Затем его ещё раз ударило, пониже спины, словно кто-то пнул…
Затем он вдруг обнаружил, что лежит на спине на какой-то каталке, и его быстро везут куда-то, а на лице – маска, через которую легко дышится. Рядом подпрыгивает лицо Лены, с огромными заплаканными глазами, и ещё кто-то в белом…
Он, превозмогая ужасную слабость, стянул маску с лица, и, как ему самому казалось, громко кричал:
– Лена! Всё – твоё! Отдай им флэшки, и спасайся! Расскажи – всё!..
Лена, похоже, ничего не понявшая, только переспрашивала:
– Что?!.. Что?
Затем маску на лицо ему снова надели…
Затем он запомнил какую-то дверь, в которую каталка никак не влезала, и слабый звук:
– …не вздумай! Я пропаду одна! Не смей бросать меня! Ты выберешься!..
Затем был белый коридор.
И вокруг – никого.
Он что-то важное должен вспомнить… Про этот коридор.
Но – что?..
О! Он вспомнил. Этот коридор – на ТУ сторону.
Но… Но он не хотел бы туда попадать. Может, можно как-то остановиться?
Ведь там, позади, осталось ещё не сделанное. И кто-то, кому он нужен… Да, он ещё нужен. Он кому-то очень нужен…
Надо вернуться.
Но – как?!
Он пытался остановиться изо всех сил, и двинуться назад.
А его всё тащило…
Он кричал. Сопротивлялся. Он очень хотел остановиться!..
Вдруг коридор пропал.
Очнулся он сразу. Открыл глаза. Ф-ф-у-у… Слишком светло. А если прищуриться?
Ага, нормально видно. Это просто белый потолок. Зрение… в порядке. Теперь проверим тело.
Попытавшись пошевелить разными частями, он был и удовлетворён, и разочарован: тело при нем, но, похоже, сдвинуться с места куда тяжелей, чем он представлял.
Вдруг над ним возникло незнакомое лицо – мужчина. И он улыбался:
– Доброе утро, Леонид! – Леонида почему-то удивило, что мужчина говорил очень чисто. И выглядел… не старше тридцати. – Поздравляю! Хирург сказал, что худшее позади! А я – агент Вачовски, – он улыбнулся, покачав головой, – Но лучше зовите меня просто Лайм.
Леонид попробовал что-то сказать. Господи! Как пересохло в горле-то!..
Он попытался снова. Но изо рта шёл только сип и сложить не то что слова – буквы не получалось.
Мужчина заметил его потуги и повернулся к кому-то, что-то сказав по-английски. Затем отошёл.
Появилась женщина во всем белом. Она смазала губы Леонида чем-то влажным.
Вода! Он облизал губы, с мольбой глядя на женщину.
Та улыбнулась, покачав головой, и что-то сказав, тоже на английском. Но губы смазала.
– Она говорит, вам ещё рано пить, поэтому терпите так! – прокомментировал снова возникший сбоку Лайм, – А вообще-то, вы в сорочке родились! Ещё пару сантиметров левее, и!.. Ну, не буду вас пугать. Говорю же: всё худшее уже позади!
– Ле… Ле-на? – смог наконец выдохнуть Леонид.
– А-а, Лена? В порядке ваша Лена. Вот у кого нервы стальные! Это она оттащила вас за будку КПП, пока остальные сообразили!.. И это с одной-то рукой!.. А всего в вас стреляли пять раз. Ну… скажем так: пуля, попавшая в… э-э… ягодицу, для здоровья не опасна. Разве только унизительна, – человек снова вежливо хмыкнул. И глаза его тоже улыбались. Видать, эту-то пулю обсуждали… И точно: Леонид почувствовал себя униженным! Это ж надо: нормально пристрелить не смогли! Ну, Мерзинийцы!.. Позорище!..
– Лежите, лежите! Вам лучше молчать! – Лайм, кажется, понял его усилия, – Сейчас я вам Лену разбужу!
Леонид только благодарно моргнул: это, и предыдущие усилия, вымотали его до липкого пота.
Хотя, если «абстрагироваться» от слабости, почти ничего не болело. Ну, разве что при вдохе… Только сейчас он ощутил сбоку рта какую-то пластиковую трубку.
