— У вас разыгралась фантазия, Скорцени, — предупредил его Кальтенбруннер. — Слишком разыгралась.
— Прошу прощения, господа, — склонил голову обер-диверсант. И вновь обратился в Зомбарту. — Вначале вы будете появляться там наездами. Причем каждое ваше появление в подземном городе СС будет обставляться, как событие, о котором все должны будут знать. Затем, вполне возможно, вам придется задержаться в подземелье, но уже в режиме секретности. И пусть враги рейха гадают, где же на самом деле находится настоящий фюрер: в Берлине или в «СС-Франконии».
— Это действительно будет загадка для многих, — едва заметно кивнул Зомбарт, — в том числе и для англоамериканской разведки.
— Я все изложил именно так, как следовало? — завершил свой монолог Скорцени, обращаясь к Гиммлеру.
— Сейчас нас интересует: готовы ли вы к этому заданию, Зомбарт, — молвил рейхсфюрер.
— Когда поляки захватят меня в плен и объявят всему миру, что в руки им попался фюрер, мне придется жестоко разочаровать их, — по-своему истолковал это предложение унтерштурмфюрер.
Гиммлер, Кальтенбруннер и Скорцени удивленно переглянулись. На губах всех троих заиграли улыбки. Сцена, которую каждый из них представил себе в эти минуты, была одинаковой — лица советских энкаведистов в тот момент, когда они откроют для себя, что на самом деле перед ними всего лишь двойник фюрера.
«А ведь версия, к которой Зомбарт свел толкование своего появления на свет в качестве Имперской Тени, получилась довольно любопытной», — заметил обер-диверсант, что, однако, не помешало ему резко осадить двойника:
— Никто не собирается отдавать полякам и русским ни подземный лагерь, ни двойника фюрера, — сказал Скорцени. — Это вопрос престижа Германии. И боже вас упаси, демонстрировать впредь перед кем бы то ни было свои пораженческие настроения.
Зомбарт вздрогнул от неожиданности, выпрямился и настороженно всмотрелся в лицо «самого страшного человека Европы». До сих пор ему казалось, что он играет по правилам. Что именно так, «против шерсти», и должен был бы пройтись по Гиммлеру и Кальтенбруннеру тот, настоящий фюрер. И они обязаны были бы оценить это. Теперь же Имперская Тень понял, что слегка зарвался.
«Скорцени никогда не угрожает пристрелить. Он вначале пристреливает и только потом угрожает», — это поговорка, родившаяся то ли в подвалах гестапо, то ли в кабинетах Службы диверсий, уже достаточно хорошо была знакома Зомбарту, чтобы он понял: пора сникнуть и не рисковать.
— Я готов отправиться в «Регенвурмлагерь», как только фюрер сочтет это необходимым. Но все же хотел бы знать, что ждет меня потом.
— Этого не знает никто, — хрипло прорычал Скорцени, до белизны в суставах сжимая подлокотники кресла. — Ни Господь, ни даже… фюрер.
— Но хотя бы в общих чертах, — теперь Зомбарт смотрел уже на Гиммлера и ждал ответа только от него. — То есть я должен знать, к чему готовиться. Каков тот, самый худший, вариант ситуации, которая может возникнуть для меня в конце войны.
— Всякая война обычно заканчивается тем, что восхваляют вождя того народа, который победил, предают поруганию вождя того народа, который потерпел поражение, и в обоих лагерях в обязательном порядке вешают своих предателей, заговорщиков и всевозможных «двойников», — популярно объяснил ему Скорцени, вызвав при этом воинственную ухмылку Кальтенбруннера.
Гиммлер протер очки, вновь водрузил их на нос и нацелился на Зомбарта свинцовыми кругляшками стекол, как двумя автоматными стволами. Несколько секунд он «расстреливал» ими Имперскую Тень, барабаня пальцами по столу и тоже злорадно ухмыляясь.
