— Мне нужно сменить костюм, — заявил я, ковыряя волшебный кулон. — Эта штука может что-нибудь сделать?
— Я бы на твоем месте не трогал камень лишний раз, — предупредил Джемулан. — Если превратишься обратно в демона, местные дикари могут неадекватно отреагировать.
— Сам знаю. И я не демон.
Я попытался выпросить у жадного сида хотя бы дубленку — ну чисто чтобы не отсвечивать, — но он наотрез отказал. Оказалось, что его костюм-перевертыш — единое целое. Если одна из его частей отдалится от остальных, то просто растворится в воздухе.
Я уточнил, насколько должна отдалиться часть одежды от целого. Джемулан ответил, что шагов на двадцать. Я пообещал, что так далеко отходить не буду, так что ничто не мешает ему поделиться дубленкой. Однако Джемулан все равно отказал.
— Но почему? — не выдержал я.
— Потому что я не могу допустить, чтобы мою одежду марал кто-то подобный тебе, — высокомерно сказал сид. — Как я потом буду ее надевать, об этом ты не подумал?
— Так бы и сказал, что брезгуешь. Врать-то зачем было?
— Я пытался пощадить твои чувства.
— Как-то хреново у тебя это получилось.
— Ты слишком много от меня хочешь. Будь благодарен уже за то, что я дружески говорю с тобой, не смотря на все то отвращение, которое ты у меня вызываешь.
— Спасибо тебе, барин, — поблагодарил я, удерживая левой нижней рукой хвост. Он рефлекторно пытался вонзиться Джемулану в шею. — Век твоей доброты не забуду.
Шагая рядом с этим сидом, я с ностальгией вспоминал Аурэлиэль. У нее я тоже вызывал тошноту, но она хотя бы отворачивалась, когда блевала.
Джемулану явно не пришлась по душе русская зима. Он держал голову прямо, словно аршин проглотил, недовольно морщил нос и через каждые три шага брезгливо осматривал подошвы ботинок. Сид вынул дыхательные аппараты, которые носил в Вуре, зато прилепил на грудь что-то вроде розового горчичника. Судя по тому, что застегнуть дубленку он не удосужился, эта штука защищает от холода.
В отличие от Джемулана, я не переставал глазеть по сторонам. Приятно для разнообразия погулять по родному миру. Здесь ничего не изменилось — все те же здания, все те же бомжи, все те же граффити на стенах. Вон плакат на столбе висит: «Виталий Хмельин. Я иду сам!» Наверное, очередные выборы — в Думу или еще куда-нибудь. А вон вывеска: «Маникюр, педикюр». Кто-то, правда, стер в надписи запятую и исправил последний «-юр» на «-ов». Все как обычно, совершенно ничего не изменилось.
В отличие от меня, Джемулан взирал на город пустыми рыбьими глазами. Легкий интерес в них промелькнул только раз — когда мы проходили мимо гурьбы ребят, кидающих друг другу мячик.
— Морковка! — вопил ведущий.
— Свекла! Колбаса жареная! Колбаса вареная! Колбаса тухлая!
Какой-то пацан рефлекторно поймал мяч и тут же его отбросил, но все уже громко веселились:
— А-а-а, тухлую колбасу съел, тухлую колбасу!!!
— Что они делают? — недоуменно спросил Джемулан, проходя мимо.
— Это такая детская игра, — с удовольствием объяснил я. — Я тоже в детстве играл.
— И в чем смысл?
— Ну как сказать…
Вот вы никогда не пробовали объяснить эльфу, сиду из другого мира, как играть в «съедобное-несъедобное»? Задачка не самая простая, уж поверьте на слово. Уж не знаю, во что играют эти остроухие, но Джемулан никак не мог ухватить суть. А когда наконец ухватил, заявил, что это полная глупость.
— Если слышишь что-то съедобное, надо ловить мяч, если несъедобное — отбрасывать? — уточнил он. — И в чем тут веселье?
— Веселье в том, что иногда игрок ошибается и ловит какую-нибудь дрянь, — устало объяснял я. — Таким образом он ее как бы съедает. Это смешно.
Повисла пауза. Потом Джемулан недоверчиво спросил:
— Это у вас считается смешным?
