— В тридцать пятом, говорите? То есть Инцидент тоже застали?
— Именно.
— Наверху или внизу?
— Наверху.
— Тогда вот вам вопрос по сольфеджио. Повторите, пожалуйста, звук, который издает «Аргунь». По тону, не по громкости. Вы не могли его не слышать, если были там.
Немайн вздрогнула. «Аргунь» была многоствольной зениткой — первой гауссовой многостволкой в мире. Собственно, если бы не этот аппарат на верхней монтажной платформе, запитанный напрямую от реактора, «неопознанные» ракеты превратили бы платформу в груду рваного металла, а недостроенный купол внизу — в братскую могилу. По счастью, «Аргунь» достала ракеты — а несколькими секундами позже и носитель. И все, кто были рядом, запомнили ее пение… А заодно постарались разузнать характеристики.
Немайн вдохнула поглубже, припоминая, на сколько секунд «Аргуни» хватает погребов… А как вспомнила — класс залил звук. «Аргунь» делала 1354 выстрела в секунду. Почему так — неясно, но — факт. Потом его снаряды разделялись, и тысячи превращались в десятки тысяч — но пела зенитка именно на этой частоте. Громко пела. А 1354 Герца — это фа третьей октавы.
Немайн спокойно и ровно тянула ноту полминуты. Замолчала. Доложила:
— Боезапас исчерпан.
Тогда певец-учитель-конструктор повернулся к замдекана.
— В этом году я, так и быть, возьму подготовительную группу — пять человек. В том числе — и эту девушку, — и, обращаясь к Немайн, прибавил, — Вы приняты. Пригласите следующего.
За порогом Колдунья радостно помахала блокнотом. У нее была самая страда, и отрывать было совестно. А выбраться наружу, и побаловать горлышко хотелось. После нескольких минут пения в полную силу. А что творится с вокалистами после концертов и спектаклей?
— Поздравляю, сударыня. Подозреваю, вы мечтаете вот об этом? Смазать связочки? — старый мертвый итальянец, разумеется. Улыбается, в руках большущий поднос с эклерами, — По поводу поступления, полагаю, пара парижских «заячьих лапок» вам не повредит. Кстати, вы меня очень порадовали выбором репертуара, я был с Гаэтано дружен, к тому же, если оперу в целом он мог написать небрежно, то ключевые арии обычно получались выше всяких похвал. А вот Лючию вам, правда, петь рано…
— Спасибо. Хотя я предпочла бы кусок мяса, и чтобы прожаренный до хруста. Но это тоже неплохо… Вот поэтому все тенора толстые, да?
— В мое время очень выручали глисты, — сообщил призрак, — но от диабета они, увы, не спасали. Опять же, нынче их так легко вывести… Позвольте, я провожу вас наружу. Кстати, как вам мои упражнения?
— Чистейшее счастье. Почти как сын! Очень боюсь забыть о времени, и допеться до боли в горле. Просто таю…
— Полагаю, скоро наставник порекомендует вам Генделя. Это хорошо, это правильно. Вообще, не торопитесь, не пойте слишком много. То есть во сне — сколько угодно, а наяву — нельзя.
— Не беспокойтесь. Мне и во сне-то не дадут.
— Каким, интересно, образом?
Самым простым. Ухватив за плечико и тряхнув как следует.
— Наставница, вставай!
Немайн разлепила глаза.
— Уже вечер? — после дневного сна для нее это было то же самое, что «уже утро».
— Нет. Но пришли известия… Война!
Глава 3
Глентуи, Кер-Мирддин, дороги Диведа.
Декабрь 1400 года от основания Города.
Позевывая, Немайн пыталась понять, с чего ее вообще разбудили. Ну, приговорил Совет Мудрых принять союз с Мерсией, так этого следовало ожидать. Ну, часть удальцов уйдет со стройки искать более лихого заработка — так и это предусмотрено. Самые тяжелые и неквалифицированные работы — земляные, в основном окончены. Дальше нужны мастера — а этих Немайн собиралась мобилизовывать сама. Якобы для охраны речного рубежа. Точно, как с Гулидиеном уговорились. Прикрыть королевство с моря — разве малая заслуга? За отдельную плату и дело сделают. Между тем, ученицы торопили. Оставалось заключить: после всех поражений, которые бритты понесли за два последних века, само слово «война» вызывает у них крайнее беспокойство.
