Перстень Царя Соломона - Елманов Валерий 30 стр.


— Ладно,— кивнул я.— Пусть будет так.

И мы тут же перешли ко второму животрепещущему вопросу — как делить.

«По справедливости!» — кричал Шура Балаганов. «А кто такой Козлевич?!» — вопил Паниковский. Но все за­кончилось тем, что деньги забрал Остап Бендер.

Товарищ Ицхак чем-то напоминал Кису Воробьяни- нова и работать за половину отказался категорически, упирая на то, что я совершенно ничем не рискую, а потому мне вполне хватит по десяти денег с каждого рубля. Полу­чалось десять, нет, даже пять процентов, ведь московок, или сабельных денег, в рубле двести штук, а Ицхак, вне всяких сомнений, подразумевал именно их. Пятьсот руб­лей с десяти тысяч меня никоим образом не устраивало, тем более что Ицхаку не повезло — как раз в тот момент я совершенно забыл о нынешней стоимости денег. Если бы вспомнил, то, вне всяких сомнений, тут же согласился бы, а так...

— И мои харчи,— заявил я мрачно.

Ицхак недоуменно воззрился на меня. Стало понятно, что в Неаполитанском университете бессмертного творе­ния Ильфа и Петрова не изучали. Пришлось слегка скос­тить первоначальный процент. Он тоже поднял предлага­емое, хотя и ненамного.

Битый час мы дискутировали на эту тему, и доволь- но-таки бурно. Конечно, мастерство и профессионализм купца круче моего в сто раз, так что опыт победил — я сре­зал от своего требования вдвое больше, чем он прибавил, и мы мирно сошлись на двадцати процентах. При этом он ухитрился оговорить, что если ему все-таки придется пла­тить резу какому-либо выжившему заимодавцу или его родичам, то мы будем выкладывать ее в равной пропор­ции. В ответ я только великодушно махнул рукой, полага­ясь на добросовестность наших великих историков и их бережное отношение к именам и фамилиям. Летописцам врать тоже как бы не с руки, а Иоанну Васильевичу — тем паче.

— Вот только нам надо поторопиться,— озабоченно сказал я,— Казнят их в июле, но когда поволокут на Пы­точный двор, я не видел.

Ицхак со мной согласился, хотя идею насчет нашей с ним немедленной скачки в столицу, а значит покупки ло­шадей, отверг напрочь. Мол, глупо это — река сама дове­зет. Я вначале настаивал, но тут его аргументы оказались железобетонными.

Во-первых, дорог на Москву в этих местах, как автори­тетно заявил купец, нет вовсе. Разве что до ближайших де­ревень и все. Не нужны они местному люду. Вот она, во­дная гладь. Пусть не больно-то широка, но для ладьи, даже купеческой, груженной под завязку разным това­ром,— простор. Садись и кати себе до Москвы-реки, а да­льше по ней до самой столицы. Красота, да и только — вода сама тебя несет к цели, а ты сидишь сложа руки и по­плевываешь с борта. Обратно чуть хуже, потому как про­тив течения, так что придется погрести, но зато ладья уже пустая — расторговался, а если что и прикупил домой, то из мелочовки.

Отсюда следует «во-вторых» — отсутствие проводника. Да и «в-третьих» тоже — где взять лошадей для верховой езды? Поначалу я подумал, что Ицхак попросту накручи­вает препятствий, но уже через несколько часов и сам убе­дился в правильности всего сказанного им.

Произошло это, когда мы причалили к очередной при­стани. Город назывался по имени реки — Руза. Были уже сумерки, когда три наших ладьи пришвартовались. Я не стал любоваться окрестностями. К тому же разглядеть с берега хоть что-либо было невозможно — обзор напрочь загораживал здоровенный, с пятиэтажный дом, если не больше, земляной вал, который окружал кремль. Посад со слободами виден был хорошо, но там как раз ничего инте­ресного — убогих домишек с узкими оконцами я насмот­релся и в Кузнечихе, так что сразу пошел по делам — ис­кать лошадей и проводника.

