— И каковы результаты? — поинтересовался гауптштурмфюрер.
— Пока не известно, они держатся в тайне. Возможно, с вами Скорцени захочет поделиться своими впечатлениями, так что попытайтесь.
— Считаете, что методика сотворения зомби на секретной морской лаборатории «Аненербе» отличается от вашей? — обратился Вилли к начальнику «Лаборатории призраков», предпочитавшему отмалчиваться.
— Многое бы я отдал, чтобы знать, в чем именно эти методики отличаются. Еще больше отдал бы за такую информацию доктор Мартье, поскольку главным зомбистом «аненербийцев» является его давний соперник.
— Но ведь ваша «Лаборатория призраков» тоже находится под патронатом «Аненербе», почему же его руководство утаивает от вас методику подготовки зомби на базе Кригсмарине и не желает ознакамливать вас с результатами своих достижений?
— Хотят, чтобы две лаборатории работали в одном направлении, не зная о методиках и рецептах друг друга. Потом можно будет взять все лучшее, что появилось в достижениях каждой из них, чтобы создать качественно новый тип зомби. В принципе, подход правильный. Иное дело, что придерживаться его в конце войны — слишком расточительно. Это сдерживает поиск обеих лабораторий.
Штубер согласно кивнул и промолчал, давая понять, что эту страницу знакомства с подземным бытием он уже перевернул.
— Только что вам были представлены первые два десятка зомби, произведенных в «Лаборатории призраков СС-Франконии», — не без гордости объявил через несколько минут молчания унтерштурмфюрер Крайз, дав перед этим Штуберу возможность вдоволь насмотреться на работу этих рослых тридцатилетних парней.
Теперь он уложил всю бригаду лицом вниз на пыльный каменный пол выработки, и они лежали там — безмолвные, безропотные и стоически терпеливые.
— Согласен, поведение их впечатляет, — признал Штубер.
— Неутомимые, ничего не помнящие и ни к чему не стремящиеся… — вдохновенно продолжил свой рассказ Фризское Чудовище, — они представляют собой совершенно новую популяцию гомо сапиенс, на плечи которой со временем ляжет основное бремя всех тяжелых физических работ, обслуживание крематориев, а там, кто знает, возможно, и охрана «Регенвурмлагеря».
— Батальон зомби-охраны?
— Под опеку которого, для начала, будет отдан один из районов «СС-Франконии». Под командованием, естественно, обычных офицеров.
Он приказал офицеру охраны поднять бригаду, заставить ее взять только что принесенные из ближайшей выработки камни и отнести обратно.
— Взбунтоваться они не способны? — поинтересовался Штубер.
— Во имя чего? Свобода им не нужна — они попросту не знают, что это такое. Мир воспринимается ими таким, каким они его видят после своего возвращения из загробия.
— А сны?
Рослый широкоплечий парень споткнулся, и камень, выпавший из его рук, чуть не лишил Штубера пальцев ноги. Тут же откуда-то появился охранник и несколькими ударами плети заставил зомби поднять свою ношу и двигаться дальше.
Штуберу понял, что боль от ударов плеткой зомби, несомненно, ощутил, однако покорность, с которой он вновь поднял камень и пошел дальше, превосходила всю мыслимую допустимость. Такие чувства, как обида, гордость, оскорбленное достоинство, тоже, очевидно, были неведомы ему.
— Кажется, вы что-то там сказали по поводу снов, — нарушил молчание Крайз.
— О снах свободы, переносящих зомби в их прошлую жизнь. Не могло же умерщвление избавить их от ночных грез, в которых всегда отражается частица жизни.
— Странно, над этим мы до сих пор не задумывались. Сны! — удивленно смотрел на Штубера Крайз. — Сны… А ведь и в самом деле… Нужно будет изучить. Хотя… сны — всего лишь сны…
— Кажется, вы собирались превратить в зомби этого своего пленного скульптора? — совершенно некстати напомнил ему бригаденфюрер фон Риттер.