— Во всяком случае, правдиво, — пробубнил Великий Зомби. Однако его реакция никак не отразилась на поведении рейхсфюрера СС. В какое-то мгновение Скорцени даже показалось, что Гиммлер не сдержится, тут же прикажет вывести этого наглеца Зомбарта во двор и пристрелить. В лучшем случае — отправить в концлагерь.
«То-то обитатели лагеря были бы потрясены, увидев в одном из бараков фюрера! — ухмыльнулся Скорцени не менее злорадно, чем это демонстрировал перед Имперской Тенью сам Гиммлер. — А что, почему бы и не испытать воздействие личности фюрера на смертников одного из концлагерей? Потрясающее было бы зрелище».
— Все может кончиться тем, унтерштурмфюрер Зомбарт, — снизошел наконец Гиммлер до каких-либо разъяснений, — что ставка фюрера окажется в одной из весьма отдаленных от рейха экзотических стран. Скажем, где-то в Африке или в Латинской Америке. И не совсем ясно, кто именно там окажется: фюрер или его двойник. Но вы, лично вы, Зомбарт, должны быть готовы к любому развитию событий.
Скорцени мысленно потер руки: это хорошо, что Гиммлер отреагировал именно так. Таким образом он благословил его дальнейшую работу с двойником фюрера, а главное, подтвердил ту концепцию «послевоенного использования лжефюрера», к которой давно склонялся и Скорцени.
— Я буду готов к такому развитию событий, — оживился и Зомбарт.
— Принципиальное заявление, — проворчал Гиммлер.
— Во всяком случае, отныне я смогу хотя бы приблизительно ориентироваться в том, как будут развиваться события и к чему мне готовиться. Для меня это важно, господин рейхсфюрер.
Скорцени почему-то показалось, что, услышав это, Гиммлер облегченно вздохнул. То ли потому, что «фюрер» учтиво обратился к нему, назвав его по чину, то ли потому, что их краткий и не совсем внятный разговор наконец-то, завершился.
— Вам еще ко многому придется готовиться, Зомбарт, — процедил рейхсфюрер. — Такова ваша участь. И помните, что подготовить достойного двойника фюрера так же сложно, как и…самого фюрера. Отсюда — уровень отношения к вам. Вас будут ценить и оберегать, независимо от того, нравитесь вы нам или нет.
— Вот именно, — прохрипел Кальтенбруннер.
Великий Зомби порывался выразить благодарность Гиммлеру, однако тот не позволил ему изливать свои чувства.
— Брандт, — приказал он своему адъютанту, — проведите унтерштурмфюрера.
Штандартенфюрер, который все это время стоял у двери навытяжку, словно гвардеец у входа в королевский дворец, ответил «яволь», однако сам Зомбарт удаляться не спешил.
Он поднялся, обвел присутствующих мутноватым взором, таким похожим на те, которыми обычно обводил уставший от присутствия подчиненных сам Гитлер, и, скрестив руки на подбрюшье, вдруг вскинул голову и величественно повел подбородком.
— …Но как бы вы ни прогнозировали события, лично я остаюсь уверенным, что мы еще понадобимся рейху здесь, на территории Германии, — трощил он указательным пальцем доску стола. — Ибо когда германский народ увидит врага на своих исконных землях, только тогда он по-настоящему поймет, почему мы начали эту войну против русских в сорок первом. Только тогда осознает, какая опасность для нас исходила все эти годы с Востока и Запада. И мы, германцы, еще раз докажем всему миру, насколько священно для нас величие национального духа. Как отчаянно и мужественно мы способны мобилизовываться и отражать натиск врага уже тогда, когда для любого иного народа становится очевидным, что война окончательно проиграна. Отчаянно и мужественно. Именно так, господа. Ибо мы… — германцы!
На этом, самом высоком регистре пропагандистского пафоса, лжефюрер неожиданно оборвал свою речь, еще раз, теперь уже осуждающе, обвел взглядом присутствующих и, забросив руки за спину, усталой походкой низвергнутого с небес мессии направился к двери.
16
Они проходили мимо Штубера — рослые, молчаливые, с серыми, ничего не выражающими лицами, на каждом из которых лежала печать смертельной, неземной отчужденности и замогильного безразличия.
