– Мой новый ме… – машинально начал Меф и осекся. Незаконченное « ме » повисло в воздухе.
Эссиорх снял со спины длинный дощатый футляр, чем-то напоминавший футляр флейты, и стал искать, куда его поставить. Меф смахнул со стола тарелки и вытер пролившуюся кашу первым, что попалось под руку – подушкой.
– Хрю-хрю… – буркнула себе под нос Дафна. Но буркнула тихо: понимала торжественность минуты.
Эссиорх поднял старомодный штырек запора и открыл футляр. Меф заглянул внутрь.
– О, кельтская спата! – довольно вяло сказал он, не делая попыток взять ее.
– Откуда ты знаешь, что кельтская? – удивилась Даф.
– Так видно же. Рубяще-колющий меч. Крестовины нет, массивное навершие в форме шара. Не слишком ранняя спата, с римским влиянием. Видишь, острие сделали? Это спату гладиус покусал. Товарищам кельтам понравилась идея, что их мечом можно теперь не только рубануть, но и ткнуть.
Эссиорх внимательно смотрел на Мефа и чего-то ждал. Может быть, искренней радости, а не рассуждений.
– На любовь с первого взгляда не слишком похоже, – заметил он.
– Я присматриваюсь… – объяснил Меф. – Разве свет использует мечи?
– Редко. Чаще, как ты догадываешься, нет. Но этот меч особенный.
– Чем же он особенный?
– Это меч одного из твоих предков – Демида Буслаева. Того самого, который полюбил земную женщину и оставил Эдем. Однажды в бою у него разрубили флейту. И он поступил необычно для стража света: взял остатки флейты и поместил их в выкованный меч.
– Перекуем флейты на мечи? А почему в спату, а не в русский меч? Ну, который на меч Каролингов похож? Это же, вроде, в Новгороде дело было, – заинтересовался Меф.
– Не знаю. Возможно, флейта сама определила форму меча. Или у Демида были собственные пристрастия. Как страж света, он родился задолго до римлян и кельтов, – предположил Эссиорх и, внезапно вспомнив о чем-то, стал торжественным: – Я, Эссиорх, хранитель Прозрачных Сфер, передаю тебе, Мефодий Буслаев, бывший ученик мрака, то, что ныне принадлежит тебе по праву! Возьми этот клинок и владей им! Если потребуется – умри, но не предай его!
Чуть помявшись, Меф встал на колени, поднес клинок к губам и поцеловал. Не имело значения, что это произошло в тесной комнате общежития озеленителей. Казалось, ее оклеенные полосатыми обоями стены (Дафну регулярно пробивало на утомительные мини-ремонты) раздвинулись и снаружи заблагоухал эдемский сад. Правда, продолжалось это всего мгновение.
Мефодий встал, оценивающе покачивая в руке клинок.
– А теперь ты должен узнать нечто важное. – Эссиорх оглядел комнату. Решительно взял табурет и поставил его на диван. – Разруби его!
Табурет стал заваливаться, не желая умирать в самом расцвете своей деревянной жизни.
– Э, нет! А что, другое ничего нельзя найти? – завопила Дафна, купившая пару табуреток на свою первую зарплату в «Звездном пельмене».
Но Меф уже нанес боковой удар, усилив его кистью. Удар не в полную силу, но достаточно быстрый, чтобы перерубить все четыре ножки разом. Но – чудо! – табурет остался стоять. Более того: клинок прошел табурет насквозь, не повредив ему.
Не веря своим глазам, Буслаев ударил еще четыре раза. В полную силу. Речь шла о его репутации мечника. Под конец табурет все же упал, но лишь потому, что стоять на диване ему наскучило.
– Что за фокусы? – Меф недоверчиво потрогал спату пальцем.
Клинок был хорошо заточенным. Сам Буслаев, возможно, заточил бы его иначе, но и оружейники света знали свое дело.
– Никаких фокусов, – пояснил Эссиорх. – Это один из лучших мечей света. Не скажу «лучший», потому что системы оценки могут быть разные.
– Да уж! Меч, жалеющий табуретки!
– Табуретки тут ни при чем. Сражаться мечом света может или человек абсолютно идеальный, не совершивший ни одного дурного поступка в жизни и даже не подумавший ни одной дурной мысли…
– Узнаю свой портрет, – немедленно отозвался Меф.
