Четыре раза я прокатилась туда — сюда, собирая по пути кучу народа и притворно ойкая, как только лифт оказывался в холле, и сообщая попутчикам, что забыла в номере «мобильник», «кошелек», «сережки» и даже «гантели». (Ну, случайно вырвалось.)
На четвертый раз я заметила, что на меня косится тот баран за стойкой, и собиралась сказать ему, что нельзя казнить человека за плохую память. Нет такого правила ни в одной гостинице!
На пятый раз я сообщила двум пожилым дамам, что забыла в номере «пистолет» и дамы округлили глаза так, что они по размеру стали соответствовать очкам, одинаково поблескивавшим на их носах. И, собираясь снова нажать на кнопку с буквой «PH», я увидела поверх седых буклей, как в холл вбегает Томас.
Едва я подошла к нему, он встал так, чтобы меня с Петером не было видно с улицы, и торопливо сказал:
— Мы не сможем уйти отсюда до рассвета. Над гостиницей кружит целая стая. Две или три сидят на деревьях прямо у входа.
— Но здесь же сплошные окна. Давай уедем…
— Если мы выйдем, они разорвут нас в клочья, только чтобы добраться до Петера. Тут и армия штата не спасла бы.
Его брови, ровные, как полоски, выражали такую решимость, что он и вправду стал похож на какого‑нибудь супер — агента. Вот бы его к тому же звали не так прозаично. Не Томас, а Джеймс. И не Дабкин, а Бонд.
— Где Петера увидели гарпии? — спросил он, снова ведя меня к лифту.
Ну, знаете, я не страдаю клаустрофобией, но если Томас — Джеймс скажет, что мне придется кататься в лифте до самого рассвета, я пошлю этого 007 куда подальше.
— В пентхаусе, — ответила я, выдергивая свою руку.
— Что ты? — нахмурился он.
— Мне надоело кататься в лифте!
Он усмехнулся, толкнул меня за одну из колонн:
— Стой и не шевелись. Я сейчас.
Он пошел к стойке, обернулся, мне пришлось снова спрятаться. Мне было слышно, как он говорит с администратором, но слов отсюда было не разобрать. Может, он притворяется ФБРовцем и приказывает немедленно заложить все окна кирпичом. И вообще, грозит позакрывать все стеклянные гостиницы в городе.
Томас вернулся через минуту, показал ключ:
— Номер. На 11 этаже. Если ты желаешь подниматься по лестнице… — он улыбнулся.
Хм. Ладно, на этот раз прощу его насмешливость. Он берет мою сумку, и мы заходим в кабину.
Номер оказался скромным, но вполне просторным. И смотрел не на гавань, а на город. Томас зашел первым, задернул все шторы и только потом включил свет и пригласил меня с Петером.
— Вроде бы никого не видно, — сообщил он. — Правда, в темноте их трудно увидеть.
В номере было две небольших комнатки: гостиная с телевизором и диваном, и спальня с двумя кроватями.
Томас принес из ресторана кучу еды, причем основная ее часть предназначалась для Петера, например, корзина фруктов и гора булочек на блюде. Мы поели, я уложила Петера спать на кровать в спальне (с одного бока я положила как барьер подушки, а к другому поставила два стула из гостиной, чтобы Петер не свалился на пол), мы оставили открытой дверь и уселись на диване для разговора.
— Так Гермеса Олимпуса вы здесь не застали? — спросил Томас. — И, кстати, я так и не понял, зачем он тебе сегодня понадобился, если он должен заехать за сыном лишь завтра? Если из‑за отсутствия амброзии, так Петер спокойно ест и обычную еду.
— Да знаю я, — отмахнулась я. — Но я же тебе рассказала про автоответчик!
— Что Гермес поздравил тебя с Новым Годом?
— Это не главное! И, между прочим, Гермеса Олимпуса мы очень даже застали. Но когда он увидел меня и Петера — то улетел!
Брови — полоски удивленно поползли вверх. И тогда я рассказала обо всем: и о негодяйской записи на автоответчике, и о внезапно подросшем Мосике, и о сбежавшей неизвестно куда со всей семьей вампирше Селии Барментано.