Искал долго, но практически безрезультатно. Провод­ников не имелось вовсе, а с лошадьми... Клячи, которые местный люд выставил на продажу, даже на мой дилетант­ский взгляд годились разве для полевых работ, да и то с выбором, чтоб не особо тяжелые. Использовать же их в ка­честве верховых было бы чистой воды самоубийством. Может, мне так «повезло», не знаю, но факт остается фак­том — ехать не на чем.

К тому же имелся еще один немаловажный нюанс, о котором мне вовремя напомнил Ицхак, пока я уныло оглядывал коней, а они еще более уныло меня.

—  Почтенный Константино, надеюсь, простит мое на­зойливое любопытство, но мне бы очень хотелось знать, как часто ему приходилось путешествовать в местах, где нет дорог,— с легкой иронией в голосе осведомился он.

— Чаще, чем в местах, где они есть,— туманно ответил я, не желая срамиться.

Между прочим, не врал. Мне посчастливилось взгро­моздиться на лошадь раза три и не по делу, а так, прокати­ться, и, разумеется, дорог я не выбирал.

—  Пусть так,— согласился Ицхак,— и почтенный си­ньор готов скакать без остановок на ночь, но все равно эти лошади,— подчеркнул он последние слова, презрите­льно указывая на понуро стоящих коней,— будут непре­менно нуждаться в отдыхе.

Я в последний раз покосился на них и в душе согласил­ся с купцом, сделав существенную поправку. Судя по их виду, в отдыхе они нуждались уже сейчас, еще до скачки, а где-то на двадцатой версте, если не раньше, эти кони, как их ни нахлестывай, и вовсе лягут костьми поперек дороги.

К тому же мой огромный опыт... Навряд ли я смогу без остановки на ночь. Конечно, кати мы с обозом, а не по реке, я бы все равно рискнул, а так смысла это путешест­вие и впрямь не имело. Да и плыли мы сегодня достаточно быстро, отмахав за день не меньше пятидесяти верст, и проскакать больше все равно не получится. Во всяком случае, у меня.

Оставалось досадливо махнуть рукой и... пойти спать.

— Я рад, что мой спутник умеет признавать свои ошиб­ки! — крикнул мне в спину Ицхак.

Кажется, это называется «подсластить пилюлю»...

Что купец пообещал наутро гребцам, я не знаю. Понят­но, что серебро, но насколько он взвинтил обычну ю опла­ту, сказать трудно. Скорее всего, не меньше чем вдвое, по­тому что мы уже не плыли — летели.

Стык между Рузой и Москвой ладьи миновали, когда до полудня оставалось еще несколько часов. Я бы его и во­все не заметил, если б не подсказал купец. Время на обед он тоже сумел сэкономить, организовав его на ходу — часть гребцов торопливо жевала краюхи хлеба с неизмен­ной луковицей и здоровенным шматом сала, вторая поло­вина наяривала на веслах. Как результат — в Звенигород мы снова прибыли в потемках, но ведь прибыли, одолев двухдневную дорогу за один переход.

— Дальше будет легче,— вновь невозмутимо заметил Ицхак.— Не скажу, что мы прошли сегодня две трети пути, но за три пятых ручаюсь.

Река еще дымилась белым густым паром, напоминая варево, закипающее в огромном котле, когда мы наутро, едва забрезжил рассвет, двинулись вперед, раздирая это месиво в драные клочья. Было что-то неестественное и фантастическое в нашем стремительном и молчаливом полете по реке. Тишину, как по уговору, соблюдали даже гребцы, которые обычно изредка вяло переругивались между собой. Наверное, вчерашний день изрядно вымо­тал даже их, привычных к веслам.

Вообще-то от Звенигорода до Москвы по прямой чуть больше пятидесяти километров, но река, как назло, при­нялась выписывать дикие петли. Одна, например, растя­нулась на дюжину километров, в то время как от одного ее края до другого можно было пройти за десять минут — ки­лометра не будет. Но не тащить же волоком лодки, тем бо­лее по сплошному лесу. Приходилось лететь дальше, по­слушно выписывая зигзаги.