– …или человек, активно ненавидящий в себе мрак, но только в особые моменты устремлений и порывов души. Когда он не тлеет, не чадит, а пламенеет! – продолжал Эссиорх.
Буслаев сдул с меча пылинку и вернул клинок в футляр.
– Полезная вещь… Передай там по цепочке, что я сказал «спасибо». – Меф затосковал по своему прежнему мечу, простому и надежному, но затосковал глухо, как завязавший пьяница по бутылке.
Хранитель Прозрачных Сфер с недоумением смотрел, как Буслаев закрывает крышку и вставляет в паз запорный штырек. Затем Меф вернул футляр Эссиорху.
– Это еще зачем?
– Ну сам прикинь: какой мне от него прок? – спросил Меф. – Возвращаюсь я ночью – вялый, уставший, провисший, а навстречу мне три вурдалака. Крепкие, резкие, мотивированные на чужой гемоглобин ребятки с ускоренной регенерацией. Времени отреагировать – четверть секунды, от силы. За это время я должен воспламениться светом, возненавидеть в вурдалаках мировое зло, совершить рывок души и только потом, может быть, смогу кого-нибудь чикнуть.
– БУСЛАЕВ! Ты неисправим! – возмущенно сказала Дафна.
Эссиорх примирительно улыбнулся. Он провел по футляру ладонью и, поправив ремень, положил его на подоконник.
– Он пока побудет у тебя. Места много не займет. Привыкнет к тебе, а ты к нему. Если вдруг не сложится – через месяц заберу! Обещаю.
– Пусть полежит, мне не жалко. Но имей в виду: окон мы не закрываем. А тут деятели такие есть – с подоконника все подряд прут: вещи, деньги. У Дафны как-то телефон спереть пытались, – с вызовом предупредил Меф.
Эссиорх улыбнулся. Меф убедился, что вывести его из себя нереально. Невозможно огорчить того, кто неизменно доброжелателен и кому все нравится. Дают ему суп: «Ой! Мой любимый суп!» Забирают суп, дают корку: «О! Моя любимая корка!» И действительно будет радоваться корке, без лицемерия и притворства. Найдет в ней немало плюсов: и для десен полезна, и фигуру не портит, а плесень – это вообще пенициллин. Но это, конечно, с друзьями. Суккубам и комиссионерам с ним рядом лучше не вертеться.
– Твой меч они украсть не смогут. Я обещаю.
– Ну смотри, тебе виднее.
– Кроме того, ты не понял главного отличия меча мрака от меча света, – продолжал Эссиорх.
– Светлый меч бережет табуретки!
– Любой меч мрака, даже самый лучший, расходует энергию твоего эйдоса. Откуда мраку еще брать силы? У него нет собственного источника энергии. Будь все иначе, зачем стражам мрака дархи и вообще чего они цепляются к людям? Просто потому, что им нужны три ведра воды и полмешка всяких химических элементов, из которых состоит человек? Их можно было бы взять просто из земли.
– То есть мой старый меч меня использовал? – недоверчиво спросил Мефодий.
– Разумеется. Он брал энергию твоего эйдоса, перемешивал ее с силами Кводнона (а они тоже, по сути, остаточный коктейль от сотен тысяч эйдосов, которые мрак когда-то лишил сущности) и питался этим.
– А если бы я отдал свой эйдос мраку? Меч не стал бы мне служить? – недоверчиво спросил Меф.
– Вспомни: тогда у тебя был дарх. Мрак попытался бы заточить твой эйдос в твоем дархе. Ты оказался бы в вечном плену у самого себя и одновременно являлся бы фиктивным наследником мрака. Очень красивая схема, с точки зрения Лигула. Ну а мечу все равно, где находится эйдос – в груди или в шевелящейся сосульке на шее. Лишь бы его кормили. Со временем, конечно, эйдос совсем израсходовался бы, потемнел и сгнил. Но к тому времени мрак великодушно подсыпал бы тебе в дарх горстку новых эйдосов.
Меф хмыкнул и с интересом оглянулся на подоконник.
– Ну а меч света, типа, меня бережет?
– С мечом света все иначе. Он постепенно напитывает твой эйдос. Улучшает его, заставляет сиять. Но только в те минуты, когда ты находишься в зоне поступка, в зоне поиска, в зоне прорыва! Вялому, ленивому, сонному, объевшемуся бесполезно что-то давать. Ему не поднять этой ноши. Равно как и считающему себя пупом земли. Такой никогда не сможет сражаться мечом света.