— Отшельника? Замысел такого перевоплощения действительно существует. Видите ли, в его лице мы видим одного из самых странных воителей нынешнего столетия.
— Жалко стало отдавать его в руки доктора Мартье? — въедливо ухмыльнулся бригаденфюрер.
— Видите ли, речь в данном случае идет не о пленном солдате. Речь идет о… таланте! — назидательно молвил барон. — Я верно понял, господин Крайз: со временем зомби могут возвращать себе память и хотя бы часть сознания?
— Судя по всему, могут… Если долго не подпаивать их снадобьем доктора Мартье. Но каким образом это способно отразиться на таланте вашего Отшельника — этого я не знаю.
— А доктор Мартье?
— Мартье этим тоже не занимался, — поспешно объявил Крайз.
Штубер задумчиво почесал подбородок. Отдавать Отшельника на растерзание сатанистам из «Лаборатории призраков» ему уже не хотелось. Да и Крайзу, суд я по всему, тоже не хотелось терять талант, благодаря которому он собирался создавать свой «Лувр Распятий».
В то же время важен был эксперимент. А действительно, что произойдет с талантливым, хорошо известным ему, Штуберу, скульптором, после превращения его в зомби? Будут ли и тогда проявляться его талант и бунтарская воинственность? Как он воспользуется уже приобретенными навыками резчика по дереву, и будет ли восприниматься им Христос, распятия которого придется ставить во всех районах «Регенвурмлагеря», как символ Всевышней Силы?
— Ладно, Крайз, — сказал Штубер после минутного колебания, — с Отшельником пока торопиться не будем. Пусть еще какое-то время поработает в подземелье, освоится…
— Ваш патронат можно было бы оправдать желанием позволить вашему Отшельнику усовершенствовать свой талант.
— Спасибо за подсказку, дорогой Крайз.
— На самом же деле вами руководит какое-то иное стремление.
— Стоит ли в этом сомневаться?
— Этот человек почему-то очень дорог вам…
— Как одна из тайн войны. Из величайших ее тайн, унтерштурмфюрер Крайз.
— Отшельник — одна из величайших тайн войны?! — изувечил ухмылкой и без того изувеченное лицо свое Фризское Чудовище.
— Тайной, Крайз, тайной. Именно так и станут со временем воспринимать его все, кому окажется доступной биография Отшельника.
«Каковой являешься и ты, величайший из ее уродов, — добавил Штубер уже про себя. — И счастье твое, что ты этого не осознаешь».
— Он уже приступил к работе?
— Пока что с его помощью определены три места для установки распятий, три «кельи». Этот недоученный священник считает, что устанавливать лики Христа можно далеко не в каждом месте. Должно существовать какое-то знамение или хотя бы внутреннее озарение. Подсказка внутреннего голоса.
— Со знамениями и озарениями у нас сложновато, — согласился Крайз. — Но если они уже трижды посетили Отшельника…
— В любом случае, — проигнорировал его иронию Штубер, — завтра этот христопродавец начнет священнодействовать.
К удивлению барона, после этих слов Крайз набожно перекрестился.
— Будет ли когда-нибудь оценено все то, — вздохнул он, по-монашески потупив взор, — что мы с вами, ежедневно, стоя между жизнью и смертью, делаем для всемирной науки?
— Будет… Причем достойнейшим образом.
— Неужели верите в это?
— Верю, наши труды будут оценены. Но лишь в том случае, если нас обоих повесят на виселице, которую соорудит прямо здесь, в «Регенвурмлагере», мой Отшельник. Величайший, должен вам сообщить, висельничных дел мастер!
— Мрачный юмор у вас, барон фон Штубер.
— Могу даже уточнить: погибельный и виселичный. Но таков мой жизненный принцип: видеть и воспринимать все в самых мрачных философских тонах.
