Зигфрид припадал то к одной щели в стене, то к другой. Взгляд барона выхватывал отдельные эпизоды кровавой схватки.
Вот две белые фигуры устремились к чёрной. Человек-тень резко взмахивает руками. Что-то бросает в нападающих — что-то маленькое, неприметное. Оба сарацина медленно оседают на землю. А из-за их спин выскакивает третий. Рубит саблей сплеча. Но чёрный воин уже держит в руках два диковинных кинжала-трезубца, похожих на маленькие вилы. Раз — изогнутый сарацинский клинок пойман между клинком и выгнутой рукоятью одного кинжала. Два — захваченная сабля отведена в сторону. Три — чёрный воин делает шаг вперёд и всаживает второй кинжал под левое ребро противника. А на счёт четыре — сам попадает под саблю нового врага, зашедшего сбоку. Голова, обмотанная плотной чёрной тканью, катится с чёрных плеч.
А вот человек-тень быстро стреляет из миниатюрного — всего-то в локоть длиной, не больше — лука. Короткие тоненькие стрелы, пущенные слабой тетивой, летят недалеко и входят неглубоко, но валят сарацин, словно болты из мощного арбалета. Одного, второго, третьего… «Отравленные наконечники», — понимает Зигфрид. И видит кинжал, брошенный в лучника. Кинжал вспарывает чёрную ткань и отлетает в сторону. Рана, вроде бы, несерьёзная, так — царапина, а не рана. Однако лучник роняет лук и корчится на земле. Похоже, яд в этой схватке используют обе стороны.
Зигфрид перебирается к другой стене своего узилища и наблюдает снова.
Вот сразу три противника окружили чёрного воина, раскручивающего над головой цепь с увесистым серпом на одном конце и гирькой на другом. Сарацины одновременно бросаются в атаку. Один тут же валится с ног — у него рассечено горло, и тёмно-красный фонтан обильно хлещет на каменные плиты. Цепь захлёстывает руку второго и вырывает из его пальцев кинжал. Однако третий сарацин дотягивается-таки до врага саблей и рубит — ожесточённо, исступлённо. Из-под широкого клинка летят куски плоти, клочья чёрной ткани, брызги крови…
Или вот ещё… Чёрной молнией мелькает в свете костров короткий затемнённый меч с небольшой квадратной гардой. Хозяин меча волчком вертится среди белых фигур. Человек-тень кажется неуязвимым и неуловимым. Оседает на плиты разрубленное тело в белых одеждах. За ним — ещё одно. Отлетает в сторону сарацинский кинжал вместе с отсечённой рукой. Падает выбитая сабля.
Кто-то хватает чёрного воина за куртку, но человек-тень легко выскальзывает из неё. Рубит и куртку, и вцепившегося в неё сарацина. Тогда один из нападающих, широко раскинув руки, сам бросается на клинок и напарывается на тёмную сталь. На миг меч увязает в теле, а чёрный воин путается в длинных белых одеждах навалившегося врага. Это краткое промедление в боевом танце дорого ему обходится. В следующее мгновение пара кинжалов всспарывают тёмную ткань. Ещё через миг над упавшей тенью поднимаются и опускаются сабли.
А однорукий колдун? Он-то что же бездействует? Зигфрид нашёл взглядом калеку-чародея. Нет, колдун не бездействовал: он выписывал единственной рукой сложные магические пассы.
Старик готовился долго, даже, пожалуй, слишком долго. Будь он один, как тогда, на плато, его бы давно изрубили в капусту. Но сейчас колдуна прикрывали чёрные воины. И когда он, наконец, вступил в битву, чёрным стало полегче.
Удар! Из ладони старика выплеснулся, будто россыпь звёзд, искрящийся поток магической энергии. Полыхнул в ночи призрачным синим огнём. Разорвал в клочья ближайшую белую фигуру.
Ещё удар. Ещё один сарацин разлетелся кусками дымящейся плоти. Каменная плита, на которой стояла жертва колдуна, раскололась надвое.
Третий удар. На этот раз светящийся колдовской поток, отбросил в стороны сразу двух сарацин, а затем ударил в храмовую ограду, пробив в ней брешь.
