Устроилась в уголке, вытащила из футляра, в который сворачивался лист, стило, и принялась заполнять. Заодно — дивилась, насколько же история — в том числе и техническая — повторяется. Были же некогда свитки — и вот, появились снова. Еще несколько лет назад были господствующей технологией… Но хватило их ненадолго. Скоро уйдут — как только новые модели догонят по цене.
Стилус бодро бегал по строчкам. Документы пришлось разложить и в них подглядывать, причем некоторые вещи оказались для Немайн небольшим шоком. Например паспорт. Она ожидала российский, но вместо него обнаружилась книжечка с воспетым еще Маяковским «двуспальным британским левою». Да, все верно. Имя: Немайн Неметона Кэдманс. Гордых клановых приставок англичане валлийцам не сохранили… Дата выдачи паспорта — полгода назад, в Кармартене.
Мягко прошуршала дверь.
— Валюша, хорошо, что ты пришла. Посиди пока тут, прими документы…
— А у вас что, опять идея?
— Именно.
Замдекана убежал.
Вошедшая с первого взгляда не понравилась Немайн — совершенно взаимно. Было в ней нечто нарочитое, которое часто воспитывается в мелких служащих, решивших — сдуру или по веской причине, неважно, что карьера закончилась, не начавшись. И которых слегка распустило начальство. То ли выражение лица, то ли осанка — то ли тон и выбор слов в двух фразах — а историю болезни можно заполнять.
В бульоне офиса эта болезнь не так опасна для окружающих — и то зависит, от того, на какой должности обретается больной. Если он получит хоть какую работу с людьми — пиши пропало, и работа не пойдет, и люди нервы истреплют. Но вот в учебном заведении… Там, где будут люди, у которых все впереди — и над которыми мелкое чудовище получит свою маленькую власть. Та, у кого жизнь не получилось, над теми, у кого получиться может.
Самое обидное, что в такое крысообразное нормальный человек превращается подчас очень быстро — месяцев за шесть, а то и меньше. Лечение припоминалось одно — направить на производство, да там, точно по определению Ильфа и Петрова, «загнать в бутылку». Если болезнь удавалось прихватить достаточно рано — и следа не оставалось. Или оставалось — в виде склонности изредка болезненно цапнуть словом. Немного виновато и почти по-дружески. Но эта девушка, похоже, болела несколько лет — да и случай ее относился не к техническим наукам, там было проще. А тут…
Неважно, насколько хорош голос у девочки — она не нашла себе работы. И осталась при кафедре. Бумажки перекладывать. При этом, наверняка, еще и приняли кого-то с курса в магистратуру… И этот кто-то работал рядом, на такой же должностишке — но имел перспективу. А потом ушел — то ли на сцену, то ли в преподавание. А она осталась. Без перспективы.
Когда ученик превосходит учителя — у того есть утешение. А когда выпускники год за годом обходят вот такую бедолагу — а она к ним руку не приложила, наоборот, гадила? Как могла — по мелочи, по крайней мере — обычно. Вот тут и уходят остатки совести, и начинается партизанщина. Когда ни одна возможность сделать подлость не упускается. Это по отношению к средним студентам. Хвостистам такое существо иногда даже сочувствует — но если возможность хороша, бьет все равно. Лучшим же гадит самозабвенно…
Немайн попыталась представить пути исцеления. А ведь индустриальный метод, наверное, сработает… В оперу не возьмут — загнать в рок-группу, да погонять с туром по Сибири. Чтоб пусть второй голос, третий — но пела. Впрочем, может не помочь. Далеко зашло. Если вот сейчас эта дуреха дуется на непонятную ушастую гостью уже за то, что нужно будет принимать документы — вероятно, неизлечима. И ведь снаружи — почти человек…
Немайн вернулась к анкете. Дата рождения — 22 марта, год неизвестен. В паспорте так и написано. А в анкете графа — возраст. И что писать? Честно — четыре недели без малого? Не поймут. Тоже честно — несколько тысяч лет? Неточно, и эффект такой же. Взять возраст Клирика? Уже натяжка… Врать не хотелось. Немайн начала покусывать стилус. Точно, как отец Адриан. Заразилась…
— Не грызите, не ваш.