Появление на их пути офицеров-эсэсовцев не вызывало у зомби никакой реакции. Они безмолвно, словно тени, обходили их, устремляя бездумный взгляд куда-то вперед, в пустоту; при этом движения их отличались сомнамбулической расчетливостью и той непогрешимой размеренностью, за которой живое существо превращается в механического болванчика.
Камни, которые они несли в руках, казалось, не имели веса, во всяком случае, в движениях этих полуживых существ ни особых усилий, ни усталости не ощущалось. Сильные и безропотные, они жили своей странной жизнью человекоподобных существ — еще не умерших, но уже распрощавшихся с бренностью осмысленного цивилизованного бытия.
— Вот они — идеальные рабочие наших штолен! — не без гордости молвил бригаденфюрер фон Риттер. — Мне бы две-три сотни таких проходчиков, и можно устремляться на соединение с подземкой берлинского метро. От Одера это не так уж и далеко.
— Однако рейху сейчас нужны не идеальные камнетесы, а идеальные солдаты, — проворчал Штубер, ради которого и был устроен этот смотр колонны зомби-камнеломщиков.
— Такой задачи перед нами фюрер пока не ставил.
— Странно.
— Мы, конечно, предвидим, что с приближением русских зомби должны будут принимать участие в обороне «СС-Франконии», однако эта программа еще требует своего совершенствования.
— Странно, — еще загадочнее молвил Штубер, и было ясно, что в эти минуты он уже уносился своими фантазиями куда-то далеко от шествия шахтеров.
«А ведь еще не известно, как они поведут себя на поле боя, — и в самом деле осенило гауптштурмфюрера манией экспериментаторства. — В атаке, в штыковом бою, во время бомбежек…».
— Вы когда-нибудь пробовали расстреливать зомби? — обратился он к Крайзу.
— С какой стати?! — изумился тот. — Они законопослушны. И потом, вряд ли они способны отдавать себе отчет в том, что с ними пытаются сделать: казнить или помиловать.
— Вы в этом уверены? Или все еще пытаетесь потчевать меня своими предположениями?
Фризское Чудовище отчужденно задумался. При этом Штубер пытался не замечать, как безоглядно раздирает он давно не стрижеными ногтями ожоговые шрамы и наросты на своем лице и на шее.
— Вообще-то, доктор Мартье, наш главный зомби-творец, утверждает, что существуют разные стадии и методики зомбирования. Из всякого мертвеца ему приходится «лепить» зомби, подобно тому, как Господь лепил из глины Адама.
— Значит, вы даже не пытались имитировать расстрел?
— Не приходило в голову.
— Напрасно.
— Это легко исправить. Особенно если речь идет всего лишь об имитации расстрела.
— Важно знать, как они будут вести себя во время допросов в контрразведке противника, как станут вести себя во время заседания военно-полевого суда, а главное, каковой будет их реакция на сугубо солдатскую казнь — расстрел.
— Если верить доктору Мартье, реакция будет разной, как разной она бывает у обычных людей.
— Это было бы прискорбно. Мне бы хотелось, чтобы зомби обладали своими, особыми качествами характера.
— Понимаю, что для вас как «величайшего психолога войны» здесь открывается необъятное поле деятельности,
— произнес комендант, подчеркивая, что не следует требовать от него и Крайза того, чего требовать от них бессмысленно. — С нашей стороны содействие вам обеспечено.
— И, конечно же, никогда не испытывали их в бою… — пессимистично подытожил Штубер, определяя тем самым задачи уже для самого себя.
— Мне понятен ход ваших мыслей, гауптштурмфюрер, — на сей раз довольно бойко отреагировал комендант «СС-Франконии». — Мало сотворить зомби, нужно еще испытать их всеми ужасами войны, постепенно превращая в настоящих солдат рейха. Мы над этим подумаем. Замечу, однако, что, по слухам, Скорцени уже провел тактические учения взвода зомби, но созданных в секретной лаборатории института Аненербе, расположенной где-то на севере, на тайной базе подводного флота.