— Считается, — мрачно подтвердил я.
Джемулан закатил глаза с видом «чего еще ждать от этих обезьян».
Мы шли около часа. Я хотел было поймать такси, но вспомнил, что местных денег у меня нет, и вообще денег нет. Не знаю, как с этой проблемой обычно справляются энгахи, но просить помощи у Джемулана не позволяла гордость. Сам он ничего не говорил, только временами косился в мою сторону, словно делая мысленные отметки.
Наконец мы добрались до места назначения. Старого кладбища. Солнце уже село, зато выползла луна, освещая кресты и мраморные плиты.
Джемулан по-прежнему ничего не говорил. Я бы на его месте непременно спросил, какого хрена мы тут забыли, но он помалкивал. Спокойно шагал до самой сторожки — небольшого домика с черепичной крышей.
В окнах горел свет. Я бесшумно поднялся на крыльцо и надавил кнопку звонка, прислушиваясь к происходящему внутри. Там завозились, забормотали, и через полминуты дверь распахнулась. На пороге появился плотный краснорожий дядька с выпученными глазами, толстым носом и вислыми усами. Несмотря на мороз, из одежды на нем были только шлепанцы, линялое синее трико, красная майка с портретом Че Гевары и косынка, обтягивающая лысину.
— За хазу мы в этом месяце уже платили, проклятые капиталисты! — воскликнул он, гневно раздувая щеки. — Убирайтеся отсюда во имя КПСС!
ГЛАВА 8
Я смотрел на Ефима Макаровича с каким-то даже умилением. Он на редкость туп, ограничен, непрошибаем, въедлив, зануден, придирчив и подозрителен, — но мне он по-своему симпатичен. Так бывает симпатичен старый толстый кот, который дерет мебель и обои, везде гадит, постоянно царапается и противно орет. но он живет в квартире испокон веку, так что все к нему привыкли и уже не могут без него обойтись.
— Здрасьте, Никита Сергеевич, — тепло поздоровался я, протягивая руку. — Гляжу, вы за эти полгода ни хрена не изменились. Все такой же — честный и добропорядочный гражданин.
— Шо таке? — раздул ноздри Щученко, сверля мою ладонь подозрительным взглядом. — Хражданочка, а мы с вами шо, хде-то раньше пересекались? Шо-то мне ваша физиономия не очень знакома, а у мене все-таки профессиональная, значить, память на лица!
— Полковник, да это же я, Олег, — добродушно напомнил я. — Бритва моя фамилия. Помните?
— Смутно припоминаю похожее ФИО, — неохотно кивнул Щученко. — Только вы, хражданочка, мне мозги-то не пудрите! На товарищу Бритву вы, значить, похожи меньше, чем я, значить, на английскую королеву! Да и голосок у вас, прямо скажем, не тот!
— А это у меня маскировка такая удачная, — весело ответил я, поворачивая камень в оправе кулона.
Судя по тому, как выпучились глаза полковника Щученко, он меня узнал. Еще бы. Меня сложно не узнать. Если мы с вами общались хотя бы пару минут — вы узнаете меня даже через десять лет, гарантирую. Некоторые меня потом во сне видят, вскакивают с радостными воплями.
А все потому, что я незаурядная личность с уникальным характером.
— Тю! — присвистнул Щученко. — И вправду — товарищ Бритва, як живой! Я вас теперь, значить, сразу узнал — по оригинальному цвету глаз! Хороший у вас грим, товарищ Бритва, мое вам за это всецелое одобрение! Мы, бывало, в разведке тожа…
— Ефим Макарыч, кто там? — выглянул в прихожую второй человек. — Ой-ей. Олег, ты, что ли?
— Угу, — оскалился я. — Накрывай поляну, Лева, твой лучший друг в гости пришел!
Святогневнев обрадовался мне гораздо больше, чем Щученко. Все ж таки мы с ним настоящие друзья. Я трехглазое шестирукое чудовище, он ходячий мертвец — но мы регулярно пьем вместе уксус.
В других условиях пили бы водку, но наши организмы спиртное не воспринимают.
