— Не верю я, чтоб один шестерых убил! Да и на Глеба не похоже — столько на одного выслать. Скуден умом князь… Небось послал двоих, те по пути в корчме брагой опились, вот Некрас их и одолел.
— Может, так и было, княже, любят люди приврать… Но Некрас мог податься к Светояру. И смок с ним…
— Его смок как теленок! — возразил Святослав. — На таком не полетишь.
— Вырос. Сотник рассказывал: Некрас смока маленьким нашел, не больше хоря был. Кормил с рук. Смок к нему так привязался, что был как собака, слушался каждого слова. Потом змей вырос и жрал столько, что Некрас прокормить не мог. Просил князя помочь, а Глеб отобрать велел…
— Жаден Глеб, — вздохнул Святослав. — Дал бы Некрасу пару гривен, сам на княжий двор смока отвел бы. Нам бы заботы не было.
— Думаю, княже, про смока выведать.
— Как?
— Жегало виноват перед тобой, пусть в Белгород едет!
— Узнают его!
— Не был он в Белгороде, никто его там не ведает. К тому же рожа у него не русская, такие все одно лицо. Велю ему бороду обрить, волосы с головы снять, как половцы делают. Будет оружием торговать. Никто не удивится: Ростислав к войне готовится, оружие в цене, купцы везут его в Белгород.
— Дашь Жегало мечей — ворога вооружать?
— Возьмет половецкое железо, дрянное. У нас его много, вои брать не хотят. Пусть Ростиславовичи купят — много не навоюют.
— Ладно! — согласился Святослав. — Только людей пусть возьмет — из Клобуков. Если Некрас в Белгороде — убить! — лицо князя стало жестким. — И смока, коли получится.
— Сделаем, княже!
— Лучше скажи, как далее быть? — вздохнул Святослав. — Рядились собрать войско у Городца, для того Жегало сено с зерном запасал. Теперь Городца нет, припасов нет…
— А земли Святояр занял…
— Когда?
— Сегодня. Большое войско перебрело на этот берег. Земли-то его, княже!
Святослав помедлил и кивнул.
— Много людей в Городце сгорело? — спросил тихо.
— Трое… Еще столько убились, с городниц прыгая.
— А посадские?
— Уцелели. Огонь не затронул посада, ветер в другую сторону дул.
— Стены Ростислав за два месяца подымет, службы до снега отстроит — Городец опять его! Столько воев летось под ним положили — все без толку, — Святослав вздохнул: — Думай, тысяцкий, как нам далее быть? Как войну теперь вести?! И я подумаю…
Горыня поклонился и вышел за двери. В сенях к нему метнулся Жегало.
— Будешь жить! — успокоил тысяцкий. — Сослужишь князю службу — все забудется. А хорошо сослужишь — награда ждет.
Сотник выхватил из-за пояса тяжелый кошель и с поклоном вложил в руку Горыни. Тот взвесил кошель в ладони, удовлетворенно кивнул:
— Идем, расскажу про службу…
Святослав, оставшись один, прилег на застланную толстым ковром лавку и смежил глаза. Болела голова — от вчерашнего пира, и еще более от мысли, что кубки поднимали, когда Городец пылал вовсю. Маленькая, но грозная крепость была ключевым звеном в задуманной великим князем войне, теперь цепь разорвалась, и соединить звенья не получалось.
