зла, не хотела, чтобы тебе отрубали руку и гнали отовсюду, не хотела, чтобы ты голодала, а твоих товарищей вешали в назидание остальным. Мне так жаль, что вы умерли. Как ты там, на той стороне, совсем плохо?
Призрак знакомым движением склонил голову набок и посмотрел печальными, измученными глазами. Я снова глубоко вздохнула, выпустив изо рта кольца густого пара. Он осел на лице, смешиваясь с каплями ледяного пота.
— Зачем ты тревожишь меня? — без интонации заговорила Айка. — Разве ты не знаешь, что пустые извинения никому не помогут?
— Знаю, но... — я чувствовала, что говорю глупости и поступаю эгоистично, но слишком больно было терпеть: — Я не могу без прощения. Вина за ваши страдания не даёт мне покоя. Ты ведь была такой доброй при жизни. Пожалуйста, ведь это ничего не стоит — лишь пару слов!
Зеленоватый отсвет от её фигуры полыхнул ярче. Золотая нить истончилась.
— Когда я спасла тебя, то думала, что на том берегу встречу брата и папу с мамой, но здесь холодно и пусто, — её голос стал громче, но звучал всё так же неестественно глухо, без тени эмоции. — Мы скитаемся вдоль Сумеречной реки одинокими странниками, не узнаём друг друга, ни дотронуться, ни поговорить не можем. А река не течёт, не несёт свои воды к перерождению. Мы заперты в её круге — ни назад, ни вперёд тронуться нельзя. Прозябаем. И будем прозябать вечность. Ты за это просишь прощения?
Могильный холод пробирался через кожу и заставлял кровь стынуть в жилах. Мысли шевелились едва-едва, уступая под гнётом ужаса.
— Прости...
— Перестань извиняться! — бесплотный голос взвился до крика и хлестнул по ушам.
Золотая нить оборвалась. Зелень полыхнула так, что я на мгновение ослепла, а когда вновь смогла видеть, призрачная фигура, освободилась и неслась прямо на меня. Зависла в пяди от моего лица. Дохнула смрадным тленом. Колени задрожали. Сознание улепётывало из тела, через пятки, далеко-далеко.
— Нам обещали, что он придёт и сделает мир лучше для всех, даже для мёртвых. Но его нет. Есть только твой бог, тот, что забился в нору и трясётся от страха. Найди его и вытащи оттуда. Заставь стать нашим богом, милостивым и всесильным. Заставь спасти всех нас. Следуй за Северной звездой.
— Я не понимаю, — пропищала я сиплым, опавшим голосом. — Я не...
— Ты божественный посланник! Почему ты ещё здесь, а не ищешь его?! — призрак с громким гулом прошёл сквозь меня.
Я ощутила боль и ужас Айки перед смертью. Робкую надежду, что на другом берегу будет лучше, чем здесь, и разочарование от того, что ничего не сбылось, и разъедающую пустоту внутри, что заставляет забывать всё хорошее, оставляя лишь горечь и ненависть. Ноги подкосились, руки дёргались и выкручивались, но я не понимала, зачем и как остановиться.