– …Отъезда моего накануне февраля пятого дня был вызван во дворец и удостоен аудиенции Ее Императорского Величества Государыни нашей. Допущен я был к руке ее и наставления выслушал. После того передали мне документ, написанный собственной рукой Его Императорского Величества, вечной памяти достойного покойного Государя нашего Петра Алексеевича. В бумаге сей прописано, что надлежит нам свершить в краях сих дальних. Слушайте, флота Российского офицеры:
1. Надлежит на Камчатке или в другом тамож месте сделать один или два бота с палубами.
2. На оных ботах плыть возле земли, которая идет на норд, и по чаянью (понеже оной конца не знают), кажется, что та земля – часть Америки.
3. И для того искать, где оная сошлась с Америкою, и чтоб доехать до какого города Европейских владений или, ежели увидят какой корабль европейский, проведать от него, как оный кюст (берег) называют, и взять на письме и самими побывать на берегу и взять подлинную ведомость и, поставя на карту, приезжать сюды.
Далее капитан снизил тон и заговорил почти по-человечески:
– Господа офицеры, берег Азиатский отвернул на запад и из виду сокрылся. Если помните, о том же говорили чукчи – земля их отворачивает на запад. Посему полагаю своевременным и вполне необходимым сообщить вам мненье свое. Я считаю, что ход наш доказал неоспоримо, что земля Чукотского носа, кою ранее считали с Америкой единой, на самом деле отделена от нее морем. Прошу в кратчайшие сроки представить мне на письме рапорта о ваших суждениях по сему вопросу: можно ли считать, что показанного носу земля отделена от Америки морем? Лейтенант Чириков, вы хотите что-то сказать?
– Да, ваше благородие! Чукотский нос мы много видели, а теперь берег ушел на запад. Сколь далеко – мы не ведаем, однако ж вполне он может в отдалении и на север повернуть. Надо нам всенепременно проведать это!
– Лейтенант, вы только что прослушали текст инструкции. В нем четко прописано для нас: плыть возле земли, которая идет на норд! Где вы видите таковую?
– Ваше благородие, там четко указано: плыть ВДОЛЬ ЗЕМЛИ, которая может соединяться с Америкой. Не мог государь знать в точности, куда она отвернет! Нам бы до Колымы дойти…
– Ты что же, Чириков, приказ царя нарушить хочешь?! – подал по-немецки голос Шпанберг. – Господин капитан высказал очень верное суждение!
– Господа офицеры! – остановил зарождающуюся дискуссию капитан. – Помимо суждений о проливе, прошу указать в ваших рапортах мнения о дальнейших действиях: идти ли дальше к северу, если идти, то как далеко, где и когда искать гавань. Задача понятна?
– Понятна, господин капитан!
– Приступайте к исполнению!
Через каких-нибудь полчаса Митька уже сидел в каморке лейтенанта и, сгорбившись, карябал черновик, нещадно ставя кляксы и ломая перья. От возбуждения Алексею не сиделось на койке, он то и дело порывался ходить по каюте, но получалось это плохо.
– «Сего числа изволил е. б. пас призвать и объявить признавание свое о земле Чукотскому носу… о которой мнение было, что сходится с Америкою, разделяется морем, и чтоб нам письменно свое мнение предложить, впредь в настоящей экспедиции как поступить. И следуя оному приказу, мнение свое покорно предлагаю. Понеже известия не имеем, до которого градуса ширины из Северного моря подле восточного берега Азии от знаемых народов европейскими жителями бывали, и по оному не можем достоверно знать о разделении морем Азии с Америкой, ежели не дойдем до устья реки Колымы или до льдов, понеже известно, что в Северном море всегда ходят льды. Того ради надлежит нам непременно, по силе данного вашему благородию Е. И. В. вечно достойной и блаженной памяти указу подле земли иттить (ежели не воспрепятствуют льды или не отыдет берег на запад, к устью реки Калымы) до мест, показанных в означенном е. и. в. указе. А ежели земля будет наклоняться еще к норду, то надлежит по двадцать пятое число сего настоящего месяца в здешних местах искать место, где бы можно было зимовать… А ежели до означенного числа будут противные ветры, то в то время всегда искать зимовой гавани…»
На другой день, едва успев сдать вахту мичману Чаплину, Чириков получил приказ явиться к Шпанбергу. Правда, это был не совсем приказ: денщик сказал, что капитан-лейтенант проситзайти к нему лейтенанта. Митьку никто сменять не собирался, и он остался при мичмане. Алексей Ильич пробыл в шпанбергской каюте меньше одной склянки, а потом поделился с Чаплиным впечатлениями:
– Ты знаешь, зачем он меня звал?
