– Понятно. Ну, а в спарринге позаниматься готов?
– Так точно.
– Держи ключ, иди разминайся. Только качественно разминайся, на совесть. Я сейчас двоечников разгоню и подойду.
Учебный бой дал разрядку, выход накопившимся чувствам. Ставя блоки, нанося удары и не ощущая силы ответных, Сергей пер на преподавателя, как берсерк. Окончательное сходство с одержимым воином курсанту придавал остановившийся, полный жесткого льда взгляд.
Майор сумел остановить соперника только хитрым приемом, молниеносно перебросив через себя и звучно припечатав к матам:
– Стоп! Я сказал – стой!
Почувствовав, как расслабилось, перестало вырываться тело парня, Николай Иванович отпустил вывернутую на болевой руку, легонько хлопнул по плечу:
– Вставай.
Потирая челюсть, он пристально оглядел Сергея:
– Да, курсант, удивил ты меня сегодня. Не ожидал я, что в тебе есть такое. Что у тебя случилось-то, Сергей?
Александров молча опустил голову. Врать наставнику не хотелось, а правду сказать он не мог.
– С девушкой поругался?
Да, майору не откажешь в прозорливости. Только не поругался. Все намного хуже. Все безнадежно.
– Ладно. Молчишь – дело твое. Давай, покажи мне сборку с ножом.
Сергей на лету поймал брошенный макет.
– Длинную!
Сборка – это принятое у них название серий приемов. Длинная намного сложнее, как по исполнению, так и по запоминанию.
Встав в исходную стойку, Александров словно вживую увидел мерзкую рожу Пети.
Колющий!
Хари бандитов…
Удар, блок, два колющих, рубящий снизу!
Американские телеоператоры, распорядитель…
Серия колющих, блок, удар ногой, поворот с режущими!
Как он хотел встретить всю эту мерзость сейчас, лицом к лицу…
Диагональные, колющие, горизонтальные!
С каким наслаждением убивал бы этих тварей! И тех гадов, которые его Аленку…
Резко ускорившись, неуловимыми, слитными ударами курсант рассекал воздух, пластая невидимых врагов на куски.
Прищурившись, майор смотрел на движения ученика, ощущая закономерную гордость и еще что-то…
Смертью тянуло от выверенных ударов, как и от остановившихся, смотрящих куда-то в запредельное глаз.
Пришедший из Афгана офицер уже это видел. Там, «за речкой».
Нет, не может быть. Просто у парня неприятности. Дело молодое, переживает сильно, а на тренировках хорошо выходит негатив.
Превратившись на заключительном этапе в убийственную мельницу, нанеся последние колющие и рубящие, Александров остановился, до отказа вздохнул, не в силах насытить кислородом легкие. Дышал ли он, когда действовал в боевом трансе?
– Устал?
– Никак нет.
– Тогда сборка с пистолетом.
Ладонь Сергея сжала макет «макарова».
– Бой!
Теперь в ненавистные картины будущего летели пули. Мишеней много. Их слишком много. И главная – он сам. Такой, каким стал там.
***
После обеда, дополнив тетрадь упущенными с утра деталями, Александров отправился на пробежку. Кафедра закрыта, Николай Иванович убыл, наверное, отдыхает.
Надев на спортивный костюм тонкие болониевые брюки и такую же ветровку с капюшоном, не обращая внимания на жест многозначительно покрутившего пальцем у виска дневального, Сергей отправился на пустую набережную, под моросящий ледяной дождь. Изматывающая физическая нагрузка – единственное, что помогало отвлечься, не рвать сердце мыслями и воспоминаниями.
Но об Аленке он все-таки вспомнил. Уже в кровати, перед сном.
Милое лицо, полные горя и слез любимые глаза.
Он обещал никогда ее не обижать… Закрыв ладонями лицо, Александров тихо, мучительно застонал. Яркие воспоминания об их коротком счастье терзали, жгли, разрывали сердце.
И только усталость поборола боль, принеся забытье.