«Светояр, это все Светояр! — думал князь, не замечая, что сердито скрипит зубами. — Без него Ростислав — вздорный отрок, которому достаточно плетку показать! Летось спас щенка от верного разгрома — заманил мою дружину в леса, заплутал ее, затаскал по буеракам, пока люди и кони не изнемогли. Пришлось о мире рядиться, крест с сопляком целовать. Не угомонится Светояр, пока Ростислав на киевский стол не сядет. Как такую язву рядом терпеть? Светояр не пускал меня в Киев, мой город по праву старшинства, войско Игоря разбил. Хорошо, что другие князья поддержали, Любечский ряд вспомнили, лествицу старую. Нет в землях наших порядка: брат на брата идет, щенок — на великого князя в благородных сединах. Окоротить бы молодца — чтоб навсегда дорогу в Киев забыл! Но как? Горыня Светояру в онучи не годится — хитер, изворотлив, но думать не умеет. К тому же злато больно любит… Заменить его некем, другие еще хуже… Переманить Светояра не выйдет — верен как пес, дед его Ростиславовичам служил. Теперь этот смок… Глеб Туровский забаву искал, а Светояр другое увидел. Мигом Городец сожгли… Прознает дружина про смока — на коня не посадишь. Всяк с детства сказку помнит, про трехголового, что огнем дышит… Что из того, что у этого голова одна? У страха глаза велики…»
Тяжкие думы одолевали великого князя, да так, что почувствовал себя худо. Кликнул слуг, те отвели Святослава в баню (всегда натоплена, старый князь любит). Там Святослава легонько размяли вымоченными в меду травяными вениками, поднесли холодного капустного рассолу — полегчало. Ужин князь велел подавать в спальню, к общему столу не пошел — не хотелось, не ко времени здравицы слушать. Была среда, постный день, Святослав без охоты пожевал пареной рыбки с тыквенной кашей, выпил холодного узвару и лег почивать под меховое одеяло. Долго ворочался, не в силах отогнать дневные заботы, и уснул только под утро…
6
Ух, каким выдался для Оляты тот день!
На обратном пути они заблудились. Поначалу летели над рекой, Олята вновь любовался открывавшимися с высоты видами, но прежнего восторга не было. Разведка в Городце, удар тиуна, появление блаженной и поджег города — впечатления распирали грудь отрока, хотелось поделиться, но Оляны рядом не было, а Некрас на беседу был не расположен. На возгласы отрока он не откликнулся, и Олята замолчал. Потому и скользил рассеянным взглядом по чудным долинам, залитым мягким лунным светом. Скоро и смотреть стало не на что: набежала туча, закрыв луну и звезды непроницаемым черным покрывалом. Затем громыхнуло, и пошел дождь. Крупный, холодный. Олята мигом промок, замерз и стал громко клацать зубами. Некрасу тоже пришлось не сладко: он хоть не стучал зубами, но тело его (отрок, ища тепла, прислонился к сотнику) сотрясала дрожь. Олята почувствовал, как змей стал снижаться.
«Где мы сядем? — тревожно думал отрок. — Не видно ни зги! Разобьемся…» Но Некрас знал свое дело, или же змей мог видеть в темноте: сели они на поляне, окруженной высокими соснами. Это Олята разглядел при свете молнии, ударившей неподалеку. Некрас, ни слова не говоря, спрыгнул в мокрую траву и направился в лес. Олята потащился следом. Сотник выбрал дерево, снес саблей несколько ветвей, бросил их к стволу и уселся на подстилку. Олята пристроился рядом. Под густой кроной сосны было сухо и безветренно, Олята, прижавшись к Некрасу, быстро согрелся и стал клевать носом. «А как же смок? — успел подумать он, закрывая глаза. — Он же на открытом месте…» Олята хотел спросить об этом, но не успел…
Проснулся он на рассвете — от холода. Некраса рядом не оказалось. Олята испуганно вскочил на ноги, но тут же увидел сотника — тот шагал к нему вдоль опушки, прокладывая темный след на мокрой траве. Отрок глянул туда, где ночью остался змей, — смок лежал посреди поляны, вытянув шею в их сторону.
— Весь неподалеку, — сказал Некрас, подходя. — Видел кузню, дым от горна идет. Пойдешь туда, наймешь коня, поедешь в Белгород и приведешь сюда сторожу с рыбой. Голодный смок не полетит.
К удивлению Оляты Некрас быстро стащил с себя свиту, порты и сапоги и велел ему скинуть свое рванье, а все это надеть.
— Зачем? — удивился отрок.
— Кто даст коня оборванцу? — спокойно сказал сотник. — Выдашь себя за княжьего отрока. Скажешь, на охоте отбился от своих, конь ногу сломал, а ты через лес пробирался…
Сапоги сотника пришлись Оляте почти впору, а вот свита оказалась длинной. Некрас ловко подвернул отроку рукава, затем опоясал своей саблей.
— У княжьего отрока должен быть меч! — пояснил, протягивая две серебряные монеты. — И нож…
— Как же ты?..