– Понятия не имею!
– Он решил показать мне свой ответ капитану, – сообщил лейтенант. – Боже ж ты мой!
– По-немецки написал?
– Он по-другому не умеет, – кивнул Чириков. – Слушай, это же бред и тоска! Он предлагает еще три дня идти вперед, а потом возвращаться на Камчатку. И ты знаешь почему? На чукотской земле нет гавани, нет дров и подходящей реки для зимовки. Кроме того, тут живут люди немирные!
– Ну, собственно говоря, так оно и есть… – пожал плечами мичман. – Только на зимовку вроде бы, рановато – ныне, считай, середина августа только.
– Нет, не рановато, а в самый раз! – начал злиться лейтенант. – Этот мудак на полном серьезе пишет, что мы толком не знаем, где находимся, и обратный путь нам неведом! Понимаешь, мы на обратном пути заблудиться можем! Видал дурака?!
– Ясное дело! – рассмеялся Чаплин. – Мартынка у нас мореход изрядный!
Похоже, давно сдерживаемое раздражение Чирикова прорвалось наружу:
– Да он, в каюте сидя, и журнал-то наш не просматривал! Весь рейс баклуши бил, а теперь подгадить решил, сука! Капитану, поди, такое мненье только в радость будет!
– Да уймись ты, Алексей! – попытался успокоить его мичман. – Чего разошелся-то при нижних чинах? Беринг все одно по-своему сделает. Будто не знаешь: по мелочам он, может, с кем и соглашается, а так – гнет свое, и все тут.
– Во-во, свое-то и гнет! – злобно проговорил лейтенант. – Не пролив ему нужен, не служба, а скорей бы к мехам своим вернуться! Не дай бог погниет мягкая рухлядь в амбарах или растащит кто! Не так, что ли, Митрий?
– Господских мыслей я не разумею, – ухмыльнулся служилый.
– А что ты его?!. – недоуменно глянул мичман.
– По-моему, только ты один и не знаешь, для кого наш Митрий коммерцией в Нижнекамчатске занимался! – усмехнулся Чириков.
– Правда что ли?! – вскинул бровь Чаплин. – Да-а… Ну, тогда все сходится. А вот про Шпанберга, по-моему, ты не прав. Он, конечно, ни в одном путном деле толку не знает, однако ж разумеет, когда хвост поднять, а когда опустить. Может, он и мнение свое такое представил, потому как почуял, что капитану в радость будет, а что нет. Поспорим, чью линию Беринг примет?
– Да ну тебя… – расстроенно отмахнулся Алексей Ильич.
Спорить действительно не имело смысла – результат был предсказуем. День спустя капитан зачитал свое решение. Сделал он это на палубе, так что слышать могли все желающие. Был штиль, судно дрейфовало по течению куда-то на северо-запад. Народу собралось много, однако обращался капитан только к старшему комсоставу:
– Господа офицеры, за сутки мы прошли двадцать шесть миль на северо-северо-восток и земли не встретили. Полагаю, ни у кого уже нет сомнений, что и не встретим более, поелику плывем Северным морем. Как уставом положено, сообщаю вам:
«Исследовав я поданных мнений, положил свою резолюцию. Ежели больше будем мешкать в северных краях, опасно чтоб в такие темные ночи и в тумане не притить к такому берегу, от которого не можно будет для противных ветров отойтить. И, рассуждая об обстоятельстве судна, понеже шверец и сейваглен изломан, также трудно нам искать в здешних краях таких мест, где зимовать, понеже мной земли, кроме Чукотской не известно, на которой народ немирный и лесу нет. А по моему мнению, лутче возвратиться назад и искать гавани на Камчатке к перезимованию».
