– Не много ли вы себе позволяете? – возмутилась доктор Шеллен. На щеках старухи загорелись багровые пятна. – Кто дал вам право разговаривать с нами в таком тоне?
Тиран вздохнул:
– Вы даже представить не можете, что я себе иногда позволяю…
И дал отмашку невидимым техникам.
Светофильтры не понадобились. Музыка, неистовствующая за стеной – эмо-гранж сменился синт-эйфором – долетала слабым рокотом прибоя. Зато ментальная блокировка исчезла. И «шелуха», надо заметить, слетела мгновенно. Собранная, как цирковая гимнастка перед опасным трюком, Регина была готова к падению в пропасть, к летящим навстречу ржавым фермам, к спасительному рывку лонжей. Но готовность ее – пуля, выпущенная «в молоко» – пропала даром. Вместо неоконченной стройки вокруг – в небе? в Леопольде Эйхе?! – вспыхнул фейерверк огненных шаров, и тут же размазался масляными бликами: Регина с головой ухнула в воду. Отплевываясь, вынырнула – вкус йода и соли на губах; огляделась. Неподалеку из воды торчала скала – друза гигантских изумрудов. Регина поплыла к ней, размышляя: удастся ли вскарабкаться по гладким граням? ...
…всё в порядке?
…помощь?
…нормально. Видите?
…да, спасибо…
Не мешая плыть, прозрачные тросы лонжей уходили ввысь – теряясь в черных небесах, меж кострами светил. Кроме страховки, лонжи служили каналами связи для Трессау с Йохансоном – коллеги могли следить за происходящим, оставаясь «над шелухой».
«Наверное, я похожа на марионетку…»
С третьей попытки ей удалось взобраться на скользкий уступ и примоститься на нем, опершись спиной о грань кристалла-исполина. Над сияющим островком звезды танцевали джигу. Не жалкие искорки, угольки, рдеющие в бархате космоса – яростные хищники Вселенной. Косматые гривы протуберанцев, алмазные клыки и рога из белого золота; в ореолах слепящего ультрамарина, с бритвенно-острыми когтями. Небо полнилось звездами: одни стремительно проносились от горизонта до горизонта, другие величаво парили в вышине, третьи выписывали безумные виражи…
А небосвод оставался темней темного, и под ним – лениво, тяжело – вздымались и опадали маслянистые волны, облизывая друзу изумрудов, приют доктора ван Фрассен.
«…Личность человека… оказывает сопротивление… Ныряльщик и вода. Инспектор Рюйсдал нырнул со скалы в залив…» О, воды здесь было в избытке. Залив? Море! Океан! Лишь редкие скалы торчали над поверхностью, играя бликами в свете звезд. Неужели этот свихнувшийся мир – самое спокойное, самое уютное место для ослепшего, оглохшего, бесчувственного сознания Леопольда Эйха?
Кстати, где же он сам?
Сначала она увидела корабль. Яхту на границе двух стихий. Судно уходило вдаль – по морю? по небу? Сквозь абрисы «Цаган-Сара» проступал древний корпус морского судна. Дерево бортов, нос увенчан острым бушпритом. Мачты с реями несут паруса, наполненные ветром, сквозь парусину просвечивают звезды…
Мираж. Иллюзия.
Корабль-призрак.
…вслед за кораблем, от скал к небокраю, мерно и неутомимо загребая руками, плыл Леопольд Эйх. Движения Великого князя были подобны работе механизма. Ни усталости, ни нетерпения. Тело выполняло заданную ему программу; разум спал, качаясь на волнах, рожденных его сном. Расстояние между пловцом и яхтой оставалось неизменным. В глубине, под толщей вод, угадывалось движение иных тел – огромных, гибких. Что за твари могут водиться на изнанке сознания Эйха, исковерканного атакой космической флуктуации?
Регина не была уверена, что хочет это узнать.
Жена Ника, вспомнила она. Беременная жена Ника. Вот так же Амелия Зоммерфельд, не щадя живота своего, плывет сейчас в темных водах, стремясь настичь мираж, подняться на борт корабля-призрака, где осталась часть ее личности, сознания, рассудка…
Души?