Немайн подняла голову. Как ее назвал замдекана? Валюша. Плохо назвал, Валюша это мягкое и объемистое, а тут ежик в джинсах. Причем концлагерный ежик. Припомнилось оброненное как-то знакомым биологом понятие — «еже-час». В этом, оказывается, измеряли количество энцефалитных клещей в лесу. Сколько их за час на ежика осыплется…
— Не буду.
— А поздно. Уже испортила. И заразила.
Скорее заразилась, раз тут такие змеи…
— Выпишите счет, оплачу. И, кстати — на сколько лет я выгляжу, не подскажете?
— Думаешь, уши прицепила, и вечная эльфийка? Судя по глупости, ты и школу не закончила…
Этого было довольно. Немайн припомнила — Клирик закончил в семнадцать — и то, потому что пошел туда на год раньше остальных детей.
— Не закончила, значит, — пробормотала под нос Немайн, и вписала в графу «Возраст» число 17.
Место рождения: Ирландия, Мунстер. Немайн фыркнула. Похоже, у нее паспорт сиды. А впрочем, кто еще может светить на фотографии такими ушищами? Тут в паспорте буковки вдруг пересобачились, запись «год неизвестен» исчезла, вместо нее четко обозначилось: 2020. Оставалось пожать плечами и продолжать.
Образование: высшее техническое. Два диплома: основной, и магистра логистики. Немайн с интересом заглянула внутрь — а вдруг там имя Клирика? Но нет, все в порядке, для полного счастья страничка на английском. Такие дипломы выдавали иностранцам. Но недурное ж образование у семнадцатилетней! От удовольствия уши провернулись — вперед и назад.
— Девушка, не хулиганьте.
Немайн снова подняла взгляд. Ну, брюнетка жгучая — и крашеная, колец на пальцах нет, хотя по нышешнему времени это ничего не говорит, возраст — ровно полдороги от осознания себя женщиной до последнего приступа молодости. Почти красива — если бы не обиженное выражение лица. И вокруг глаз — уже появилось, а кремами и масками не злоупотребляет. Считает себя еще молоденькой. А потом, когда стервозная красота станет собственными следами, поздно будет. То ли дело Анна! Как-то успевает — и всегда успевала, чуть не с детства. Так и выглядит — в седьмом-то веке — моложе, чем ей дали бы в двадцать первом…
Объеденный стилус бежал по анкете.
Семейное положение — не замужем.
Специальность — могли бы и не писать, но — вокальное искусство, подготовительное отделение.
— У тебя какой голос определили? — спросила вдруг «ежиха».
— Сопрано.
Если совсем точно, то колоратурное сопрано.
— Тогда тебе тут нечего делать. Сейчас только один преподаватель не калечит сопран. Но он не берет группу на подготовительном. Никогда. Если не дура — забирай документы…
Ее, возможно, и правда, испортили. А может, просто надежда на то, что слабый голосок подрастет, не оправдались. Но…
— И который не калечит?
Ежиха назвала имя. Немайн впервые слышала.
Хотя… Клирик — не слышал, видел. Этой фамилией были подписаны спецификации по проекту… Да, купол под Северным полюсом.
— Это он с «Рубина»?
— Да. Но он не берет подготовительных групп…
Немайн широко улыбнулась.
— Спасибо тебе. И принимай документы.
— Дура… — сзади зашелестела дверь. Замдекана.
— Ну что? Все готово? А тот преподаватель, я тебе говорил, конструктор, он здесь как раз. Уговорили поступающих на подготовительное послушать, другой член комиссии заболел… Так что — пойдешь сегодня, через час. Я бы, кстати, тебя за одни дифуравнения в уме взял, но я сам баритон, и учить получается тоже только баритонов. Черт его знает, почему. А этот… Но он обычно групп на подготовительном не берет — хотя и уговаривают. Так что… Готовься.