В результате сида вышла к гонцу как была — в двух длинных не подпоясанных рубашках, шелковой и шерстяной, босая и нечесаная. В голове билось желание завалиться обратно в кровать и добрать свое. Перед этим, конечно, высказать гонцу из Кер-Мирддина милость и благоволение, подтвердив ее золотым — премией, вполне пристойной для рыцаря. Как известно, медали произошли именно от таких наградных монет.
Впрочем, первые же звуки чужого дыхания разрушили сети сна. Серые с красноватой от усталости каймой белка глаза поднялись на едва стоящего рыцаря. Черное с желтым под алым плащом. Память услужливо воспроизвела лекцию приемного отца о расцветках. Эта — с востока, с границы… Гвент!
— Неметона! — гонец через силу улыбнулся, — Слава Богу… Успел… Мы разбиты. Хвикке… Теперь — все на тебе.
И заснул раньше, чем его уложили. А вот Немайн было уж не до зевоты…
— Таак, — протянула она, — а я думала — зря меня будили. Дежурный! Поднимай семью.
То есть, дружину. Что поделать — в клановом обществе иначе просто нельзя. Доверенный человек, служащий не только из денег, но и из чести — должен стать немного родственником. Но, только рыцарь потянулся к рожку, остановила.
— Сам. Тихо. И — не буди тех, кто только сменился со стражи. Ясно?
— Да, Хранительница.
— И сразу троих — для верности — к Гулидиену. Передать: «Гвент атакован Хвикке, потерпел поражение». Как только этот добрый сэр проснется — созывай Совет. А я пойду, приведу себя в порядок. Охх, как назло, вчера легла поздновато… Все равно этим утром уже не доспать.
Ведро холодной воды на голову! В мозгу — ледяной ветер: воспоминание обо всем, что позабыла или не успела. Например, хоть мало-мальски переучить своих рыцарей. И перевооружить. Ни новых седел, ни луков, ни копий. Только стремена, с которыми ее маленькая семья — иначе в Камбрии дружину и не называют — уже хорошо освоилась. Двадцать человек от родного клана, двенадцать успела нанять сама. Шестнадцать рыцарей и столько же оруженосцев. Для крохотной Глентуи — огромная сила. Хвикке, способным выставить несколько тысяч человек, на один зуб.
Ополчение гленцев — в первозданном виде. Конь не валялся. Зато вот, канализацию начали перекрывать… Тяжелое оружие: замечательно. В принципе, один камнемет можно снять. Вряд ли найдутся два сумасшедших капитана, которые поведут местные скорлупки сквозь зимнюю Атлантику. Но — камнемет — это десятки телег и около сотни людей… И дни на постройку.
Колесница — одна. «Скорпиончик» — один. Ну и что может молодая республика предложить тому же Диведу в качестве помощи? Одну недоученную вокалистку?
Оставалось — не дергаться, сидеть тихо, работать дальше. Надеяться, что король Диведа справится сам. И молиться за него, потому как все прекрасные планы претендента на корону Британии только что пошли прахом. Гулидиен собирался воевать вместе с Хвикке против Уэссекса. А придется драться с самыми худшими саксами, какие только есть, в одиночку…
Что за плюханье? Эйра тоже окатила голову, глупая! Вот она точно простудится…
— Марш в дом! И пока не высушишься, чтобы носа твоего во дворе не было! И не повторяй за мной, не спросясь! Я все-таки сида.
— Да, наставница… А ты — не забудь соответственно одеться!
Последние слова говорила уже не ученица, а старшая сестра непутевой младшей. С которой станется выйти к старейшинам кланов в той же рясе, в какой по стройке шныряет. Как сложно-то все… И в то же время — проще некуда. Даже думать не надо, само собой выходит.
