– …стало темным-темно. Тут сказка и кончилась. Дядя Фердинанд, который учитель Гюйс, мне под нос ватку сует. Противную! Я от нее вся расчихалась. Я думала, дядя Фердинанд на нас заругается. И Линда так думала. Она мне после сказала. А он не стал! Рассказал нам про чудищ в голове. И про нас, что мы ничего плохого не сделали. Главное, чтобы мы в другой раз так не… не усредствовали, вот! Ник, пошли, я тебе свою комнату покажу?!
– Конечно, покажи, – с усилием, словно у него заржавела шея, кивнул капитан. – Говоришь, в другой раз? Вы тут комнату посмотрите, а я отлучусь.
– Ненадолго? – с беспокойством поинтересовалась девочка.
– Быстрей быстрого. Одна нога здесь, другая – там…
VII
Фердинанда Гюйса капитан нашел на спортивной площадке. Гюйс сидел на шпагате в обществе какой-то рыженькой красотки. Шпагат Гюйса был продольный, красотки – поперечный.
– Вы тут что, с ума посходили? – свистящим шепотом начал ван Фрассен, не заботясь о приличиях. – Думаете, я не смогу защитить свою дочь?! Да я ваш интернат!.. вверх дном…
И показал – как именно.
– В чем дело? – спросила рыженькая у Гюйса.
Вид у красотки был такой, словно она специализировалась на укрощении гневных отцов. И работа успела ей осточертеть.
– Регина ван Фрассен, – объяснил Гюйс, наклонясь всем телом к передней ноге. Лицо его покраснело от прилива крови. – Попытка взлома. Блок Линды Гоффер, результат удовлетворительный.
Капитан еле сдержался, чтобы не пнуть мерзавца.
– Удовлетворительный? Мою дочь едва не свела с ума малолетняя телепатка…
– Эмпатка, – поправила рыженькая.
– Какая разница?! Если Регина… если с ней… – ван Фрассен вспомнил сияющую дочь, восстановил дыхание и закончил: – Имейте в виду, я этого так не оставлю. В интернате чрезвычайное происшествие! Ребенок пострадал! Хорошо еще, что всё закончилось без последствий. Хотя я не уверен…
Учителя молча смотрели на него. Казалось, они ждали продолжения.
– Если это повторится…
– Это повторится, – сказал Гюйс.
– Мы очень надеемся, что это повторится, – кивнула рыженькая. Кивок продолжился, и рыженькая лбом уперлась в землю. – И не раз.
– Издеваетесь? – ван Фрассен подошел ближе.
– Скажите, – спросил Гюйс, выпрямляясь, – вы дрались в детстве?
Капитан смерил наглеца взглядом:
– Да. Хотите проверить? Не советую.
– Я и не собираюсь. Просто ищу понятный вам пример. У вас были приятели, которые никогда не дрались?
– Нет. Такихприятелей у меня не водилось.
– Как дерутся детеныши зверей, видели?
– Не уводите разговор в сторону!
– И в мыслях не было, – в устах телепата фраза прозвучала двусмысленно. – Я подбираю аналогию. Поймите, в драках формируются важнейшие навыки. Звереныш пробует когти и клыки. Учится нападать и защищаться. Побеждать и сдаваться на милость победителя. Убивать и щадить. Он привыкает к боли и агрессии. Короче, формируется как зверь. Теперь представьте, что в вашей дочери живет звереныш…
– Что за дурацкая аналогия?!
– Хорошо, – рыженькая успокаивающе махнула рукой. – В вашей дочери живет талант. Талант и есть этот звереныш. Он еще не стал частью человека – управляемой, контролируемой, полезной. Он рычит и кусается. Он гадит посреди комнаты. Грызет ножки мебели. Нападает на гостей. Требует внимания; не получая требуемого, сердится и мстит. Приучая звереныша – да, талант, я помню! – к послушанию, вы не сможете действовать только лаской. Иногда вы будете вынуждены прибегнуть к насилию…
Рыженькая так потянулась, что слово «насилие» заиграло в мозгу капитана новыми красками. Он с трудом заставил себя не потерять нить разговора. О чем ты думаешь, корвет-капитан ван Фрассен, офицер и семьянин? Ты же пришел заступиться за родную дочь!
