Латиняне упорно держали строй, что позволяло им успешно противостоять кавалерийскому валу, перехлестнувшему через первые ряды.
Среди живых росли горы трупов. Низкорослые степные лошадки оскальзывались на лежащих вповалку телах. Атака захлёбывалась в крови.
Так и не пробившись сквозь глубокое построение противника, татары отхлынули назад и вновь взялись за луки. Опять полетели стрелы. Опять латиняне падали под обвальными залпами.
Взвыли трубы. Имперцы отступили под прикрытие магического щита Михеля и Арины. Там татарских стрел можно было не опасаться. Бой барабанов отозвал назад и степняков — пока незримый колдовской щит не обратился в меч.
Судя по всему, начиналось затяжное стояние по-над Ищеркой. Было ясно: правый берег татары удержат за собой. Шаманское камлание остановит там любую атаку латинян. В то же время, латинянские рыцари и пехота, прикрытые колдовской силой Михеля и Арины не позволят Огадаю переправиться на левобережье. Чтобы достичь победы, противникам следовало изменить тактику. А иначе…
Тимофей шумно вздохнул.
Иначе вражеские войска не отступятся от стен Острожца до скончания света. Возможно, и латиняне, и степняки готовы ждать сколько угодно, но долго ли продержится без припасов гарнизон крепости?
— Княже, ты так ничего и не предпримешь? — вновь обратился Тимофей к Угриму.
— Пока чародеи воюют с обычными людьми — ничего, — спокойно ответил князь-волхв. — Наше время придёт, когда они сцепятся друг с другом.
— А если не сцепятся?
— Да куда ж они денутся-то? — криво усмехнулся Угрим. — По другому им теперь друг дружку не одолеть, а значит и Острожца не взять. И до Кощеева тулова не добраться. Вопрос лишь в том, кто нанесёт удар первым.
— Кто нанесёт удар? А всё, что было до сих пор?.. — Тимофей окинул взглядом усеянное трупами поле.
Он вдруг почувствовал, как его душит внезапно пробудившаяся злость. Така-а-ая злость! Такая!.. Всеобъемлющая и беспросветная. Злость на Михеля и на Арину, приведших под стены Острожца неисчислимую императорскую рать. На хана Огадая и на его шамана, явившихся в Ищерские леса не ради исполнения союзнического долга, а за древней Реликвией, им не принадлежащей. И на князя-волхва, невозмутимо смотревшего, как гибнут сотни и тысячи людей, — тоже. Так смотревшего, словно смертям этим не стоило придавать значения.
Он не смог скрыть своей злости. Да и не пытался особо. Не хотел потому что.
— Всё, что было до сих пор, значит, не в счёт, да, княже?
— Ещё не пролилось ни капли чародейской крови, — сухо ответил Угрим. — Значит, настоящей битвы пока не было.
Дальше они наблюдали молча.
По обоим берегам реки происходило вялое движение. Одни отряды менялись местами с другими. Пару раз небольшие группки всадников то с одной, то с другой стороны въезжали на переправу, провоцируя врага на ответные действия. Но штурмовать чужой берег никто всерьёз больше не пытался. И латиняне, и татары старались держаться от неприятеля на расстоянии прицельного выстрела.
Передовые отряды, выставленные у переправы, напряжённо следили за противником. Но близился вечер. В латинянском лагере задымились первые костерки. В татарском тылу появились шатры и палатки.
Осада Острожца продолжалась. Вернее, шла уже иная осада. Странная, диковинная, чудн а я. Два войска будут осаждать друг друга под стенами осаждённой крепости.
«Всё-таки, это надолго, — с тоской подумал Тимофей. — Быстро это закончиться не может».
Он ещё не знал, насколько сильно ошибается.
Глава 6
Горы, наконец, остались позади, но и от неприветливых холмистых предгорий радости тоже было мало. Крутые, поросшие лесами возвышенности, обрывистые склоны и великое множество речушек и ручьёв, от студёной воды которых сводило судорогой ноги, сами по себе затрудняли движение. А уж если руки связаны перед грудью, в шею впивается тугая петля, а по лодыжкам нахлёстывают палками, каждый шаг и вовсе превращается в пытку.