Следующий белый воин, в которого была направлена боевая волшба, оказался между одноруким язычником и темницей Зигфрида. Сарацин пригнулся. Смертоносная магия прошла над его головой, и…
Зигфрид вовремя зажмурился и отпрянул от стены. Магический удар, целивший в человека, обрушился на узилище.
Треск и хруст. Что-то острое царапнуло по плечу. Что-то посыпалось сверху, что-то упало у самых ног.
* * *
Зигфрид открыл глаза.
Густой мерцающий дым, пропитанный магией вперемешку с пылью. Запах колотого камня, горелого дерева, плесени, сырой земли и ещё какой-то незнакомый едва уловимый кислый запах колдовства. Под ногами — битый щебень. В стене вместо узкой щели, через которую барон наблюдал за происходящим снаружи, зияет широкий пролом. Бревенчатый потолок над головой осыпается трухой и пыльными струйками.
Свобода! Нежданная, но такая желанная!
Зигфрид бросился к пролому, протиснулся через развороченные камни. На глаза попалась языческая алебарда. Та самая, об остриё которой он перерезал верёвки на руках. Правда, теперь древко было переломлено у навершия. Что ж, само по себе стальное навершие, напоминавшее широкий клинок, вполне сгодится на первый случай. Благо, кровообращение в руках уже восстановлено и Зигфрид способен держать оружие.
Барон схватил обломок алебарды, взвесил его в руке. Да, действительно, похоже на тяжёлый меч с простенькой и очень длинной деревянной рукоятью. Плохо сбалансированный и не очень привычный меч, но когда вокруг кипит битва, лучше уж так, чем вовсе без ничего.
А битва разгоралась с новой силой. Подняв глаза, Зигфрид увидел, как из храмовой молельни пробивается плотная группка язычников. Воины князя-карпа отчаянно сражались с наскакивавшими на них со всех сторон приспешниками колдуна. Впрочем, попадавших под руку сарацин они тоже рубили без всяких сомнений.
Обладатель рыбьего герба шёл впереди. Он только что ловко расправился с двумя чёрными воинами и теперь отбивался от двух белых фигур. Одного сарацина, вооружённого кинжалом, князёк свалил сразу. Со вторым некоторое время повозился, демонстрируя странную манеру фехтования. Саблю противника князь-карп принял на тыльную сторону своего меча и отклонил её в сторону. Изогнутая полоска стали лишь слегка царапнула по доспеху язычника. А в следующий миг князь рассёк сарацина от плеча до бедра.
Внимание Зигфрида привлёк кнехт, следовавший за князем. Участия в схватке тот почти не принимал, зато крепко прижимал к груди суму с небольшим округлым предметом. А уж не Чёрные ли Мощи несёт за своим господином этот слуга?
Вероятно, подозрительную ношу заметил и однорукий чародей. Искрящийся поток пронёсся мимо отпрянувшего в сторону карпа, разорвал на части кнехта-носильщика, и отшвырнул ещё двух воинов, оказавшихся поблизости. Под страшным ударом лопнуло не только тело носильщика, но и его сума.
Да, так и есть! Реликвия! Мощи!
С широких ровных граней брызнул отражённый свет костров. Яйцевидный кристалл с тёмной сердцевиной упал под ноги сражающимся. Кто-то попытался поймать самоцвет, но не смог. Кто-то специально выбил его из чьих-то рук. Кто-то случайно пнул.
Реликвия покатилась к Зигфриду. Это была воля провидения, и барон решил не упускать такой возможности.
Зигфрид бросился к кристаллу.
Дорогу преградил чернобородый сарацин с кинжалом в одной руке и саблей в другой. Впрочем, обломок алебарды, который сжимал в руках Зигфрид, оказался длиннее и сабли, и кинжала. А убийство сарацина — достойный рыцаря поступок. Взмах, удар с плеча — и белая фигура с красным поясом и косой красной раной на груди, падает навзничь.