– Это и есть насилие, – рыженькая вновь кивнула. – Вы попали в волну моего обаяния. И силой принудили себя остыть. Я права?
Гюйс сел по-человечески, скрестив ноги. Вставать он не спешил, чтобы не возвыситьсянад вспыльчивым капитаном. Пусть лучше ван Фрассен смотрит на собеседников сверху вниз. Это способствует пониманию.
– Разрешите представить, – сказал Гюйс, еле сдерживая улыбку. – Дорис Хейзинга, учительница биологии. Эмпат 1-го класса. Если быть точным, эмпакт . Надеюсь, что Линда Гоффер однажды достигнет уровня госпожи Хейзинги. Продолжим?
– Почему вы спросили, дрался ли я в детстве? – устало буркнул капитан.
Больше всего ему хотелось повернуться и уйти.
– Все мальчики дерутся. Хотя бы разок. То, что Регина – девочка, не имеет значения. Ваша дочь должна научиться ставить блоки и защищаться от взлома. Иначе она никогда не станет социально адаптированной. Возьмите, к примеру, меня… Нет, лучше возьмем госпожу Хейзингу.
Не шевельнув и пальцем, не изменив позы, рыженькая подтвердила: да, я не против, чтобы меня взяли. В качестве, разумеется, примера.
– Вокруг госпожи Хейзинги, – продолжил Гюйс, – возведены два круглосуточных периметра обороны. Вам, капитан, этот пример доступней, чем остальным родителям. Все-таки вы – военный, офицер. Первый периметр не позволяет эмоциям госпожи Хейзинги…
– Дорис, – мурлыкнула рыженькая. – Просто Дорис.
– …эмоциям Дорис прорываться наружу.
– Совсем? – изумился ван Фрассен.
– Скажем так: не более, чем это происходит у обычного человека. Иначе чувства, испытываемые Дорис, будут наслаиваться на чувства собеседника, подавляя, конфликтуя и создавая проблемы. Вам известно, что бывает принципиальная несовместимость, казалось бы, родственных типов чувств? Ближайший аналог – кровь. Цвет один, вкус один, группы разные. Последствия в случае наслоения, уж поверьте мне, не радуют… Второй периметр обороны не позволяет собеседнику, если он эмпат или телепат, прорваться к эмоциям, а также мыслям Дорис насильственным путем. Как вы думаете, сколько раз Дорис пришлось драться с подругами, прежде чем двойная оборона стала частью ее существа? Страх, которым Линда Гоффер ударила вашу дочь – врожденное оружие эмпата.
– Так что, сама Линда ничего не боялась?
– Нет, не боялась. Она даже не знала, что Регину накрыло страхом. Это безусловныйстрах, естественная реакция на силовой прорыв. Безусловно-рефлекторный страх, говоря языком науки, информационно не оформлен. Он отыскивает болевые, уязвимые точки агрессора, формирует необходимую систему образов, основываясь на жизненном опыте взломщика – и выводит нападающего из строя. Надо быть большим мастером, чтобы взломать защиту мощного эмпата. Но вдвое больше мастерства понадобится вам для того, чтобы справиться с ответным ужасом, который шарахнет по вам из всех орудий. Из ваших же собственных орудий, заметьте.
– Великий Космос! – пробормотал капитан. – Как же вы живете с этим?
Гюйс наконец-то позволил себе улыбнуться:
– У меня есть встречный вопрос, капитан. Как вы живете без этого ? ...
КОНТРАПУНКТ
РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
(из дневников)
Я плохо помню раннее детство.
До пяти лет – вообще ничего. Шесть-семь, даже восемь – так, урывками. Редкие мазки на пустом холсте. Яркие пятна не складываются в цельную картину. Я вглядываюсь и не понимаю: это все-таки моя память – или рассказы родителей, друзей, знакомых? Правдивые и ложные, связные или противоречивые, они вполне способны подменить собой личный опыт…
Я могла бы восстановить этот слой памяти. В деталях, красках и звуках; до мельчайших подробностей. Но хирург не должен оперировать сам себя. Хорошо, я могла бы обратиться к опытному психиру. К маркизу Трессау или даже к Старику. Старик не откажет мне. И что дальше? Воспоминания ребенка станут доступны взрослой женщине. В полном объеме. Но это не книга, которую можно прочесть из любопытства, отложить в сторону и забыть навсегда. В моем случае – забыть снова, потому что однажды я уже забыла всё это. Детский слой памяти сделается частью моей личности, теперь в осознанном состоянии.
