— Но тогда что же это такое? — недоумённо осведомился я. Реально же всё это жутко похоже на пасеку… За исключением того, что ульи никто из металла не делает. Ибо никакой мёд их изготовление не окупит. И уж тем более — не создают для пчёл жилищ таких больших размеров — три на три и на пять футов…
— Ну… — затруднился отчего‑то поначалу с чётким ответом Бартинелли, заюлил. — Ну… — Однако затем всё же объяснил: — Всё дело в том, сэр Кэрридан, что, как вам, надеюсь, известно, каторжными правилами запрещено применение телесных наказаний в отношении заключённых женского пола. Но, тем не менее, принудить их к соблюдению режима как‑то нужно… Ну и вот, сами видите… — закруглился он, разведя руками. А потом вздохнул, глядя на моё непонимающее лицо, и прямо сказал: — Карцер это наш, сэр Кэрридан. Карцер.
«Вот это уже реально жестоко… — ошеломлённо подумал я, созерцая металлические шкафы — короба. И покосившись на своего сопровождающего, пребывающего в полной безмятежности, решил: Всё же не зря служащих Надзорного ведомства в излишней чёрствости упрекают. Не зря… Измыслить такой карцер, где, наверняка, летом задыхаешься от невыносимой духоты, а зимой коченеешь от леденящего холода, это… это я даже не знаю кем надо быть…»
Однако я не стал говорить этого вслух, благоразумно решив не обострять. Да и нечего мне, собственно, за всех каторжанок переживать. Которых, будем надеяться, если и наказывают, то исключительно за дело. А Энжель… Энжель наверняка и не подозревает о существовании на каторге такого жуткого карцера. Ибо с чего бы ей бунтовать и здешним правилам не подчиняться? Так что я только головой покачал, и мы двинулись дальше.
Вскоре до соседствующего со зданием каторжного правления строения добрались и поднялись на его широкое и невысокое — в две ступеньки всего, крыльцо. И, миновав широченную дверь, зашли внутрь. Очутившись в огромном — чуть ли не на всё это здание, зале, заставленном в строгом порядке обычными дубовыми столами и лавками. Но хоть и простецкая внутри оказалась обстановка, из, так сказать, излишеств — только расшитые занавески на многочисленных окнах и стоящие на подоконниках в глиняных горшках цветы, я всё же удовлетворённо кивнул. Ибо роскошь не главное. Куда важней то, что чистенько везде — буквально вылизано. Видно, что следят…
Впрочем, несмотря на то, что я не побрезговал бы сесть за любой из имеющихся здесь выскобленных до белизны столов, старший триарх мне этого не предложил. Дальше повёл… В следующий, имеющий куда более скромные размеры, зал. Где стояли застеленные белоснежными скатертями небольшие — на четырёх человек, столы, вместо лавок имелись мягкие стулья, и всё такое… приличествующее не самой захудалой столичной таверне…
— Однако… — покачал я головой, остановившись на входе в этот зал и изумлённо его обозревая.
— Идёмте — идёмте, сэр Кэрридан! — мягко подхватил меня под руку и потащил дальше заулыбавшийся Бартинелли, которому, похоже, приятно польстило невольно сорвавшееся с моих уст восклицание. Доверительно сообщив при этом: — Зал‑то что… а вот стряпня нашего повара… Вот где настоящее чудо!..
За одним из столов, у стены, мы и уселись. И Бартинелли тут же велел выглянувшей из кухни дородной женщине — явно не каторжанке, в белом фартуке поверх цветастого платья, принести нам поесть. Ну и, разумеется, выпить. Вот так вот…
Женщина эта — не то кухарка, не то прислуга, оказалась довольно расторопной особой. И уже вскоре я смог оценить здешнюю кухню… С удовольствием отведав превосходно приготовленной молодой телятины, поджаренной в сладком томатном соусе, с отварным картофелем и овощами, что были поданы на серебрёном блюде, да пригубив лёгкого красного вина — весьма отменного на вкус. После чего подивился про себя тому, как славно здесь кормят надзирателей — как аристократов каких‑то.