По силе указа, данного мне ее величеством государыней нашей и согласно Уставу морскому велю в день сей, как ветер будет, бот повернуть и на курс обратный лечь. Сей курс, согласно записям…
В задних рядах слушателей возникло волнение. Сначала оно было невнятным, но быстро конкретизировалось:
– Ваше благородие, земля!
– Где?!
– Да вона!
Это был редкий и всегда желанный случай, когда туман, ограничивавший видимость до нескольких миль, ненадолго поднялся. И вот вдали, но не впереди, а позади корабля, показалась крохотная вершинка, этакий зубчик, торчащий из моря.
– Трубу мне! – потребовал капитан и немедленно получил в руки прибор. – Кажется, остров… Миль двадцать к югу…
Всем присутствующим, даже матросам, было ясно, что капитан ошибся в своей речи. Действительно, почти сутки – двадцать два часа! – они не видели земли. Но, оказывается, не потому, что она кончилась. Что бы там ни было вдали – остров или какой-то мыс, мимо него они прошли совсем недавно и не заметили. А дальше? Беринг в полной мере ощутил неловкость ситуации – кровь прилила к его одутловатому, лишенному загара лицу. Он вернул подзорную трубу, буркнул:
– Поворот отставить, курс прежний! – И ушел в каюту.
По поводу курса можно было пока не переживать: штиль продолжался, и «Святой Гавриил» тихо дрейфовал в прежнем направлении. Так продолжалось часа три, а потом, словно в издевку над капитаном, снова раздался крик: «Земля!»
На сей раз милях в пятнадцати к западу открылись высокие горы, конца которым видно не было – это явно все еще продолжалась земля чукотская. Капитан посмотрел на нее в трубу и молча вернулся в каюту.
– Это что ж такое у нас изломано? – заинтересовался Митька. – Кажись, все пока цело. Шверц?
– А, – отмахнулся расстроенный Чириков, – ерунда! Шверц – это, считай, дополнительный киль на судне, или плавник что ли. На бортах их ставят, чтоб под ветер сносило меньше, да и качает с ними не так сильно. Правый мы на четвертый день сломали – сам же писал для журнала!
– Может, и писал, – признал Митька, – да разве все упомнишь? – Ему захотелось как-то утешить, подбодрить лейтенанта, и он сменил тему: – Не горюй ты так сильно, Лексей Ильич! Что за радость тебе от зимовки тутошней? Здеся, вона, и летом-то снег кой-где лежит, а дров нету. Чухчи эти опять же… Служилые сказывали, зело люто бьются – и лучным боем, и копейным. Коряк завсегда побивают и русских, случись они малым числом, бьют до смерти, а в ясак не идут.
– Ну что ты мне рассказываешь, Митрий?! – возмутился Чириков. – Все это мы еще в Сибири прознали! Пришлось весны ждать в Илимском остроге, а приказчиком там был Петр Татаринов. Так этот Петр ранее приказчиком в Анадырском остроге сидел. Он про чукчей много рассказывал. Среди прочего сообщили они ему, что против Чукотского носа – недалеко вовсе – есть большая земля. А на ней и лес растет, и народ вроде бы мирный. Вот там бы и зимовать! Ты этого в моем рапорте не писал, я потом сам добавил, когда перебеливал. Беринг знает эту скаску – мы ж вместе по ней доклад в Коллегию сочиняли.
– Складно оно получается, – усмехнулся Митька. – Все на чухотских скасках держится. Какая ж им вера?!
– Татаринов, насколько я понял, разных чукчей опрашивал, и все они показали согласно, так что можно верить. Да и бог с ней, с такой верой, у нас вполне достаточно времени, чтобы проведать землю на востоке – она не может быть далеко!