— У меня смок! — усмехнулся сотник. — С ним никакого меча не надо…
Кривой на левый глаз, хмурый кузнец долго и недоверчиво слушал Оляту, коня дал с большой неохотой, потребовав в уплату серебряную ногату, а также саблю — в залог. Оляте саблю отдавать не хотелось, но деваться было некуда. Кузнец вытащил клинок из ножен, внимательно рассмотрел и поцокал языком. И только затем вывел из конюшни сивого мерина. Как скоро убедился Олята, шерсть у коня была сивой не от рождения, а от старости: не взирая на его понукания, мерин и не думал скакать — лениво трусил по мокрой дороге, скользя копытами по свежей грязи. К счастью ехать оказалось недалеко: они приземлились в верстах семи от Белгорода. В городе Олята застал суматоху: по улицам скакали вооруженные всадники, бежали пешие вои — похоже, что войско собиралось в поход. Так оно и оказалось: получив известие о пожаре в Городце, Светояр велел трубить сбор. Олята нашел воеводу у княжьих палат; сидя верхом, Светояр отдавал приказы разлетавшимся во все стороны гонцам. Оляту он поначалу не признал. Дружинники стали отгонять наглого отрока, тогда Олята крикнул имя Некраса. Воевода мгновенно переменился.
— Где смок? Сотник где? — тревожно спросил, впиваясь взором в отрока.
Олята объяснил.
— Оба целы?
— Целы, воевода.
— Городец и в самом деле спалили?
— Дотла! — гордо сказал Олята, хотя не видел, дотла ли сгорела крепость, и добавил жалостно: — Смоку нужно рыбы, не то подохнет…
Олята не был уверен, что змей подохнет без рыбы, Некрас сказал только, что не полетит, но слово вырвалось и возымело действие. Светояр гаркнул на воев, те ускакали и мигом вернулись с корзинами полными рыбы. Как догадался Олята, дружинники попросту забрали ее у кого-то на торгу.
— Возьмешь с собой десяток воев! — велел отроку воевода. — Они проследят, чтоб никто не обидел. Брось эту клячу! — крикнул Святояр, видя как Олята заворачивает мерина. — На ней не дотащишься!
— Надо вернуть мерина!
— Вернешь другого! Дать ему коня! — велел воевода, и Оляте подвели рыжего жеребчика под седлом.
Как Олята сообразил — и сам не знает. Сунул конюху оставшуюся у него ногату и попросил присмотреть за мерином. После чего взлетел в седло рыжего. На свежих конях они мигом домчались к веси. Кузнец, едва завидев Оляту во главе десятка воев, сам вынес саблю.
— Сегодня же пригоню мерина! — пообещал Олята и повел воев к Некрасу.
Вои остались с сотником — сторожить. Лететь на змее среди дня и пугать обывателей Некрас не пожелал. Олята отпросился у него по делу, вернулся в Белгород, и отвел мерина хозяину. Кузнец подозрительно покосился на давешнего княжьего отрока, еще недавно разодетого, а теперь в рванине (Олята пришлось вернуть одежду и сапоги Некрасу), но промолчал. Жеребчик от скачки из города в весь, обратно устал; домой в Волчий Лог Олята ехал шагом. Там, едва поздоровавшись с сестрой, отвел рыжего в конюшню, расседлал и засыпал ему в ясли полную меру овса.
«Мой конь! — радовался Олята, наблюдая, как жеребчик жадно жует овес. — Воевода дал — все слышали! Хороший конь, молодой, гривну стоит. А то и две. Не отдавать же его кривому, хватит с него ногаты…» О том, что коня ему дали как раз для кузнеца, Олята старался не думать. Воеводе без разницы, а ему прибыток. Некрасу все равно…
Олята старательно вычистил Рыжего (так он мысленно окрестил жеребчика) и только после этого вспомнил, что сам не ел со вчерашнего вечера. В доме он торопливо переоделся в чистое и сухое, Оляна поставила на стол горшок наваристых щей, и отрок набросился на еду.
— Видела коня? — спросил он сестру, отложив ложку. — Мой! Воевода подарил! — торопливо добавил, уловив недоверчивый взгляд Оляны. — Мне! Мы князю службу великую сослужили, вот! Мы Городец… — Олята осекся, вспомнив строгий наказ Некраса молчать об увиденном.