Кислород?
Да бог с ним. Он жив. Лена жива. Это – главное!..
Теперь бы ещё дать знать Сашке… Наверное, волнуется! Но как сделать это?..
– …нет-нет, только посмотреть! Никаких разговоров! Он ещё слишком слаб! – под сердитое увещевание сбоку вдруг возникло лицо Лены.
Выглядела она… неплохо. Если не считать синие круги под подозрительно красными глазами, и взлохмаченные волосы. Жива, остальное ерунда! Теперь-то они в безопасности… Вроде.
– Жив! Ну и слава богу, больше пока ничего не надо! – Лена и смеялась и плакала одновременно, – Давай, набирайся сил! Всё в порядке: нам дали всё – и Убежище, и Гражданство, и Программу защиты Свидетелей… Я рассказала всё: ты только поправляйся, и ни о чём не думай!..
Мужчина продолжал что-то вежливое говорить, взывая к Лениному разуму, и оттесняя её назад. Леонид… широко улыбался, моргая от нахлынувших слёз. Это было всё, на что сейчас хватило его сил. Затем свет померк: он снова провалился в вату…
– Ну-ка, ну-ка… Неплохо. Вот сегодня – неплохо! – толстенький профессор, пошевелив кустистыми бровями, отложил снимки, которые минуты три пристально изучал. – Я же говорил: заживает, как на кошке!
– Спасибо, Евгений Петрович, вы реально мой второй отец!
– Ну, положим… Хм!.. – тон профессора сменился на умеренно осуждающий, он явно что-то заметил у Леонида на лице, – Тэ-экс! Опять приходила ваша… Лена! – профессор с усмешкой осмотрел щеку Леонида. – Скажите ей хотя бы, чтобы сменила цвет помады: вас вычислить легче, чем прогулявших урок школьников!
– Хорошо, Евгений Петрович, я скажу. Чтобы сменила.
Профессор фыркнул. Потом смягчился:
– Ладно. Через три дня разрешу вставать. А вот целоваться в губы нельзя как минимум ещё недели две. Разорванное лёгкое, это вам не шуточки!
Когда за светилом медицины закрылась дверь, Леонид обратил взор на окно. Окно вселяло оптимизм и уверенность в будущем. Потому как было из трёхсантиметрового бронированного стекла, и снаружи его «страховали» решётки из двухсантиметровых стальных прутьев…
За дверь Леонид тоже не опасался: как-то, когда Лена в очередной раз выходила, он заметил через полуоткрытую дверь двух морских пехотинцев с короткоствольными автоматами. Впрочем, может то были и винтовки: Леонид, в отличии от брата, в оружии не разбирался.
Кормили его вкусно и сытно, но еда в горло лезла плохо. И вообще первые дни слились для него в один сплошной кошмар, когда он, не в силах перевернуться со спины, пялился в белые потолки операционных, где его «потрошили», предварительно ослепив яркими лампами, и пугая обступавшими толпой безликими фигурами в голубых халатах и масках, оставляющих видимыми только глаза.
И ничего хорошего для себя он в этих глазах не видел.
Запомнился один хирург, матёрый профессионал, циник, и реалист.
Он только проворчал, отдав кому-то снимок, который перед этим долго и придирчиво разглядывал:
– Можно резать смело: если б ему было суждено откинуться, уже бы откинулся! Наркоз!
Только на пятый день его перевели из реанимации в индивидуальную палату. А затем и в само Посольство. Здесь к нему пускали и Лену. До этого они виделись только один раз – Ник, чувствовавший себя виноватым, привозил её в хирургическое отделение Глифасофского, когда худшее осталось позади и Леонид иногда бывал в сознании.
Теперь-то он явно шёл на поправку. Ничего, живут и с полутора лёгкими: он навострился смотреть свои снимки вместе с профессором. Поэтому знал, что попали в него, скорее всего, пулей со смещённым центром тяжести. «Запрещённой» даже для охоты.
Такая пуля оставляет выходное отверстие размером с кулак, и жертва обычно умирает не от потери крови, а от болевого шока… Дыра в ягодице беспокоила куда меньше: с потерей части мышц там он вполне мог смириться.