Временами Томас Дабкин округлял рот, а временами хмурил брови, но слушал очень внимательно. Я сказала все, вздохнула и сложила крест — накрест руки на груди. И пока он ничего не ответил, спросила:
— А кто такие гарпии и зачем им Петер? — слово «гарпии» вроде бы звучит вполне безобидно, не то что «маньяк с топором», но я поежилась, произнося его.
— Обитательницы самых глубоких пещер. Как говорится, древние, как мир. Но такие древние они потому, что им удается время от времени поймать…
Я ужаснулась:
— Ты хочешь сказать, дети — полубоги им нужны, чтобы…
Он кивнул:
— Съесть их. И дети — боги, в основном. Потому что полубоги встречаются реже. Все эти дети питаются амброзией. Так гарпии получают свою долю бессмертия.
— Почему никто не сказал мне, что это так опасно! Я бы и носа из дома не высунула!
— Вообще‑то, считается, что если в инструкции, которую тебе оставляет родитель, что‑то запрещено, то этого достаточно. И дополнительные увещевания и призывы к ответственности являются излишними. Ты же подписала контракт — помнишь, что там по этому поводу написано?
— Да. То есть, сейчас уже подзабылось как‑то.
— Ты же недавно работаешь? — недоверчиво спросил Томас.
— Второй месяц.
Эти контракты с работодателями, или с телефонной компанией, например, всегда такие длинные, на несколько страниц, и написаны мелким шрифтом, и пункты в них всю дорогу какие‑то дурацкие, вроде: «Компания обязуется предоставлять Клиенту услуги связи…», как будто я и так не знаю, зачем в мою квартиру проведен телефон! Короче, вы поняли, такие бумажки я обычно не читаю. Ну разве что, бывает, развеселит фамилия лица, чья подпись там стоит. Однажды увидела спокойно так себе напечатанное и расписанное «Чингачгук», не смогла удержаться от дикого хохота, и пришлось потом объяснять, что это так мой организм реагирует на острый перец в хот — доге, который я купила у входа в банк.
— А ты знаешь, что там пишут? — спросила я Томаса.
— Я помогал их составлять… Я учился на юридическом в Принстоне.
— Да?? — тут уж мои брови потянулись вверх. Учился? Значит, бросил такой колледж?
— Да, — ответил он на мое недоумение. — Год назад меня завербовала Корпорация. Принстон — их университет. Они уже две сотни лет отбирают себе там сотрудников. Из лучших.
Все же он зазнайка немного. Хотя я бы тоже на его месте зазнавалась.
— А твоя мама знает?
— Нет пока, — нахмурился он.
Видимо, его это удручало. А кого нет? Я вот тоже от своих все скрываю. Они думают, я подрабатываю няней (обычной, разумеется) — зарабатываю деньги, чтобы пробиться на Бродвей, беру уроки танцев и пения. (За этим мы и рванули с Кэтрин в Нью — Йорк полгода назад). На семейных вечеринках нам приходилось исполнять номер из «Кошек». Мы завывали «Мэкавети, Мэкавети» от всей души, так что мои верили, а соседи пугались, что поблизости завелись дичайшие койоты.
Так что там Томас хотел сказать о контрактах?
— И что говорится о нарушении родительских инструкций? — спросила я.
— Неважно, — пробубнил он и встал, как будто чтобы размять ноги.
— Нет, важно.
— Да нет. Зря я поднял эту тему. Это не имеет значения.
— Эй, — я тоже встала. — Чего ты там темнишь?
Он обернулся, руки в карманах:
— В некоторых случаях… увольнение.
— Ничего себе! Как жестко! И ты это сост…
— А в некоторых — смертная казнь, — договорил он.
Я так и села. Меня могут казнить?? Ну, там уж наверное, я должна такое натворить! Так что ко мне это никакого отношения никогда иметь не будет. Спрашиваю спокойно:
— А за что смертная казнь?
