Я еврей
Записано со слов раввина Рафаэля Энтина, Бней-Брак.
Эта история произошла во времена царствования Александра Второго. В местечке Шумячи Смоленской губернии жил почтенный и уважаемый еврей Арон-Лейб. Молился он благозвучно и проникновенно, потому всегда на Йом-Кипур и Рош ѓа-Шана всегда занимал место кантора. Немало сладких слез было пролито прихожанами благодаря силе его голоса. А сколько правильных решений приняли они в своем сердце, слушая, как Арон-Лейб величаво и торжественно выводит грозные слова гимнов!
У Арона-Лейба была большая семья. Все дети, как дети, но один пошел по кривой дорожке. Не захотел, как нормальный еврейский юноша, сидеть в ешиве, разбирая проблемы талмудических споров, а подался в далекий Санкт-Петербург учиться на доктора. Как это у него получилось, откуда он раздобыл деньги на университет, на что сумел выжить в огромном и чужом городе — никто не знает. Известно лишь одно — доктор из него получился превосходный. Что же касается еврейских качеств — э-э-э-э, о них история умалчивает. Он не крестился, это точно, но к заповедям относился довольно прохладно. Еще бы! — жизнь в столице иная, чем Шумячах.
Евреи местечка, а они, как известно, все обо всех знают, нехотя произносили его имя. Ясное дело, такой успех в светской жизни и такой провал в духовной. Возможно, поэтому имя доктора до нас не дошло. Доктор — и все.
Раввин местечка не любил конфликтов и потому также старался не упоминать имя доктора. Но однажды вернувшийся из Петербурга еврей поведал историю, заставившую раввина изменить свое отношение к отступнику.
Великая княгиня, сестра императора — ее имя также выпало из еврейской памяти — рьяно занималась здравоохранением. Немалую часть своего времени она посвящала инспектированию больниц и госпиталей. Понятное дело, к приезду августейшей особы инспектируемую больницу приводили в порядок. Мыли заброшенные углы, снимали с потолков паутину, обновляли запасы лекарств. Правда, разгрести многомесячные завалы за одну уборку невозможно, но польза от таких инспекций налицо.
Великая княгиня хорошо понимала истинное положение дел и поэтому не жалела времени на поездки. Как-то раз она посетила больницу, главным врачом в которой был наш доктор. Так рассказывает предание. Мы не станем выяснять, каким образом еврей в царской России стал главврачом, да и мог ли он, не крестившись, занимать такой пост. Доверимся преданию и поплывем дальше по руслу истории.
Великая княгиня долго ходила по больнице. И чем больше она ходила, тем в больший приходила восторг. Все было в порядке: и лекарства, и отчетность. Полы были чисты не для показухи, а по-настоящему, основательно чисты — в этом великая княгиня знала толк. На пальцах, которые словно невзначай проходились по филенкам и подоконникам, не оставалось пыли. И главное — больные. Она давно не встречала таких довольных больных.
Великая княгиня несколько раз внезапно останавливалась посреди коридора, сворачивала в первую попавшуюся палату и принималась расспрашивать больных об уходе, питании, отношении медперсонала. Не то, чтобы ей хотелось обнаружить недостатки, но такое благополучие настораживало.
Инспекция затянулась вдвое дольше обыкновения. Все было замечательно. Секретарь княгини уже сделал по ее указанию несколько записей в дневнике посещения. Вечером, на семейном обеде у императора, она намеревалась рассказать о больнице, в которой — даже не верится — все делалось, как положено. И уж конечно, расхвалить главврача.
Главврач, молчаливой тенью следовавший за высокой гостьей, ни разу не помешал ей своими пояснениями, предоставляя возможность говорить сотрудникам. Это тоже очень понравилось княгине. Закончив обход, она остановилась в вестибюле и перед тем, как укутаться в шубу, обратилась к главврачу.
— Я очень, очень довольна! Сегодня же расскажу брату о вашей больнице. Вы, голубчик, просто молодец. Если бы все главврачи были такими… — она не закончила фразу, но тяжелый вздох и горькая улыбка не нуждались в пояснениях.
— Всего доброго, милейший, — княгиня приподняла золотой, осыпанный бриллиантами крестик, висевший на длинной цепочке, и протянула для поцелуя главврачу.
По вестибюлю прокатился шумок восхищения. Такой жест далеко выходил за рамки обычного благоволения. Судя по всему, главврача ожидало блестящее будущее. И тут… и тут произошло непонятное. Вместо того чтобы склонившись, почтительно прикоснуться губами к крестику, главврач замялся, покраснел, а потом тихо, но твердо произнес:
— Я еврей, ваше императорское высочество. Я еврей.
— Еврей? — презрительно приподняла брови княгиня. Она молча опустила крестик, слегка нахмурившись, надела шубку и покинула больницу.
Вот, собственно, и вся история. Дерзкий поступок главврача изменил намерения княгини, и вечером, обедая с венценосным братом, она даже не вспомнила о посещении больницы.
Выслушав рассказ до конца, шумячинский раввин пригласил к себе Арона-Лейба.
— Мне известно, что говорят в местечке о твоем сыне-докторе, — сказал он кантору. — Думаю, что эти разговоры причиняют тебе немало огорчения. Знай же, что его — «я еврей» — ценится на небесах дороже всех твоих замечательных молитв.
Кулинария духа
Записано со слов раввина Носона Вайнфельда, Реховот.
Перед Первой мировой войной Россия заключила военный союз с Францией и Англией против Германии, Австрии и Турции. Имперские амбиции привели к огромной, устрашающей войне. Погибли миллионы людей, были разрушены тысячи городов и деревень. В памяти человечества Вторая мировая война затмила и перехлестнула несчастья Первой настолько, что ужасы ее стушевались и сникли. Но тот, кто даст себе труд ознакомиться с масштабами массовых убийств, усеявших бесчисленными трупами полях Европы между 1914 и 1918 годами, содрогнется от горечи и скорби.