Зато «главный» орган остался цел!
На десятый день (это его Лена просветила, что он так долго «валяет дурака»), его посетил профессиональный разведчик. Выглядел он симпатично и грозно одновременно, и чин имел не ниже майора. Выправку и стать не скрывал даже хороший штатский костюм.
Закрыв за собой дверь, он уверенной рукой придвинул к кровати стул. Внимательно осмотрел пациента. Очевидно, остался доволен осмотром, и только тогда сказал:
– Здравствуйте, Леонид Александрович, меня зовут Майлз. Прежде всего – мои поздравления, – «майор» Майлз сделал паузу, – Так же мне поручено принести официальные извинения от лица нашего Правительства, что вашему здоровью был нанесён тяжкий ущерб уже на территории нашей страны.
Леонид нашёл в себе мужество улыбнуться и сказать:
– Спасибо. Я не имею к вашим сотрудникам претензий: никто и подумать не мог о такой наглости. Наша Мерзиния в этом плане всегда отличалась стремлением договориться , а не… Словом, извинения приняты. И спасибо, что так со мной возились…
– Ну, это было не только, и не столько из человеколюбия… – незнакомец хищно улыбнулся, и закончил жёсткую мысль: – Мы решили, раз уж ваша страна пошла на такие беспрецедентные действия, как наем нескольких профессионалов , вы действительно способны сильно ей навредить. Кроме того, это дело Престижа для нашей страны. Мы приложили все усилия, и вас оперировали лучшие врачи. Некоторых привезли частным самолётом из Лермании…
Леонид вскинул брови: надо же!.. А он, похоже, местная знаменитость! Однако ответил коротко:
– Спасибо.
– Пожалуйста. Теперь непосредственно к делу. Вы в состоянии говорить?
– Да. Если не слишком громко.
– Отлично. Не напрягайтесь, мне отлично слышно. – Майлз наконец сел на стул.
Достал маленький приборчик – очевидно, диктофон – и пристроил на постели поближе к подушке.
– Если вы не возражаете, наша беседа будет записываться.
– Хорошо. – Леонид понял, что вот главное и начинается. Дальше ему нужно только… говорить внятно. И – правду.
– Леонид Александрович, не могли бы вы рассказать, как вы догадались о том… о чём вы догадались, и что этому непосредственно предшествовало?
Леонид, вначале немного сбивчиво и перескакивая с одного на другое, рассказал о том, как в силу неплохих навыков и невероятного терпения выдвинулся на свой пост:
– …колоссальное терпение. Нет, правда: эта традиция физических… методов наказания нерадивых, и унижения подчинённых идёт с самого верха. Это обсуждают буквально все… Я сам видел однажды Министра Культуры, выходившего из кабинета «Отца Народа» с кровью на щеке – ему досталось его же файловой папкой. Как он потом сказал референту: он счастлив, что там было не больше килограмма бумаги!.. Так что рукоприкладство скорее правило у нас. Везде. И не только в госструктурах. А уж про оскорбления и переход на нецензурную брань в адрес облажавшегося чиновника можно и не упоминать… Такое происходит каждую Планёрку!..
Вскользь упомянув о трёх своих «ранах» – синяках и ссадинах, полученных на «боевом посту», и ежеквартальных, уже скорее традиционных, разносах, Леонид перешёл к сути:
– Моя должность и доступ к данным из первоисточников позволяли отслеживать фактически всю динамику. Как падало производство. Как «исчезали»… ну, таяли сразу после утверждения, бюджетные средства, выделенные на конкретные Программы и проекты. Сколько фактически людей где работало, а сколько было вписано для «соответствия штатному расписанию». И, главное, насколько отличалось то, что происходит на самом деле, от того, что шло в СМИ – телевидение и газеты – для хвастовства о том, как нас «ждёт великое будущее»… Может, поэтому с нас всех в нашем чёртовом Горкомстате и взяли Подписку о неразглашении Служебных и Государственных тайн. «Наша статистика, – как любил говорить один мой знакомый до того, как удрал к первой жене и сыну в Езераель, – самая статистическая в мире!»