— В том числе за то, что ребенка унесут гарпии… Извини, я не хотел тебя пугать, — он присел рядом и взял меня за руку. — Я ведь думал, ты и так знаешь, ты же подписала контракт. И ты так переживала, когда появились эти твари…
— Я испугалась за Петера! — сказала я.
Он погладил меня по руке:
— Извини.
— Да ладно уж, — сказала я.
Его ладонь была большая и теплая, и когда он задержал мою руку в своей, стало так спокойно и все страхи на свете исчезли. Вот странно.
— Ты передашь в агентство, чтобы они разыскивали Селию? — сказала я.
— Да, — ответил он.
Его ладонь ушла — он потер подбородок в задумчивости. Я вздохнула.
— С Селией Барментано и амброзией не все понятно, — произнес Томас, — зачем бы она оставляла бутылку, если забирала всю амброзию целиком? Зачем тратить время, переливать напиток в другую тару, когда в любой момент тебя могут застукать?.. У тебя никакая посуда не пропала?
Понимаете, я не стала рассказывать про сверток с деньгами. В событиях, о которых я сообщила Томасу, они не играли никакой роли. Да и вообще, говорить в приличном обществе о деньгах не принято, правда?
— У меня была одна кастрюля.
— Да? — оживился Томас.
— Она стояла в шкафу. Большая такая, с крышкой.
— Ну вот! — сказал Томас.
— Что — вот?
— Селия — если предположить, что это была она — плеснула туда немного амброзии.
— Немного? Да в эту кастрюлю я войду! Если бы она взяла немного, выбрала бы тару помельче — у меня там набор пивных кружек стоял, с удобными захлопывающимися крышками!
— Ты так любишь пиво? — поднял он одну бровь.
— Да не очень‑то. Это подруга подарила мне на День Рождения.
Кэт всегда дарит подарки не раздумывая особо. Зато никогда не знаешь, чего ждать. На мое 18–летие она приперла непонятной формы лук со стрелами, сказала, что он называется арбамет или араблет (не помню уж точно), и что когда она его увидела, то сразу поняла, это именно то, что меня обрадует. Я и правда тогда обрадовалась — тому, что на этот раз, это, слава богу, не огромный расписной керамический горшок (который я передарила тете Маргарет, а она вкопала его в саду и посадила туда огромный цветущий куст).
— Амброзию невозможно отлить в кружку, — сказал Томас. — Она как шампанское, которое хорошенько потрясли. Она разбрызгается на три фута вокруг… — а потом задумчиво добавил: — Значит, кроссовки ей понадобились для подросшего сына.
— Для Мосика? И швейцар их сказал, лет семи… Значит, она дала ему выпить ого — го сколько, если он так вырос!
— Амброзия действует по — разному — в зависимости от природы существа. Вампиру достаточно глотка, чтобы повзрослеть на несколько лет. Полубогу нужно пить ее несколько дней. А богу — и того дольше.
— Да? Ну… Если Селия взяла чуть — чуть, куда же делось все остальное? — спросила я.
— Не знаю, — и Томас пожал плечами. А потом вдруг спросил с улыбкой: — А ты что, всегда проверяешь, на месте ли кастрюли, когда приходишь домой?
— Да, — сказала я, немного смутившись.
Томас раскрыл мобильник и нажал кнопку, заговорил:
— Агент Томас Дабкин. Выдайте общий запрос о местонахождении семейства Барментано: Селии, Чарльза, и их сына Микеланджело, по — семейному — Мосика. Так? — обратился он ко мне.
Я закивала. А он продолжил говорить в трубку:
— Да. Попросить не уезжать и дождаться меня для беседы. Имеется информация, что Селия Барментано незаконно присвоила некоторое количество амброзии. Да, в Нью — Йорке.
Он положил телефон в карман пиджака, который лежал рядом на спинке дивана.
— Ты забыл объявить в розыск Гермеса Олимпуса, — сказала я и важно скрестила руки. А вы бы что чувствовали, подсказывая, что делать, агенту 007?
— Официально он не пропадал…