Упал страх. Забил горло шершавым кляпом. У меня сотни причин, уверял страх. Во-первых, подруга, ты тут одна. Совсем одна, не считая пловца-самоубийцы и скольжения теней в глубине. Что мучительней для «шестеренки Сякко», чем это забытое одиночество? Когда ты была одна «под шелухой» в последний раз? Шесть лет назад? Ты уже и не помнишь, как оно, а? Во-вторых, девочка моя, что это за море? Уютный уголок, созданный подсознанием Великого князя? Ничего себе уют… Я, страх-ужас, и не знал, что здесь имеются такие неприятные места. Да, холмы и оливы, где мы играли на флейте; да, тайный выбор пациента, спасительный, как одеяло в детстве; да, операционная, где я скромно ждал в уголке…
Но тьма моря и неба? Но буйство помешанных звезд?!
«Гусыня боится. С той стороны кувшина, который глупая гусыня звала своей Вселенной, постучали. Кто там? Войдите… Нет, не так. Я занята! Придите позже!» Регина сосредоточилась. Втайне она сомневалась, что всё получится с первого раза – ну и зря. Горизонт схлопнулся, пожирая пространство. Вместо пляски солнц в небесах – бестеневые лампы под потолком; вместо скал – светло-бежевые стены, мониторы диагност-центра. Маслянистые волны – нет, надежный пол оперблока. Одиночество кончилось. Шесть Регин собрались вокруг медицинского ложа. Надежно зафиксирован силовыми захватами, на ложе спал…
…пятилетний малыш?!
Судя по росту – да. Но все пропорции тела были вполне взрослыми. Лилипут? На лице Великого князя застыло блаженное умиротворение. Сквозь пленочки век просвечивали глаза: белок, радужка, черные точки зрачков. Казалось, Леопольд Эйх внимательно изучает собравшийся над ним консилиум. Тело лилипута до отвращения напоминало студень – или перегретый плексанол. Под кожей ясно просматривались ветвящиеся «корешки» сосудов, блеклые волокна нервов, киноварные жгуты мышц… Кое-где виднелись белесые кости. В клетке из ребер с завораживающей медлительностью сжимался и вновь разбухал дряблый комочек сердца…
«Течение нервных процессов замедлено. Начинаем диагностику. Сканер… Импульс-„маячок“… Проверка рефлексов… Порог восприятия… Реакция отсутствует. Увеличиваем мощность воздействия… Реакции нет. Увеличиваем…»
Ток крови – динамика нейронных импульсов. Коленный рефлекс – порог интегрального тактильного восприятия. Зрачковый рефлекс – сортировка сенсорной информации в зрительных буграх. Простые, давно вызубренные аналогии. Азы пси-диагностики. Они работали и сейчас, но результат удручал. Регина отступила от ложа, вглядываясь; сделала еще шаг назад…
– Смотрите!
Тело лилипута покоилось в призрачном «саркофаге». Маленький человечек лежал внутри большого. Таким был Леопольд Эйх, пока не ступил на борт злополучной «Цаган-Сара». Фантомное тело? Аура?
– Если бы удалось вернуть ему прежние размеры…
– Гормоны роста?
– Переливание крови?
– Интенсивное питание?
Волновая и электрическая нейростимуляция. Принудительная активизация ритмов мозга. Психотропные «энергетики», подключение «доноров»…
– Уходим. Здесь нам больше делать нечего… ...
КОНТРАПУНКТ
РЕГИНА ВАН ФРАССЕН ПО ПРОЗВИЩУ ХИМЕРА
(из дневников)
Сама по себе информация не бывает истиной или ложью. И ложь, и истина возникают лишь тогда, когда информационное сообщение формализуется, превращаясь в материальный носитель знаний. Объективное сообщение фиксирует положение дел в реальном мире. Субъективное – в мире представлений личности. Что есть истинность субъективного сообщения? – соответствие положению дел, сложившемуся «под шелухой» личности.
Предположим, я заявляю: «Я – дочь герцога Оливейры-ла-Майор». Это высказывание объективно по форме и ложно по содержанию, потому что мой отец – Теодор ван Фрассен. Но если я скажу: «Я предполагаю, что мой отец – герцог Оливейра-ла-Майор!», ситуация изменится. Субъективное по форме, мое сообщение сразу сделается истинным, ибо – допустим! – я действительно подозреваю крамольный марьяж между герцогом и моей матерью.
Человечество склонно утверждать. Значит, мы созданы для лжи. Истинно ли мое последнее утверждение?