Мы успели, причалив к пристани в устье Яузы за пол­часа до того, как стало смеркаться. Наша ладья оказалась бы на месте и раньше, но задержали «живые» мосты, как здесь именуют плавучие сооружения, лежащие на воде. Мостов было два. Один чуть выше устья Неглинной, а вто­рой, тянувшийся от Китай-города к Замоскворечью, был расположен у восточной оконечности крепостной стены. Состояли они из секций, каждая из которых была сделана из больших деревянных брусьев, плотно стянутых друг с другом. Секции соединялись толстыми веревками из лыка. Время от времени, по мере скопления судов, две секции развязывали, разводили в разные стороны, как створки двери, открывая проход по реке, а затем вновь устанавливали на место. Возле каждого мы провели в ожидании около часа.

Уже после того, как мы добрались до цели, я успел еще раз порадоваться, что оказался в компании с бывалым че­ловеком. Без него я бы окончательно заплутал среди всех узких улочек с завитушками, которых в слободах види­мо-невидимо. Да и вообще оторопел я на первых порах в столице-матушке. Это сейчас она чистая и ухоженная, а тогда...

Для начала попробуйте мысленно снять с нее весь ас­фальт. Получилось? И как картинка? Затем возьмите бре­венчатый домишко в какой-нибудь рязанской деревне, где доживает свой век одинокая бабуля, всю жизнь прои- шачившая в колхозе, и теперь вместо всех этих много­этажных строений напихайте таких домиков. Только не забудьте содрать с крыш шифер и рубероид, а вместо них накиньте обычную солому. Улицы, само собой, сделайте поуже, на манер все тех же деревенских. Ах да, непремен­но учтите сады и огороды — их тоже хватает. Да и мельниц порядком. Теперь посмотрим, что у нас вышло. Правиль­но, село селом, только очень большое и гордо именующее себя столицей всея Руси.

Нет, подальше от реки виднелись и терема в два, а то и в три этажа, или, как здесь говорят, жилья, со всякими рез­ными выкрутасами, но это там, возле Кремля, а тут, у при­стани, именно так, как я и сказал. Плюс вонь, грязь и жут­кий бардак. Вдобавок все чего-то суетятся, спорят, руга­ются, кто-то ударяет по рукам, заключая сделку, то и дело снуют грузчики в живописном тряпье — репинские бурла­ки отдыхают, подозрительного вида личности деловито тащат к причалу какие-то тюки, а поодаль косят хитрым глазом на плохо лежащее шаромыги, терпеливо ожидаю­щие своего часа, который скоро наступит...

Словом, будни неугомонной столицы.

Вдаль поглядеть, на сам Кремль? Можно, конечно, то­лько что это дает? Разве лишь некоторую ориентировку на местности, да и то... Я, например, понятия не имел, что помимо кремлевских стен увижу и еще одни, тоже из красного кирпича, которыми был обнесен Большой по­сад, как иногда по старой памяти называли Китай-город. Тянулась эта стена, начиная от угловой Собакиной баш­ни, что на севере, делала полукруг в восточную сторону и уходила на юг, где упиралась в Москву-реку. Правда, по­сле того как зашел за стены, ориентироваться легче. По какой из улиц ни иди — Великой, что вдоль реки, паралле­льной ей Варварке или Никольской — все равно упрешься в Пожар, то есть будущую Красную площадь, за которой открывался Кремль.

Впрочем, сам он тоже имел мало сходства с современ­ным. Высящиеся над Москвой-рекой его башни тоже да­леко не те, что сейчас, учитывая, что последние лет двести им надстраивали то одно, то другое, чтоб побольше красо­ты, а сейчас пока думают все больше об обороне, потому и... Короче, стоят они на прежних местах, но вид имеют не совсем привычный. Можно сказать, чужой.

Вот и вышло у меня, что ехал я в Москву-столицу, а прибыл в захолустный город с обилием архитектурных па­мятников старины. Куда пойти, куда податься — пес его знает. Ицхак же не блуждал и не плутал. Распорядившись с разгрузкой и расплатившись со средневековой тамож­ней, он тут же увлек меня на гостиный двор, который рас­полагался недалеко от пристани. Там мы с ним и заноче­вали.

Назад Дальше