И — новый противник. На этот раз — человек-тень, прыгнувший откуда-то сбоку. Впрочем, не достаточно проворно прыгнувший: весь правый бок чёрного воина был уже влажным от крови. Над головой Зигфрида прогудела короткая цепь с тяжёлым железным клином на конце. Барон уклонился и с силой всадил своё оружие в нападавшего. Человека в чёрных одеждах пришлось спихивать с клинка ногой. Эти тени были вовсе не бесплотными.
А к кристаллу уже подбегает воин князя-карпа. В одной руке — меч, в другой — походный короб с широкими лямками. Язычник наклоняется, бросает оружие на плиты, вкатывает самоцвет в лакированный заспинный ларец, захлопывает крышку. Поднимает голову, снова хватается за меч…
Поздно! Зигфрид уже стоит перед ним.
Барон рубанул точно под каску, так похожую на шляпку гриба. Шляпка слетела. Язычник упал. Зигфрид подхватил за лямку сундучок с Реликвией. И уткнулся взглядом в руку колдуна. Морщинистая старческая ладонь уже наливалась синим сиянием.
Прыжок в сторону. Ох, как вовремя! С того самого места, где только что стоял Зигфрид, брызнуло каменное крошево, взвилась пыль, взметнулся дым…
Ударить второй раз колдун не успел: сквозь заслон чёрных воинов к чародею прорубился князь-карп. С яростным воплем он атаковал однорукого старика, и тому поневоле пришлось обратить всю свою магию против нового противника.
Разнесло ли карпа в клочья или нет, Зигфрид уже не видел. Толпа сражающихся заслонила место поединка. Воины языческого князька, сарацины и люди-тени смешались друг с другом. Но несколько фигур — чёрных и белых, вырвавшись из общей массы, — пробивались к Зигфриду. Хотя, пожалуй, и не к нему даже, а к его добыче. Чёрные Мощи — вот, что им было нужно. Им всем!
Значит, на какое-то время они задержат друг друга. Но только на время.
Это время надо использовать.
Барон огляделся. У него оставался только один путь к спасению. Зигфрид перекинул лакированный ларец на плечо, отшвырнул в сторону обломок алебарды с мечевидным навершием и бросился к полуразрушенной ограде. Туда, где под оградой — обрыв. И где под обрывом — река. Если оттолкнуться посильнее, если прыгнуть подальше, возможно, будет шанс уцелеть.
Что-то тоненько просвистело у самого уха. Что-то звякнуло о камень под ногами. Что-то стукнуло в деревянный ящик на спине. Зигфрид с разбега вскочил на ограду и сразу, не раздумывая, не тратя времени на сомнения и молитвы, прыгнул вниз.
Ветер в лицо. Пальцы мёртвой хваткой вцепились в сундучок. И несётся навстречу чёрная поверхность реки…
* * *
Они спали при оружии, не снимая доспехов, но это им не помогло. Ночная атака оказалась неожиданной и стремительной. Когда незнакомый боевой клич («Ал-лак-ба!» — так, кажется, кричали в ночи множество глоток) прогремел над заброшенным храмом, было уже поздно.
Такехико удалось собрать вокруг себя лишь немногих воинов. Подмога из нижнего лагеря не пришла. А это могло означать только одно: в живых там никого не оставалось. Такехико уже понимал, что проиграл эту битву. Только ещё не знал кому.
В храмовом дворе, среди костров, возле которых лежала перебитая стража, шла жестокая рубка. Чёрные, как ночь, синоби под предводительством однорукого колдуна-ямабуси сражались с неведомым противником.
Люди в белоснежных одеждах, подпоясанных красными поясами-оби, не таились в темноте и нападали в открытую. Они дрались яростно, не страшась смерти, а словно стремясь к ней, но они не были самураями. Они убивали быстро и безжалостно, однако не принадлежали к тайным кланам воинов-теней. Их диковинные кимоно белели в ночи, как одеяние ямабуси, но при этом сильно отличались от накидкок-судзукакэ «спящих в горах». На головах странные воины носили накрученные в несколько слоёв полосы ткани, а сражались необычным оружием — сильно изогнутыми гатанами и длинными, узкими и прямыми кинжалами.