– Так научи меня! – потребовал Меф.
Эссиорх, к его удивлению, от советов уклонился.
– Чему я могу научить? Раньше – да, а теперь я слишком завяз в этом мире. Идут два калеки – один на правую ногу хромает, другой на левую. И каждый другого поправляет, на какую ногу правильнее хромать, – сказал он удрученно.
– Ну и как мне тренироваться? Не обещаю, что буду это делать… Просто чтобы знать.
Мефодий любил ясные методики. Приседания, мешок, супержабы, три кросса в неделю по 10 км. А тут было что-то путаное. Философия какая-то.
Эссиорх улыбнулся.
– Ты должен разобраться сам. И, уверен, рано или поздно разберешься.
– Да-да. Я понял, – нетерпеливо сказал Меф.
Все же он предпочел бы отжимания или бой с тенью.
Ведай, что течение путем жизни духовной много разнится от обыкновенных земных путешествий. В земном путешествии, когда путешественник останавливается, то ничего не теряет из пройденного прежде пути, а в духовном шествовании, если текущий путем добродетели остановится, то теряет многое из стяженных прежде добродетелей… В обыкновенном путешествии чем дальше идет путник, тем больше увеличивается его утомление, в течении же путем духовной жизни чем больше кто продляет путь, простираясь вперед, тем большую приобретает силу и мочь для дальшейшего шествования.
Преп. Никодим Святогорец.
«Невидимая брань»
Вскоре Эссиорх стал собираться. Сел на подоконник и перекинул ноги наружу.
– Не проводишь меня до мотоцикла? – предложил он Мефу.
Дафна метнула на хранителя тревожный взгляд и стала убирать со стола посуду. Буслаев кивнул и позаимствованным из паркура движением перебросился на газон. Переступая через пивные банки и окурки, Эссиорх подошел к мотоциклу, но заводить его не стал, а присел и зачем-то стал трогать бензонасос.
– Хотел с тобой поговорить! – сказал он, обращаясь не столько к Мефу, сколько к бензонасосу. Меф казался просто сторонним слушателем. Бензонасос важно промолчал, молчанием обозначая согласие на беседу.
– Дафна очень изменилась в последнее время. Ты видел ее крылья?
– Темнеют? – спросил Меф, потому что бензонасос снова промолчал.
– Напротив, перья перестали темнеть, – поправил Эссиорх. – Сейчас примерно треть темных, две трети светлых. Этот баланс держится уже несколько месяцев. Настораживает другое: крылья становятся менее материальными. Возможно, ты замечал, что, когда она их призывает, сквозь них иногда можно увидеть небо. Раньше такое было бы невозможно.
– Что это значит? – резко спросил Меф.
Он сидел на корточках с другой стороны мотоцикла, подслушивая разговор Эссиорха с бензонасосом. Хранитель сместился ближе к рулю, чтобы видеть лицо Буслаева в просвет между колесом и рамой.
– Она теряет крылья. Через два-три месяца крылья могут исчезнуть. Вместе с крыльями она потеряет и бессмертие, – спокойно ответил Эссиорх.
– Совсем потеряет? – спросил Буслаев.
Время остановилось. Мир стал очень подробным. Вероятно, так бывает с приговоренными к смертной казни. Меф разглядывал травинку, по которой полз муравей.
– Ее ждет судьба твоего предка Демида Буслаева. Перестав быть стражем, Дафна сделается человеком, начнет стареть и однажды умрет.
– Но стареть она будет вместе со мной?
Муравей дополз до середины травинки. Остановился и задумался, ползти ему дальше или возвращаться.
– Вероятнее всего, да. По земным меркам, вы ровесники. Значит, и стареть будете синхронно.
– А что думает сама Дафна? Она понимает, что происходит?
– Она медлит и постоянно оттягивает окончательный ответ. Я говорил с ней дважды. Эльза Флора Цахес тоже. Бесполезно. Дафну перемыкает. Она говорит «да, я ухожу!» и – ничего не делает. Что нам остается? Тащить ее в Эдем силой? Но, как ты догадываешься, коренное отличие Эдема от Тартара в том, что силой туда никого не тащат. Поэтому я решил поговорить с тобой.