— Я… Мне распеться надо.
— Аудиторию ищи. Или вот что… тут распевайся.
— Здесь не класс, — отрезала «ежиха». Теперь, когда у непонятной толкиенистки засветила впереди дорога, помогать ей уже не хотелось, — хочет распеваться — пусть ищет свободную аудиторию.
— Ну, Валенька, — взмолилась Немайн, надеясь, что некоторую искусственность не заметят, — Ну вдруг из меня что-то выйдет? Я же тебе всю жизнь буду обязана… Ты же мне сама советовала…
Собственно, она могла просто заявить, что замдекана — главнее, встать в позу и начать петь. Клирик, пожалуй, так бы и действовал. Могла отправиться поискать свободный класс. Могла… много чего. Но решила попробовать достучаться. Даже слезу без лука выдавила. И старательно заглянула — снизу вверх, заполненными влагой блюдцами.
— Ладно, — отрезала «ежиха», — но это единственное исключение…
Хотя начала догадываться — не единственное, а первое. И жесткость тона была жесткостью отступающей болезни. Скоро у деканата будет хороший и веселый сотрудник. Девушка, смирившаяся с тем, что великой ей не стать. Но свято уверенная в том, что быть первой подругой великой — тоже нужно. Иначе их не будет, великих… А великая рано или поздно попадется…
Как только Немайн издала первые звуки, внутрь заглянула Колдунья.
— Можно послушать?
— А что тут слушать-то? Обычные упражнения…
— Тем более…
Через полчаса она достала блокнот и принялась водить внутри стилусом. А когда пришло время, сообщила об этом слишком уж увлекшейся Немайн. Ухватила за руку. И отвела на экзамен — под самую дверь, только паркет мелькнул под ногами. Немайн успела подумать, что запись — это хорошо, никакой тебе толпы, разве пара-тройка ожидающих. Из класса, где тот проходил, как раз вышла девчонка, заплаканная и злая.
— Срезали, — сообщила.
— За что?
— Снегурочку пела. Сказали, растаяла неубедительно…
Немайн скептически свесила голову набок. Что для поступления нужен голос, и еще раз голос, а никак не драматический талант, из ожидающих прослушивания осознавали не все. А потому…
— Следующий.
Все переглядываются. Страшно, видите ли… Немайн юркнула в дверь.
Через несколько минут Немайн стояла перед комиссией, и не знала куда деть руки. Места не находилось. Когда пела — были при деле, а тут вдруг… Догадалась, сцепила в замок. А комиссия совещалась.
— Вы можете спеть что-нибудь еще? Кроме этих двух арий?
— Могу… Дочь полка могу, Линду ди Шамуни могу. Даже Лючию.
— Хм… А что, кроме Доницетти, других композиторов в мире нет? И народных песен?
— Есть. Ну, я Леонору могу спеть, наверное… Но я ее не готовила. Не впелась.
— А в Лючию ди Ламмермур, вы, значит, впелись?
— Не особенно… Но пробовала петь… Кстати, это вы — конструктор с «Рубина»?
— Я, а что?
— Скажите честно: вы певиц готовите так же качественно, как проект полярного купола?
— Надеюсь, что да. Но — вы откуда вообще знаете, что я работал над куполом?
— Оттуда… Кстати, спасибо. Если б не ваши требования, затопило бы купол к чертям. Я ж с вами по подписи вашей знакома…
— Вы там когда были?
— В тридцам пятом. До ноября.
Конструктор окинул взглядом ушастую, как египетский фенек, девушку. Немайн догадалась: ловит себя на стариковском кряхтении. Мол, в его время молодежь тоже умела поиздеваться над собственной внешностью — но вот это — уже новое. А ведь, поди-ка, приживется. Но — в тридцать пятом — смотрит документы — ей было, было ей… Пятнадцать лет. Впрочем, иностранные специалисты на куполе были, иные и с семьями…