Я изменюсь.
Я сама не замечу, что изменилась, и не пойму, в чем.
Это вечная проблема личности. Достань на поверхность то, что и так есть в ней, переведи незначительный пустяк в свободный доступ – и получишь нового человека. О, этот новый человек станет заблуждаться самым искренним образом! Он будет считать себя прежним. И переубедить его вы не сможете. Точно так же не способны к переучиванию – а значит, к решению новых задач – люди, страдающие поражением медиального таламуса в сочетании с дегенерацией нейронов лобной коры и мозжечка.
Иногда мне кажется, что это врожденный дефект рода человеческого.
Часть вторая
Террафима
Глава четвертая
Птенец в скорлупе
I
– На арену приглашается капитан-лейтенант Стросс, – возвестила информателла. – Приготовиться корвет-капитану Дигицу.
– Дядя Себастьян – следующий! Слышали?
Регина тронула сенсор на подлокотнике.
– Это папин друг. Я за него болею!
Блистер «семейной» ложекапсулы, прозрачный до полной невидимости, дал приближение. Зеленый круг арены оказался совсем рядом. На центр вразвалочку вышел коренастый крепыш – голый по пояс, с могучими плечами борца. Голову атлета венчали языки пламени.
Рауль, старший брат Линды, с насмешкой фыркнул.
– Пижон! Еще бы «люминаксом» покрасился.
– Сам ты пижон! – вступилась Регина за рыжего, хотя болела не за него, а за дядю Себастьяна. – Военным краситься не положено.
– Почему?
– По уставу! Это у него от природы волосы такие.
– Ничего себе! – присвистнул Рауль.
И украдкой поправил седой «локон страсти» – последний писк молодежной моды.
Тем временем рыжий подошел к стойке с дубинами и принялся выбирать снаряд. Проигнорировав первые три, он под аплодисменты извлек из гнезда тяжелую «четверку». Затем вернулся на центр и замер на белом перекрестье. Босые ступни глубоко зарылись в курчавый ворс травяного покрытия. Казалось, сама земля просела под ногами атлета. Рауль и Регина прикипели глазами к спортсмену, стараясь не пропустить ни одного движения. Линда же демонстративно зевнула и прибавила громкость в плеере. Регина уже собралась толкнуть подругу локтем: да смотри ты! – но передумала. Линда нарочно ее подзуживает. На самом деле ей интересно, но она старается не подавать виду. Тогда мы тоже прикинемся, что нам всё равно, смотрит Линда или нет.
Микро-поединок: кому первой надоест притворяться!
Глубокий, низкий звук гонга наполнил кратер стадиона. Рыжий начал медленно поднимать дубину: снизу вверх, до идеальной горизонтали, когда рука и массивный снаряд, изготовленный по традиции из каменного дерева, вытягиваются в одну, параллельную земле, линию. Было хорошо видно, как напрягаются литые мускулы атлета. Есть «шлагбаум»! Капитан Стросс замер на положенные десять секунд, превратясь в статую. Мрамор, настоящий мрамор; и даже не дышит.
И рука не дрожит.
«С этим дяде Себастьяну придется трудно,» – вздохнула Регина.
Время истекло. Дубина продолжила подъем. При «уголке Трауна» – так называлось упражнение – спортсмен выводил снаряд на вертикаль, работая одним запястьем. Академически четко взяв прямой угол, атлет с легкостью, рожденной годами тренировок, отсалютовал дубиной судейской комиссии – и приступил к динамическим элементам.
«Змейки», «восьмерки», «кольца Фриша»; перехваты…
Впервые на соревнования по силовому троеборью Регина попала весной. Раньше только по визору смотрела, и «игры настоящих мужчин» не впечатлили девочку. Но «живьем» – это же совсем другое дело! Папин подарок на двенадцатилетие – поход на секторальный турнир – оказался исключительно кстати. Внимание Регины сразу привлек рослый блондин: меж троеборцев он смотрелся жирафом среди слонов и носорогов. Вот уж кому нипочем не выиграть у силачей-здоровяков, в чьих руках дубина выглядела детской игрушкой.