— Но все же в философских…
— Естественно. Вам приходилось когда-либо встречать человека, в котором талант великого скульптора поступался лишь таланту великого мастера сотворения виселиц, автора лучшей виселицы Второй мировой войны?! То-то же, — не стал Штубер дожидаться ответа Крайза, — и мне тоже не приходилось.
— Только теперь я начинаю понимать, сколь высоко вы оцениваете своего подопечного. Но станут ли точно так же оценивать его остальные знатоки войны?
— Не станут, — сразу же объявил Штубер. — И знаете почему? Да потому что «им не дано постичь!», — как возвещает мир в подобных случаях один из лучших моих диверсантов — агент Магистр.
17
По мере того, как лжефюрер удалялся, Гиммлер и Кальтенбруннер медленно поднимались и все напряженнее смотрели ему вслед. Казалось, еще мгновение-другое, и оба вершителя судеб рейха взорвутся, пусть запоздалым, но достойным последователей фюрера «Хайль!».
Что удержало их, почему они так и не смогли ответить на этот взрыв патриотических эмоций «фюрерским приветствием», этого они объяснить не смогли бы. Как не смогли бы объяснить и то, какая сила, какое внутреннее побуждение заставило их в конце концов подняться. Тем более что и сам Скорцени размышлял над этим, уже обнаружив себя стоящим.
— Теперь вы понимаете, господин рейхсфюрер, почему столь много времени мне придется уделять этому «Великому Зомби», этой «имперской тени», — решительно взял он на себя управление ситуацией, как только Брандт вежливо, с поклоном, закрыл вслед за Зомбартом и собой дверь.
— Понимаю, — вдохновенно как-то ответил Гиммлер.
— Мы исходим из того, что подготовка именно этого двойника прямо отвечает интересам безопасности не только фюрера, но и самой Германии. Отныне мы всегда должны иметь в виду, что существует личность, способная при определенных обстоятельствах заменить фюрера. Я имею в виду только те ситуации, когда сам фюрер Германии уже не в состоянии будет соответствовать своему великому предназначению — служить символом единения нации, символом нерушимости Третьего рейха.
Гиммлер и Кальтенбруннер, все еще стоя навытяжку, слушали его так, словно он продолжал вещать голосом удалившегося в небытие фюрера.
— В этом-то и опасность, Скорцени, — задумчиво и несколько рассеянно возразил Гиммлер.
— Опасность заключается только в том, что Имперская Тень может оказаться в руках другой группы людей, которые настроены иначе, чем мы с вами.
— Не исключено, что такая группа людей уже существует. Почему вы исключаете такую возможность, Скорцени?
— Вовсе не исключаю. Такая группа генералов и высших чиновников рейха, возможно, и нашлась бы, но не нашлось бы для нее Имперской Тени, поскольку Зомбарт будет предан только нам с вами. При любых обстоятельствах — только нам с вами.
— Вы в этом уверены?
— Вы, господа, тоже будете уверены в этом, если все мы изменим свое отношение к Зомбарту. Это мы навязали ему роль лжефюрера. Мы ежедневно готовим его к этому тяжкому голгофному кресту. Поэтому должны относиться к нему с пониманием, не отвергая и не демонстрируя пренебрежения.
Гиммлер вновь нервно побарабанил пальцами по столу и, глядя, как Кальтенбруннер вожделенно ухватился за бутылку с вином.
— Он прав. Вы слышите меня, Кальтенбруннер? Скорцени прав.
— Скорцени всегда прав, — решительно повертел головой шеф Главного управления имперской безопасности, не оставляя бутылки. — Я в этом давно убедился.
— Я хочу сказать, что в самом появлении такой личности, как Зомбарт, есть и свои достоинства, — молвил Гиммлер, решив, что Кальтенбруннер всего лишь отмахнулся от него своим комплиментом в адрес Скорцени. И был удивлен, когда обергруппенфюрер вдруг начал излагать свое видение проблемы лжефюрера.