Соответственно — значит, как Хранительница. Не королева — но что ново под Луной? То-то, завидев Немайн в официальном наряде, друид похихикивает, отец Адриан улыбается и римляне косятся… Итак — для начала — чулки, которые по неразумению называют обувью. Белые. Хотя могли бы быть любые. Кто их увидит-то? Нижнее платье. Короткое, всего лишь до щиколоток — чтобы рубашки торчали. Да, обычной девице из хорошей семьи и одной бы под платья хватило. Но не дочери принцепса и лицу государства… Ей положено три: две простые, белые, одна на два локтя длиннее пят, другая на один, третья — точно до пола. У этой подол вышит — белым по белому. Вот это зачем? Не видно же ничего. Разве что самой сиде. Но — положено, и точка. Рукавов нет ни у одной. Зато у нижнего платья — есть. Еще пару месяцев назад шнуровались бы — но теперь на каждом красуется полдесятка крохотных пуговиц. Нет, право, с деревом работать в Камбрии умеют! Верхнее платье сшито так, будто детей у сиды нет и быть не может. Если доведется прозаседаться, маленького покормит Нарин, но грудь опять будет болеть.
Немайн взмахнула руками, чтобы просторные рукава верхнего платья избавились от складок. Широкий пояс-кушак лег на талию. Которую, собственно, и замаскировал. Наконец, круглая «греческая» пелерина. Собственноручно вышитая. Правда, черные кресты пришлось спороть, и вышить заново — невидимые, белые.
Короткий взгляд в зеркало. Да, вся в белом. Как римлянка времен Пунических войн, как друидесса. А еще это очень напоминает облачение римского епископа для рождественской службы! Но чего-то не хватает… Немайн ойкнула, поспешно разомкнула фибулу на пелерине, подсунула черно-красно-зеленую ленточку. Родной клан забывать нельзя! Да и дочери Дэффида ап Ллиувеллина нельзя носить меньше четырех цветов. Хочет она того или нет. Теперь оставалось ждать. И думать.
Как это хорошо — открыть глаза! Хотя бы щелочкой! Какая радость — понять, что правда — это колышущийся свет за окном, дробный стук дождя в дешевое непрозрачное стекло, смолистый запах и яркие доски свежего пола. А никак не крик умирающих лошадей, злой лязг оружия, и последнее дыхание короля: «Неметона… К ней… Больше никто…»
И не безудержная скачка, не украшенные пеной лошади, выжатые хуже губок, из боевых друзей, которые подчас ближе любого человека, вдруг превратившиеся в средство расплаты: столько миль на очередную лошадиную душу. Не перепуганные лица хозяев придорожных ферм, у которых приходится требовать новых — именем мертвого короля, живой богини, и своего доброго меча. Что все ужасы — сон, кошмарный — и минувший.
Явь же — теплый и по-доброму тревожный запах, как от подгоревших лепешек. Чуточку иной, но чем-то похож.
— Проснулся, сэр рыцарь? На-ка, выпей. Не бойся, это хорошее питье. Называется кофе. Отвар жареного цикория. Не взбодрит, но укрепит сердце, придаст сил. Да и просто горячее питье с утра — это хорошо. Жаль, что это утро нельзя назвать добрым.
На мгновение показалось, что перед ним — фурия из кошмара: огонь вместо волос, огромные нечеловеческие глаза нараспашку… Наваждение прошло так же быстро, как и накатило: на светлом полу, в старинной позе, сохраняющейся, разве, у самых диких горных кланов, да и то — для торжественных случаев, сидела девочка. Глаза скромно опущены вниз, да еще и ресницами занавешены. Рыжая. Даже темно-рыжая, как молодые ветки ольхи. В вытянутых руках — через тряпицу — горшочек с ароматным питьем.
— Тут еще сливки, и мед, и немного ореховой настойки, — уговаривала та, — и всего этого большая пивная кружка! Вот как пьют кофе по-гленски!