Сергею снилась Аленушка. Он спасал ее, убивая врагов, выдергивал милую из огня, из наступающей черноты, нес на руках, уходя от погони. Ни на миг не отпускал тонкие, любимые пальчики. Во сне Александров твердо знал – если не удержит хоть на мгновение, его суженая, его жена погибнет. Поэтому он обнимал, прижимал к себе родное тело, и сама Смерть отступала перед ними.
Утро пришло с нахлынувшей душевной болью и горькой мыслью: лучше бы он не просыпался!
***
Кто сказал, что время лечит любые раны? Наверное, он не знал, что такое настоящее горе. Или прошло слишком мало времени. Лекции Александров продержался, как и практику на сорок четвертой кафедре. Но сидеть на самоподготовке, погруженным в ненавистные мысли и ранящие воспоминания было совершенно невыносимо.
Учебный материал не лез в голову, курсант лишь невидяще перелистывал страницы тетради, устроившись в стороне от основной группы сокурсников.
Дождаться перерыва и отправиться в спортзал – вот единственно правильное решение. Интересно, будет ли там Николай Иванович?
Дверь открылась, в аудиторию заглянул третьекурсник с повязкой помощника дежурного по учебному корпусу на рукаве:
– Курсант Александров?!
Сергей молча встал.
– Дежурный по общежитию вызывает.
– Зачем?
– Не знаю. Только что позвонил, приказал найти и отправить.
Александров вопросительно глянул на Никитина. Тот уточнил:
– Ты что, где-то пролетел?
– Нет. Точно нет, Володь.
– Ладно, иди. Если что, позвонишь дежурному по курсу, предупредишь.
– Есть.
В пустом фойе у «аквариума» дежурного по общежитию стоял хмурый Николай Иванович с красной повязкой на рукаве.
Курсант понял, что рукопашной тренировки сегодня не будет. Но зачем вызвал?
– Товарищ майор, курсант Александров…
– Отойдем.
Они остановились у входной двери.
– Александров, что у тебя произошло с девушкой?
Этого вопроса Сергей не ждал. И ответить на него было нечего. Как и вчера в зале, он лишь молча опустил голову.
– Ты лицо не убирай. Смотреть в глаза!
Следующий вопрос ударил по больному:
– Ты вообще ее любишь?
И Александров ответил честно:
– Да, Николай Иванович. Очень.
С непонятным выражением лица майор пристально разглядывал его еще несколько секунд.
– Драть тебя, Сергей, некому, а мне некогда. За мной!
В крыле для семейных было тихо. Подойдя к двери своей комнаты, офицер обернулся и молча показал курсанту впечатляющий кулак. Крепко взял за локоть и, открывая дверь, подтолкнул внутрь. Парня встретил взгляд двух пар женских глаз. Укоряющий – жены Николая Ивановича, и беззащитный, полный переживаний и надежды – Аленушки.
Глядя в любимые глаза, Сергей понял – без суженой он просто не сможет жить. И мир вокруг покачнулся.
Лена с жалостью и болью смотрела на любимого. Как он осунулся! Темные круги под глазами, горькие складки на лице, а взгляд… взгляд побитой собаки, полный тоски и безнадежности. Сережа словно постарел на десяток лет. Чего ему стоили эти два дня?!
Что-то мелькнуло в воздухе, будто взмахнуло гигантское прозрачное крыло, и Сергея шатнуло в сторону.
Дернувшись поддержать, Елена не заметила, как оказалась на ногах, рядом с любимым.
– Прости меня, Аленушка.
Все заготовленные слова вылетели из головы, и девушка произнесла совсем не то, что хотела:
– Ты забыл у меня перчатки, Сержик.
Испугавшись, что Сережа неправильно поймет, поспешно добавила:
– Инга сказала, чтобы я без тебя не возвращалась.
И опять не то! Надо было сказать, что она любит его, что не может без него жить… но это так трудно сделать рядом со строгим начальником Сергея и пусть доброй и отзывчивой, но чужой женщиной, женой офицера!