Язычники обращались с Зигфридом фон Гебердорфом по-варварски. Эти желтолицые скоты не имели ни малейшего представления о благородстве и чести. Предводитель чужеземцев — вислоусый князёк с карпом на гербе — демонстративно сторонился Зигфрида, как чумного. Языческие рыцари и кнехты открыто надсмехались над ним. Узкие глаза стражей смотрели на пленника с холодным презрением. Даже молчаливые слуги-носильщики, тащившие на спинах деревянные коробы с чужими доспехами, походным снаряжением и припасами неодобрительно косились на барона и брезгливо кривили губы.
У Зигфрида имелось смутное подозрение, что причиной такого отношения к нему стало его нежелание прилюдно вспарывать себе брюхо. Что ж, греха самоубийства он на душу не взял, и не жалел об этом. Однако терпеть такой позор тоже сил не было. Ярость и бешенство кипели в душе. Но то были бессильная ярость и бесполезное, пустое бешенство. Какой от них прок, если на руках — путы. «Уж прирезали бы скорее, что ли», — думал барон.
Увы, убивать его варвары не спешили. Да и выкупом, похоже, не интересовались. Язычники просто гнали Зигфрида с собой, набросив на шею верёвку. Куда гнали? Зачем? Ответа на эти вопросы барон не знал. И спросить было некого. Зигфрид молчал, стиснув зубы. Зигфрид ждал подходящего момента, когда можно будет посчитаться за всё.
Диковинную постройку, высившуюся над лесистым холмом у изгиба широкой реки, он заметил, когда солнце уже клонилось к закату. Это была высокая стройная башня в несколько ярусов. Странные, нависающие друг над другом квадратные черепичные крыши-карнизы с загнутыми кверху краями создавали удивительное впечатление: казалось, будто башня парит в воздухе. Верхнюю кровлю венчал шпиль, опоясанный девятью кольцами.
К башне, тянулась змейка старого тракта. Желтолицые варвары направились туда, и Зигфрид решил, что его ведут в замок князя-карпа.
Подошли ближе. Большая часть язычников разбила лагерь у подножия холма. Там же оставили коней и походную поклажу. Около полусотни человек во главе с князем, двинулись по крутому склону дальше. Зигфрида тоже погнали наверх.
Подъём был тяжёлым. Под ногами бугрились ненадёжные остатки старой лестницы. Выбитые в земле и камне ступени осыпались от времени, и сейчас проку от них было немного. Пару раз Зигфрид, оступался и падал. Его били палками, вздёргивали на ноги и гнали дальше.
К счастью, всему приходит конец. Они достигли вершины холма.
На которой, как выяснилось, располагался вовсе не замок. Невысокая, полуобвалившаяся каменная ограда, даже отдалено не напоминала крепостные стены. На земле валялись разбитые и сгнившие воротные створки. К многоярусной башне со шпилем примыкало просторное здание, поставленное на высоком фундаменте и чем-то похожее на огромный шатёр. «Шатёр» венчали две плавно изгибающиеся кверху кровли, в стенах зияли широкие входные проёмы, судя по всему, никогда не знавшие дверей. К ограде жались ещё несколько строений поменьше и попроще.
Зигфрида ввели на выложенный плитами квадратный дворик, и на время оставили в покое. Барон осмотрелся. Всюду царило запустение: видимо, люди давно покинули эти места. В крышах зияли прорехи. Под ногами хрустели осколки битой черепицы. Между каменными плитами густо пробивалась трава. А кое-где чахлые зелёные пучки росли прямо из стен. Даже стройная многоярусная башенка издали казавшаяся такой лёгкой, воздушной и праздничной, вблизи производила гнетущее впечатление.
Предводитель язычников что-то прокричал свите. С десяток воинов заняли посты вдоль внешней ограды, двое встали у ворот.
«Стража, — догадался Зигфрид. — Значит, ночь проведём здесь»
* * *
Князь-карп принял из рук слуги суму с колдовским кристаллом и шагнул к «шатру». Прежде чем войти внутрь, язычник зачем-то разулся.