В 1913 году каждая из готовящихся к противостоянию сторон была уверена в своей правоте и, что гораздо важнее, решающем превосходстве своей боевой мощи. Закидать противника шапками собирались с обеих сторон границ, разделяющих огромные государства.
Военный министр Франции прибыл с рабочим визитом в Россию. Тем для обсуждения хватало, совещания проходили с утра до вечера. Стараясь поразить гостя русским хлебосольством, военный министр Российской империи закатывал роскошные трапезы. Завтрак не уступал разнообразием блюд обеду, а ужин не отличался от завтрака. Каждый день повар угощал гостей блюдами национальной кухни народов Российской империи. Народов было много, поэтому меню получалось весьма разнообразным.
За одним из ужинов французский министр особенно выделил неприметное на вид блюдо. Он попробовал его, попросил отрезать еще кусочек и в результате съел почти все.
— Как называется этот деликатес? — спросил он русского коллегу.
— Одну минуту, — ответил министр. — Сейчас все выясним.
Он подозвал помощника и приказал срочно доставить в пиршественный зал повара.
— Кишке! — с гордостью сообщил главный повар. — Еврейское блюдо. Готовится очень просто и съедается на месте без остатка.
— Oui, oui, — подтвердил француз и попросил приготовить ему на завтрак еще одну порцию.
Перед отъездом из Петербурга он пригласил своего повара и приказал срочно научиться готовить столь любезный его сердцу деликатес. Повар отнесся к просьбе министра со всей серьезностью: лично встретился с русским коллегой, долго расспрашивал о секретах приготовления «кишке» и под конец тщательно записал рецепт в свой блокнот.
Когда делегация вернулась в Париж, министр вызвал повара:
— Начиная с завтрашнего дня, я хочу видеть «кишке» на своем обеденном столе три раза в неделю. Потрудись, любезнейший, утром я приглашу своих заместителей на совещание по итогам визита в Россию. После совещания мы отобедаем вместе и, в качестве сюрприза я хочу угостить их этим блюдом.
На следующий день после салата и артишоков, повар лично внес на серебряном блюде дымящееся «кишке». Высокие обедающие лица невольно сглотнули слюну: аромат, наполнивший комнату, разил наповал.
Повар аккуратно отрезал первый кусочек, полил соусом и с поклоном передал министру. Тот с победоносной улыбкой оглядел заместителей, нацепил на вилку кусочек начинки и, подняв брови в предвкушении удовольствия, положил его в рот. В то же мгновение лицо министра искривила гримаса отвращения. Он быстро поднес ко рту салфетку, выплюнул «кишке» и грозно воззрился на повара.
— Ты что такое мне принес? — громовым голосом вскричал министр. Впоследствии, отправляя французских солдат погибать на Сомме или задыхаться в облаках горчичного газа, он волновался куда меньше.
— Это… это «кишке», — дрожа, ответствовал повар.
— Ну-ка, сам отведай свою стряпню, — приказал министр.
Повар подцепил кусочек, понюхал и положил в рот. Его лицо исказилось такой же гримасой: у деликатеса был вкус навоза.
— Ваше сиятельство, — повар изумленно развел руками. — Это какое-то трагическое недоразумение. Я все приготовил в точности по рецепту.
— Убирайся, — коротко приказал министр. — Чтобы через час новое «кишке» была на столе.
Повар поклонился и в смятении бросился на кухню. С военным министром шутки были плохи.
Но «кишке» не появилась ни через час, ни на следующий день. Не доверяя никому, повар самолично проделал все операции, но, когда вытащив блюдо из печки, он отщипнул на пробу маленький кусочек, его рот снова наполнился смрадным вкусом.
— Что за чертовщина! — в отчаянии вскричал повар и бросился готовить в третий раз. Однако и эта попытка закончилась неудачей.
Через день его вызвали к министру.
— Итак, любезнейший, — холодно произнес тот, постукивая остро заточенным карандашом по краю стола. — Что ты можешь доложить в свое оправдание?
— Ничего, ваше сиятельство, — склонился в нижайшем поклоне повар. — Я не знаю, как объяснить происходящее. Все продукты самые свежие, «кишке» я готовлю собственными руками от начала до конца, а получается одно и то же.
— Да ты знаешь, — начал распаляться министр, — что я могу в тюрьму тебя засадить за попытку отравления должностного лица! И любой суд — а уж французский тем более — если предъявить ему твою стряпню, признает такого кулинара виновным!
Министр гордо выпрямился. Он свято верил в справедливость французского правосудия. Особенно, когда дело касалось кулинарии.
— Впрочем, я готов пожаловать тебе еще один шанс. Мчись обратно в Россию к повару русского военного министра и выясни рецепт. И гляди мне: если ты по возвращении снова подашь мне тухлятину… — он не стал продолжать, но так многозначительно свел брови, что даже дураку было понятно, чем может закончиться для повара плохо приготовленное «кишке».
Через несколько часов повар уже сидел в купе поезда «Париж-Варшава» и в сотый раз пытался сообразить, в чем он допустил промашку.
Спустя три дня он встретился с русским поваром и дрожащими руками развернул перед ним свою записную книжку.
— Так, — промолвил повар, выслушав во всех подробностях этапы приготовления «кишке». — Все правильно, не вижу никакой ошибки.
— Но почему же тогда у кушанья вкус навоза?! — вскричал в отчаянии француз. — Мне не сносить головы, если вы не обнаружите, в чем тут дело!
— Дай-ка подумать, — произнес русский повар и еще раз внимательно пробежал глазами рецепт.