…Старик в частных беседах обожал повторять раз за разом: «Что внутри, то и снаружи!» И уточнял: «Наше восприятие реальности всегда соответствует нашим представлениям о реальности.» Тогда мне виделось это откровением. Позже – спорной гипотезой. Еще позже – шуткой старого оригинала.
Чем мне видится это сейчас? – приговором.
Глава девятая
Вернуться и умереть
I
Ломило плечи. Шея затекла, отчаянно хрустя при любой попытке повернуть голову. Казалось, неведомый мучитель тайком подсыпал песку меж позвонков. Поясница заржавела. Ноги – две колоды. Такое впечатление, что она и впрямь провела часов пять на ногах, у операционного стола, склонившись над беспамятным Фомой. Резала, сшивала, чистила; сращивала разорванные сосуды, вправляла и закрепляла сломанные кости…
Или постарела лет на сто. Пора ехать на новый юбилей «Лебедя».
Доктор Клайзенау постарался на славу. Антишоковая терапия, нейромодуляторы, релаксанты; «питательный» эмо-фон. Когда Регина вошла в контакт с Фомой, «убежище» инспектора Рюйсдала больше не напоминало заброшенную стройку. Ее сменил просторный кабинет: домашний? служебный? Рабочий стол с пультом, рамка гиперсвязи, полиморфное кресло «Релакс». И в то же время – коллекция оружия: сабли, рапиры, даги. На полу – ковер с ворсом по щиколотку; клетчатая тахта… На тахте, укутавшись в шерстяной плед, спал хозяин. Из стены над Фомой торчало остаточное явление – ржавый швеллер с привязанным к нему обрывком каната. Солнце, отменный фехтовальщик, сделало выпад в щель между задернутыми шторами. Курясь нежным дымком, разлохмаченный конец каната медленно истаивал в луче света.
Регине тоже было чем гордиться. Сегодня она провела одну из лучших своих операций. Гордость просто-таки сквозила в каждом движении доктора ван Фрассен – превозмогая ломоту, она вертела головой, била поклоны, прогибалась назад, разминая мышцы и восстанавливая кровообращение. Вспомнила о Фриде, ахнула, бегом рванула к посту охраны, силой отобрала у дежурного ключ от подсобки, со второй попытки отыскала нужный коридор…
– Фрида, красавица моя! Как ты тут?
Химера – в барсовой ипостаси – клубком свернулась на подстилке. Подняла голову на голос, сверкнула на хозяйку желтым глазом – и демонстративно отвернулась. Обиделась. Регина присела рядом, погладила любимицу:
– Ну прости, заработалась.
Уши – торчком. Слушает, хитрюга.
– Не могла я раньше. Виновата, каюсь…
Шерсть под пальцами – через ладони потекло упругое тепло, гоня прочь усталость. Ага, жмурится, чудо трехголовое. Сейчас заурчит. Нет, не хочет. Всё еще дуется. А если за ушами? А под челюстью? – это вы все любите, и кошка, и коза, и даже беговая крокодилица…
Урчим. Простили.
– Пошли гулять?
При виде охранника в центральном холле Фрида заворчала. Тот слегка отступил – хорошо хоть, за лучевик хвататься не стал.
– Свои, Фрида! Свои, я сказала!
Химера ударила хвостом: «Ты уверена?» – и отвернулась с показным безразличием. Раз «свой», сами с ним и целуйтесь. А нам он ни капельки не интересен!
– Мы идем на прогулку. Вы коллег-то уведомите, на всякий случай.
– Вы зверя контролируете? Не вцепится?
– Фрида – дама переборчивая. Во что попало не вцепится…
Хмыкнув, охранник взялся за коммуникатор: предупреждать.
Ночью парк преобразился. В темной зелени крон мерцали «луны» – матовые шары лед-огня. Голубые, сиреневые, желтые. Казалось, звезды-лилипуты, тихонько спустившись с небес, расселись по ветвям: отдохнуть, пошептаться о пустяках. В траве тлели «угольки» подсветки – их, словно драгоценные камни, рассыпала щедрая рука ландшафтмейстера. Ночные тени-бродяги скрадывали выверенную геометрию клумб и дорожек. Регина глянула на браслет-татуировку: заполночь! А сна – ни в одном глазу.