Под двойную крышу с осыпавшейся черепицей чванливый князь варваров вступил с неожиданно смиренным и благоговейным видом. Так обычно входят в храм…
А ведь и правда!
Косые лучи заходящего солнца светили в спину князю, и через широкие входные проёмы Зигфрид разглядел потускневшую резьбу, выцветшую роспись, колонны с остатками красного лака. А главное: в полумраке виднелись незнакомые идолы — потрескавшиеся, покрытые пятнами облезшей краски.
Действительно, заброшенный храм! Пустующее языческое капище! Очень, очень похоже на то…
Одни кумиры стояли у входов, словно вымуштрованная неподвижная стража, другие укрывались в глубине тёмных нефов. В центре молельни на небольшом возвышении восседал самый большой и, вероятно, самый почитаемый желтолицыми варварами идол. Солнечный луч как раз доставал до него. Прямая спина, скрещённые ноги, руки, покоящиеся на коленях, невозмутимое, нечеловечески бесстрастное лицо…
Зигфриду стало не по себе. Противный холодок растёкся по спине. А что если его пригнали сюда для того лишь, чтобы принести в жертву? От безбожников, вспарывающих себе животы, всего можно было ожидать.
Из святилища князь-карп вышел уже без Чёрных Мощей. Видать, припрятал где-то внутри. Или отдал на хранение какому-нибудь своему божку.
Прозвучал ещё один приказ на незнакомом языке, и Зигфрида толкнули в спину.
Его повели к низенькому, наполовину врытому в землю строеньицу непонятного предназначения, которое, впрочем, вполне годилось для узилища. Это была тесная полуземлянка из плоских камней и толстых брёвен с уложенным поверху дёрном. Окон Зигфрид не увидел, но кое-где в стенах темнели сквозные щели, а в двух или трёх местах из кладки то ли вывалились, то ли были выбиты камни, так что в образовавшиеся отверстия можно было легко просунуть два сжатых кулака. Однако стены вовсе не казались хлипкими. Зияющие в них дыры, наоборот, позволяли в полной мере оценить толщину и надёжность старой кладки.
Дверь, как таковая, отсутствовала. Внутрь вёл узкий ход. Хотя, какой там ход! Тесный лаз, звериная нора, в которую можно было протиснуться разве что на четвереньках. Рядом валялась замшелая каменная плита, заменявшая, по всей видимости, дверь.
Странная полуземлянка почти вплотную примыкала к обвалившейся каменной ограде. За оградой — крутой обрыв. Под обрывом чернела река.
Сильный удар сзади свалил Зигфрида с ног. Язычники бесцеремонно впихнули его головой вперёд в тесный лаз. Затем в несколько рук сдвинули массивную плиту-дверь и закрыли вход.
Зигфрид выругался. Его даже не потрудились развязать! Видимо, язычников не особенно заботило, во что превратятся к утру руки пленника, туго перетянутые верёвками.
Барон пихнул ногами плиту. Та даже не шелохнулась. Пути назад не было. Пришлось извиваясь всем телом подобно земляному червю пробираться по узкой норе вперёд.
Кое-как он дополз до рукотворной пещерки ненамного, впрочем, просторнее входного лаза. Но здесь можно было хотя бы сесть, приподняться и даже встать. Если согнуться в три погибели.
Зигфрид осмотрелся. Темнота была почти кромешной. Слабый свет луны и звёзд, едва-едва просачивался сквозь щели и дыры. Сырой земляной пол, низкий заплесневевший потолок, шершавые, холодные стены в грязных потёках — всё это барон, скорее, почувствовал на ощупь, чем разглядел.
Очень странная каморка. Интересно, что это? Хозяйственная постройка? Амбар? Хранилище? Погреб? Отхожее место? Или, быть может, склеп? Или келья для усмирения гордыни и умерщвления плоти? Или темница для нерадивых служителей языческого культа? Или, всё же, последний приют для несчастных, приносимых в жертву кровожадным богам? В чужом храме ЭТО могло быть чем угодно.