— Нет! Смотри…
На размытой дороге появились люди, целая процессия — они шли к ангару. Как толпа, выходящая из кинотеатра. И гаишник в стороне, нетерпеливо помахивающий жезлом в сторону ангара — мол, поторапливайтесь, не задерживайтесь…
«Ашёт-джян!» — человек с лицом небритого Фрунзика Мкртчяна тащил набитую чем-то огромную сумку, а рядом, словно в прострации, ничего не слыша и не реагируя, шагал нарядными кроссовками по грязи молодой армянин, упакованный в новенькую кожаную куртку и новенькие джинсы. Он сутулился, как будто мёрз; в его остановившихся карих глазах плескалась чёрная тоска. Следом шла большая семья — азербайджанцы. Потом ещё двое — славянского вида. Потом четверо кавказцев. Грузины? Абхазцы? Потом ещё и ещё. Десятки, сотни людей. И в каждой группе людей был один, который шёл как лунатик, и в глазах которого стояла смертельная тоска — мужчины, женщины, молодые, пожилые… Они подходили к воротам, прощались — кто коротко, кто сердечно — и тот, что с лицом лунатика, заходил туда — а остальные возвращались, настороженно поглядывая на встречных. И гаишник, торопящий жезлом…
И всё шли, и шли люди, молча — всё новые и новые. Фильм, который они посмотрели, воистину был великим — заурядное кино не может вызвать такого потрясения у зрителей…
В полуопущенное стекло машины постучали.
— Андрей Васильевич! — донёсся с улицы знакомый низкий голос. — Вот Вы где спрятались… У нас мало времени! — по ту сторону стекла стоял невысокий пожилой мужчина, пенсионерского вида — седоусый, в стареньком плаще, потёртой шляпе и задымлённых очках. Он приветливо улыбался и показывал часы. На его руке, под часами, уродливо багровел старый ожог. Ветер трепал длинные седые волосы, и было видно под ними, что шея мужчины тоже обожжена.
— Видишь, всё не так просто… — Андрей решительно открыл дверцу. — Я должен быть там. Я не хочу такого будущего — и очень многие не захотят. Мы не будем молчать — мы будем защищать наш мир.
Пистолет тяжело стукнулся о резиновый коврик. Николай горько покачал головой.
Возле ворот уже никого не было, кроме обожжённого мужчины, терпеливо стоящего поодаль. И ещё несколько провожающих, не ушедших сразу — они настороженно стояли группками метрах в двадцати, желая хоть что-то понять или досмотреть всё до конца.
— Ну, бывай тогда, — Николай стиснул руку Андрея. — Береги себя! Напиши мне, или позвони. Только обязательно сегодня!
Они крепко обнялись на прощание, и Николая защемило до слёз, когда он отпустил этого хорошего парня, такого маленького и совсем несильного, но твёрдо решившего воевать с мельницами. Андрей криво улыбнулся, повернулся и ушёл, не оборачиваясь. Следом за Андреем к ангару пошёл обожжённый человек в шляпе.
— Подождите! — крикнул ему Николай. Тот нехотя обернулся.
— Объясните же, наконец, что происходит?!
Человек тускло сверкнул задымлёнными очками, и было непонятно, смотрит он на Николая, или мимо. Очки, вполне современные и даже модные, выглядели какими-то заношенными и потёртыми, и одна из дужек была аккуратно подклеена полоской скотча.
— Ничего не происходит… — равнодушно пожал человек плечами и поднял ворот плаща. — Просто выходной. База откроется в понедельник.
После секундного колебания, он беззвучно что-то добавил. Что — Николай не понял: просто человек коротко шевельнул губами, с преувеличенной артикуляцией, резко отвернулся и зашагал. Ворота ангара за ним закрылись.
Часы показывали 13:02.