Александров взял маленькую ручку, судорожно сжимающую коричневые шерстяные перчатки, мягко отобрал предмет военной формы и, склонившись, нежно поцеловал дрогнувшие тонкие пальчики.
Чувствуя, что сейчас опять расплачется, Лена уткнулась лицом в колючую курсантскую шинель, вдохнула запах любимого человека. Ласковая, нежная рука так привычно и заботливо легла на талию, притянула…
– Сереженька, поехали к нам. Пожалуйста.
– Хорошо, Аленушка. Сейчас что-нибудь придумаю. Сегодня же понедельник, занятия…
Николай Иванович с удовольствием наблюдал, как из глаз ученика ушли горе и обреченность. Теперь в них горела решимость. Ведь точно сейчас сорвется в самоход, паршивец!
Но с другой стороны… Что-что, а искренние чувства опаленный войной, не раз смотревший смерти в глаза офицер различал безошибочно. Это Любовь. Настоящая, на всю жизнь. И пусть между ними пробежала непонятная черная кошка… Ничего, умнее будут. И больше таких глупостей не допустят.
– Товарищ майор, разрешите позвонить на курс из вашей дежурки.
Усмехнувшись, обращаясь к жене, Николай Иванович произнес:
– Обрати внимание, милая. Сейчас наш отличник боевой и политической, корреспондент окружной газеты опять же, зарядит со служебного телефона дезу и совершит грубейшее нарушение воинской дисциплины, именуемое самовольной отлучкой.
– Коленька, ты совсем забыл, каким был сам в его годы. Кстати, таких прекрасных статей, в отличии от Сережи, не опубликовывал. Ты хоть его поблагодарил?
– Завтра поблагодарю, на тренировке. А сегодня… Александров, ты сумеешь добраться до дому, не засветившись патрулю?
– Так точно.
– Тогда иди. Я тебя прикрою. Скажу, что действуешь по моему приказанию. Но на вечерней поверке стоишь в строю, как штык. Трезвый. Ясно?
– Так точно, Николай Иванович. Спасибо.
– Запомни – в первый и последний раз. Вещи можешь оставить у меня, вечером заберешь. Пойдемте.
Как не хотелось Сергею отпускать теплые пальчики Аленки, но пришлось. Сначала наставник предусмотрительно отправил вперед девушку. И только через пять бесконечных минут, со строгим начальственным видом вышел на улицу с Александровым.
– Беги, разгильдяй.
– Спасибо, Николай Иванович!
Они договорились встретиться у магазинчика «Овощи-Фрукты». Но нервничающая Лена уже потихоньку возвращалась назад к общежитию.
Молодые люди снова обнялись и замерли, не находя слов. Молчание разорвал Сергей, сказав главное, то, что согревало душу с первого дня их встречи:
– Я люблю тебя, Аленушка.
Во второй раз она услышала самые прекрасные в жизни слова. Но тогда их заслонила боль, а сейчас…
– Я тебя люблю, Сержик. Я не смогу без тебя жить.
Губы коснулись губ.
Целуя любимую, Александров навсегда решил: они будут вместе. Но он ни за что и никогда не допустит того, что свершилось там, в проклятом будущем.
Только надо честно рассказать Алене о том, что пришло прошлой ночью. Пусть это страшно и жестоко, но она должна знать. Знать, чтобы избежать этого.
Повод возник, когда они подходили к ЦУМу, направляясь на троллейбусную остановку.
– Сержик, тебе еще снилось это?.. Ну, о том, что может быть?
– Да. Я видел твою могилу. И дату смерти.
Невозможное знание пугало до замирания сердца. Но оно же и притягивало сильнее любого магнита.
– Когда?..
– Двадцать шестого августа девяносто четвертого года.
Александров на мгновение замолчал, на его щеках вспухли упрямые желваки:
– Поэтому тот август ты проведешь рядом со мной. Не расставаясь ни на миг, чтобы не случилось. И мы вместе отпразднуем шестой День Рождения дочери.