Джемулан смотрел на этих двоих с равнодушием каменного столба. Кажется, его ничуть не обрадовало знакомство с такими замечательными людьми. Я спохватился и представил его:
— Лева, полковник, знакомьтесь. Это Джемулан Ройя Атаби айки Кйодолья, он…
— Паччиму у этого хражданина волосья до плечов, як у стиляги какого? — тут же перебил меня Щученко.
— Это Лев Игнатьевич Святогневнев, доктор каких-то там наук.
— Очень приятно, — кивнул Святогневнев.
— А это Ефим Макарович Щученко, он…
— Идиот! — выпалил Щученко.
— Да, точно, — согласился я.
— Я, значить, кажу, шо вы, товарищ, наверное, идиот, раз волосья такие отрастил! Или это теперь мода такая заграничная? Не одобряю! Как, говорите, его фамилия?
— Джемулан.
— Армянин, что ли? Вы, товарищ Джемулян, подстригитесь как можно скорше, это вам совет от всей нашей коммунистической партии и от мене лично.
Джемулан ему даже не ответил.
С тех пор, как я последний раз гостил у Святогневнева, здесь мало что изменилось. В прихожей нас встретил черный доберман Дюк — тоже спокойный, как корабельный якорь. Впрочем, для собаки-зомби такое поведение нормально. Снова я порадовался, что не чувствую запахов, — Джемулан достал носовые фильтры, а значит, пахнет от псинки не ландышами. А Щученко ничего, даже не морщится. Видно, что привыкший.
Кроме мертвой собаки в прихожей были только старая тумбочка, вешалка для одежды и две пары ботинок. Совершенно одинаковых.
— Слушайте, а как вы различаете свои ботинки? — полюбопытствовал я.
— Они же совершенно одинаковые.
— Мои — чистые, — ответил Святогневнев, провожая нас в комнату. — Вы к нам надолго?
— Как получится, — рассеянно сказал я. — На недельку или на две. Мне, понимаешь, Палача нужно разыскать.
— Опять? — вздохнул Святогневнев. — Тебе еще не надоело, Олег?
— Надоело. Была б моя воля — плюнул бы на него слюной. Но тут, понимаешь, такие обстоятельства не самые простые.
— Понимаю. Ладно, располагайтесь, я сейчас матрас достану. Этот твой друг как вообще местный или тоже ну, понимаешь? — вполголоса спросил Святогневнев, косясь на Джемулана.
— Пришелец, как и полковник, — подтвердил я. — Но ты не волнуйся, этого я тебе на шею не повешу.
— Да не, Ефим Макарыч мне не мешает, — отмахнулся Святогневнев.
— Мы с ним нормально сработались. На кладбище дежурим в две смены — он днем, я ночью. Зверушек моих он не обижает — даже кормить помогает. Кстати, а этот как, в курсе, кто я есть? — снова покосился на Джемулана Святогневнев.
— В курсе, не боись, — успокоил его я.
О том, что Святогневнев — ходячий мертвец, я сообщил своему куратору по дороге сюда. Тот воспринял эти сведения без малейших эмоций. Вот дедушка Торквемада моментально бы встал на дыбки, а Джемулану глубоко наплевать.
— Есть хотите? — спросил Святогневнев. — У нас сегодня сосиски с картошкой.
Прошло всего несколько часов с тех пор, как я нажрался до отвала в горнойском ресторане. Но когда это яцхен отказывался от еды? Я еще не сошел с ума.
Матрас из подвала выволок мертвый Погонщик Рабов. Довольно странно видеть одного из этих низших демонов Лэнга выполняющим приказы моего друга. Одетый в белый халат Святогневнев командовал им, точно негром на плантации, — а зомби послушно делал все, что ему скажут. В его пустых глазах не было и тени разума — так выглядят глаза манекена. Спинные рога Святогневнев ему спилил, и теперь Погонщика Рабов можно было даже принять за человека — очень уродливого горбатого человека с зеленой кожей и красными глазами.
— Знаешь, Олег, это существо по генетическому коду довольно-таки близко к человеку, — задумчиво произнес Святогневнев. — Именно поэтому на него подействовал мой вирус. По моему, когда-то это и был человек, но потом его каким-то образом… изменили. Не знаю как, кто и зачем.