Николай ощутил себя обманутым. Его, очевидно, использовали — для какой-то неведомой цели — и теперь цинично выбросили, оставили валяться, как яркий пустой стаканчик от попкорна, на сидении в опустевшем кинозале. Конец фильма… И снова закусило сосущее тоскливое предчувствие, будто сейчас что-то произойдёт. Что-то очень важное — и страшное…
Что же обожжённый шепнул?.. Губы вперёд — буква «У». Губы в стороны — «Е»…
«Уйдите»?..
«Уходите»?!!
Всё вокруг замерло, как перед грозой: затих ветер, замерла трава, застыли люди, как неживые… Мир опустел и вымер, словно кокон, покинутый бабочкой, и стало тихо. Кинозал после последнего сеанса… Только из открытой машины доносился нудный голос: диктор по радио, очень воодушевлённый экономическими перспективами, всё бубнил и бубнил про очередной скачок доллара и цену за баррель.
Цена за баррель била все мыслимые рекорды.
Почему-то от этого стало невыносимо тоскливо…
…Предчувствие, так часто посещающее обречённых, не обмануло Николая. Важное, необычайно важное — уже происходило. В Баренцевом море, в районе Рыбачьего, пара многоцелевых атомных подлодок «Си-Вулф», наконец, смогла установить надёжный акустический контакт с подводным крейсером проекта 667БДРМ, единственным находящимся на боевом дежурстве ракетоносцем Российской Федерации, о чём немедленно было доложено по спецсвязи.
…В море Лаптевых и в Карском море четыре подлодки «Огайо», каждая несущая полторы сотни усовершенствованных малозаметных крылатых ракет «Томагавк», скрытно вышли к рубежам пуска — диким и голым, давно заброшенным северным прибрежным областям, совершенно, даже на размер фигового листика, не прикрытым радиолокационным полем ПВО. Три с половиной часа подлётного времени до самой дальней цели — и одновременный хирургический удар…
…Остальные «Огайо» — уже в слепых зонах дырявой системы предупреждения о ракетном нападении…
… И десять «противоракет» в Польше. Десять самых обычных ракет средней дальности с ядерными зарядами — на расстоянии удара рапиры, ещё ближе, чем при Рейгане — готовые в течение четырёх-пяти минут вынести командные центры…
…А кое-где на местах, тем временем, некие облагодетельствованные людишки ревностно следят, чтобы их подчинённые сегодня не проявили ненужного служебного рвения…
…«Иджисы» уже патрулируют Канадский Арктический архипелаг, в полной готовности защитить человечество от зла, и перехватить уцелевшие единицы ракет, если произойдёт какая-то случайность…
…Свободная пресса — в готовности всё объяснить миру, предоставив шокирующие доказательства русского плана завоевания мира, омерзительного и по-фашистски страшного, упреждённого и сорванного в самый последний момент.
С появлением новых высокоточных средств поражения — старые советские нормы гарантированного ответного ущерба, предполагающие выживание нескольких процентов боезарядов после пропущенного первого удара, безнадёжно устарели… Никакой авантюры, надёжный расчёт: быстрыми точечными ударами выбить из рук медведя ядерную дубину, укротить и приступить к решительным переговорам, обеспечив энергетическую безопасность цивилизации, попавшей в трагическую зависимость от варваров. И заодно — выполнить Божественную волю, направив в лоно истинного христианства гигантскую Россию, заблудшую в своём тысячелетнем полуязычестве…
Никто потом так и не смог сказать, где этот план «Дефинит Крусейд», математически выверенный до секунды, экологически совершенно безопасный, дал сбой. То ли командир ракетоносца, матёрый осторожный волчище, в последний момент сумел стряхнуть с хвоста охотников… То ли, напротив, пренебрёг долгом, и, наплевав на трибунал и последствия, отомстил за друзей с «Курска», послав назад «подарки». А может, затерялись на бескрайних просторах несколько неучтённых тяжёлых ракет, предусмотрительно припрятанных в рукав и неизвестных никому, кроме небольшого числа особо посвящённых людей — кто знает, возможно всё… Или просто задача оказалась сложнее, чем представлялась авторам плана, переоценившим себя. Но несколько десятков боевых блоков успешно прорвались, вспыхнув рукотворными солнцами над своими целями. Погибли миллионы. В наказание прилетели тысячи блоков. Погибли десятки миллионов…
Жестокий и циник скажут — закономерно и по заслугам. Так, кстати, потом и сказали. Просравшего своё — не принято жалеть. Особенно если он, издыхая, посмел запачкать окружающих радиоактивным дымом.