Не съехидничать на эту тему, я понятно, не смог. И произнёс вслух, не обращаясь вроде бы ни к кому: — Интересно, а заключённых здесь так же потчуют?.. А то, сдаётся мне, многие мои знакомые из портового квартала Кельма оказались бы не прочь поменяться с кем‑нибудь из них местами…
Бартинелли на подколку не ответил. Сделал вид, что жуть как поглощён пиршеством желудка. И вообще — когда он ест, то глух и нем. Ну да я и не сомневался даже, что каторжанки здесь питаются совсем иначе. Не про их честь столь шикарно приготовленные блюда.
— Ну и как вам, сэр Кэрридан? — обратился ко мне с вопросом по завершении трапезы Бартинелли, прикладываясь к бокалу с вином.
— Спасибо, всё весьма и весьма, — похвалил я здешнюю кухню, ничуть не покривив при этом душой.
— А всё благодаря заботе нашего начальника — эйра Риатиса! — назидательно подняв указательный палец, с некоторым самодовольством сообщил Бартинелли. — Который аж из самой столицы герцогства отличного повара к нам сманил!
— Да ну, правда что ли? Прямо из столицы герцогства? — изобразил я для поддержания разговора некоторое недоверие.
— Истинная правда! — клятвенно заверил меня старший триарх. И привёл убийственный аргумент — Да вы ведь сами могли оценить, насколько отлично всё приготовлено! Ну разве мог такое чудо сотворить какой‑нибудь неумеха с деревенского трактира?
— Да действительно, — не мог не согласиться я. — Чтоб поданная к столу телятина так и таяла во рту нужно быть действительно отменным поваром… И улыбнулся. — Единственное, несколько непривычно что‑то есть, не ощущая при этом никакого запаха.
— А ну это да, это да, — рассмеялся старший триарх. И глотнув ещё вина, замолчал. О чём‑то задумался… О чём‑то отличном от прекрасной трапезы, судя по тому, что его лицо приобрело серьёзный вид. Да и взгляд у него стал какой‑то… оценивающий что ли… словно Бартинелли решает, достоин я чего‑то или нет.
— Но вообще я совсем не о том хотел с вами поговорить, сэр Кэрридан, — наконец решился он, прекратив меня разглядывать.
— А о чём же? — благожелательно осведомился я, пребывая после столь отменного завтрака в превосходном расположении духа.
— Видите ли, сэр Кэрридан… — замялся Бартинелли. — Тут такое дело… Что даже и не знаю, как вам всё это преподнести…
— Да говорите как есть, — махнул я рукой, поощряя его к продолжению, прежде чем приложиться к своему бокалу с вином.
— Сэр Кэрридан, я бы на вашем месте не настраивался на то что вы заберёте отсюда ди Самери сразу по приезду эйра Риатиса… — выдержав небольшую драматическую паузу, огорошил меня Бартинелли.
— Это ещё почему? — буквально окаменел я, моментально утрачивая вкус к отменному вину.
— Да нет, сэр Кэрридан, вы не подумайте ничего такого! — немедля вскинул ладони в успокаивающем жесте старший триарх, — С нашей стороны никаких проблем тут нет! Наше дело ведь маленькое — всего лишь неукоснительно исполнить полученное распоряжение. Что собственно мы и намерева…
— Тогда в чём же дело? — перебил я словоизлияния Оскара, желая поскорее добраться до сути проблемы.
— Да это наши судейские всё воду мутят, за компанию с магистратскими, — досадливо поморщился он.
— В смысле? — недоумённо уставился я на него, не поняв ровным счётом ничего. Судейские какие‑то… магистратские… когда я на каторгу приехал, а не к ним.
— Ну ведь сам факт передачи осужденной на поруки должен быть ещё и оформлен надлежащим образом, сэр Кэрридан… — отставив бокал с вином и сцепив кисти рук в замок, начал объяснять мне старший триарх. — А сделать это не так‑то просто, как кажется… Ведь нужно: уведомить судейских из Коуриджа, добиться назначения даты рассмотрения, решить в магистрате вопрос по выделению конвоя для доставки осужденной на место, поставить об этом в известность Первую управу… Ну и так далее…
— Ничего себе… — растерянно протянул я.