Спасти удалось немногих.
9
Заорала мобила. Николай вынырнул из накатившего оцепенения. Он неохотно, с отвращением ответил: звонил шеф… Шеф нервничал, рвал, метал и грозно матерился, что Николай куда-то пропал. Казалось, его слюни долетают в ухо через радиоэфир. Николай вяло сказал, что по выходным нужно отдыхать — чем он и намерен заняться. Шеф тут же затих, успокоился, и ласковым тоном сообщил Николаю, что у него есть полчаса. Через полчаса он будет на объекте, иначе… Иначе он честно будет получать свои белые десять тысяч — и ни копейкой больше.
И тогда Николай его послал — открытым текстом, ясно, далеко — вместе со всеми его конвертиками. И выключил телефон.
Уехать с палаткой на недельку на Вуоксу? Чёрт возьми, это было заманчиво… Всех денег всё равно не заработаешь. Забросить удочки, сварить уху, выпить водки, вдосталь послушать, как орут соловьи и гуляет щука… А утром — зачерпнуть желе из ухи, трясущееся на ложке… Набрать с собой книг — вон их нечитанных, не меньше десятка уже на полке стоит, очереди дожидаются… Одичать как следует, зарасти щетиной до глаз… Николай тихо улыбнулся от этой щекочущей и зовущей простоты. Взять — лук, картошку, тушёнку, хлеб, пакетный борщ. Не забыть соль, перец и лаврушку…
И тут, как сработавший предохранитель, ложкой дёгтя плеснулась досадная мысль: «Ипотека!» И стало понятно, что Вуокса отменяется. Проклятье!.. Он ещё вовремя успел подписаться — расплатиться за семь оставшихся лет вполне реально. Через год сдадут дом, и будет квартира. А значит — вкалывать…
Проклятье.
«Что же получается?! У меня есть деньги, много денег. А счастья — нет. И свободы нет. И смысла в жизни — не осталось никакого, кроме зарабатывания этих чёртовых денег… А зачем они — без цели? Зачем они — если тратить их некогда?
Душа очерствела незаметно, усохла. Ни восторга любви, ни тепла дружбы, ни любимой работы, ни упоения книгами, ни времени оглядеться, ни будущего, ни детей. Ничего. Чем я тогда от животного отличаюсь?! Звери хоть потомство оставляют… А после меня останется только опустевшее бетонное стойло, подержанная иномарка и гранитная плита — чуть подороже окружающих плит. В стойло после меня поместят новое животное, и оно тоже будет терпеливо и упорно пережёвывать долларовую жвачку, за право обладать стойлом…
Стойловое животное с деньгами.
Никто не пожалеет и не вспомнит. И мне никого не жалко… Душа усохла. Нет больше души. Зато денег — много.
Что же получается — в сухом остатке — раз денег прибавилось, а души убавилось? А получается — продал я душу, как ни крути…
Да. Я продал душу за доллары. И получил золотую клетку. Золотое стойло.
Будьте же вы прокляты со своим золотом, твари сладкоголосые! Вам нужно золото? Это скверно — хотеть золота, но это ещё полбеды, ведь это ваше личное дело — пролезать ли верблюду в игольное ушко… Беда в другом: вы решили за всех нас, что нам — тоже нужно золото, а не счастье! И вот этого я вам не прощу…
Будьте вы прокляты…»
…Может, всё-таки что-то изменится?.. Ведь не зря же это происходило?! Ну же, Андрей!.. Николай с унылой надеждой огляделся по сторонам. Однако ничего не менялось. Ровным счётом ничего. Мир перемолол Андрея.