— В общем, как понимаете, — подытожил Бартинелли, — формальностей достаточно. — И добавил с неприкрытым возмущёнием: — Чем эти чинуши, собственно, и пользуются!
— Но… но каким образом все эти формальности касаются меня и леди Энжель?.. — совершенно растерявшись, тупо спросил я. — Разве она здесь не находится исключительно по негласному распоряжению Охранной управы?..
— По какому ещё негласному распоряжению? — выпучил на меня Бартинелли глаза. И, похлопав ими недоумённо, озадаченно спросил: — Как вы себе это вообще представляете, сэр Кэрридан?.. — После чего, покачав головой, немного растерянно добавил ещё: — Мы же никак не можем содержать на каторге лиц без соответствующего судебного приговора…
— Ну Кован… ну с — собака серая… — не сдержав чувств, зло выдал я. Выбил меня такой поворот событий из колеи, что уж тут и говорить, выбил… Никак не ожидал я того, что ас — тарх не удовольствуется обычной для Охранки игрой и реально отдаст Энж под суд! А он… Ну гад! Без шуток отправил златовласку на каторгу! И она здесь действительно отбывает срок…
Пообещав себе поквитаться при случае с этим тайным выкормышем тёмных, и чуть уняв таким образом нахлынувшую на меня ярость, я закидал своего собеседника теми вопросами, что напрашивались сами собой: — И на кой демон этим вашим судейским и магистратским воду мутить? Чего они хотят добиться этим? Вражда у них тут с вами что ли какая‑то?
— Да нет, никакой вражды нет, — отрицательно мотнул головой старший триарх. И криво усмехнулся: — Просто жадность их нешуточная обуяла…
— Жадность? — переспросил я.
— Ну да, — кивнул Оскар. И, чуть склонившись над столом, начал мне объяснять: — Раньше‑то всё проще было. Судейские и магистратские просто присылали сюда своих представителей и оформляли всё это дело как выездное заседание суда. Заверяли быстренько бумаги, да и делу конец — все довольны и отправляются по домам…
— А теперь почему так не делают? — нахмурившись, осведомился я у Оскара, сделавшего паузу для того чтоб пригубить вина.
— Дело в том, сэр Кэрридан… — задумчиво начал старший триарх, явно подбирая слова. И, сделав ещё крохотный глоток из бокала, всё же сделал попытку раскрыть мне без лишних заумностей явно запутанную ситуацию: — Дело в том, что наша каторга является не вполне обычной. Ведь у нас содержатся исключительно те осужденные, что прежде не имели проблем с законом… Ну или не попадались просто ранее ни разу. А к таким лицам несколько особое отношение… Подразумевающее под собой то, что любая из наших каторжанок, по истечении определённого срока и при отсутствии существенных замечаний, по ходатайству руководства каторги может быть отпущена на поруки… Если, конечно, найдётся человек готовый за неё ответ держать. — И развёл руками: — Так что, как понимаете, ваш случай у нас отнюдь не уникальный.
— Это понятно, — кивнул я, усваивая сказанное. И настойчиво спросил: — Но что здесь не так‑то? Отчего судейские против этого дела ополчились?
— Да всё так, — отмахнулся Оскар. — Просто однажды, ещё до того как я сюда прибыл служить, одну из каторжанок приехали забирать родители. Из купеческого сословия… И подождать день — два, потребных для улаживания всех формальностей, не захотели. Ну и взяли, да сунули взятку для ускорения дела… отсыпав и судейским и магистратским золотишка с лихвой… А тем это, понятно, очень понравилось…
— Да уж наверняка! — не удержался чтоб не хмыкнуть я.
— Вот с тех самых пор и начали они всячески затягивать рассмотрение дел по передаче каторжанок на поруки, дабы прибывшие за ними люди несли этим прохиндеям деньги для ускорения процесса, — наконец донёс до меня Оскар то, до чего я уже и сам дошёл — своим умом.